Крылья (СИ) - Славина Ирена (книги без сокращений TXT) 📗

Я не стала сопротивляться.

Меня начало покачивать на адреналиновых волнах. Я закрыла глаза и впустила в голову воспоминание о том, как меня едва не поцеловал Феликс. Это было так нечестно по отношению к Стефану, но я ничего не могла с собой поделать: я так хотела закончить то, что началось между мной и Феликсом в ту ночь — закончить хотя бы в мыслях. Сердце застучало, как бешенное, пальцы вцепились в него, как в добычу, лицо горело. Но стремительно нарастающий звон в ушах заставил меня отпрянуть от него, хотя всё внутри меня требовало продолжения.

— Я думаю, что у меня всё-таки есть шанс, — самодовольно сказал Стефан, заглядывая мне в лицо и заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо. — И не маленький.

— Я... не знаю, что на меня нашло, — смутилась я. — Стефан, я не могу дать тебе ложную надежду и не хочу никого обманывать, правда...

— Для начала прекрати обманывать себя, — мягко сказал он. — Если тот, о ком ты думаешь, — все еще не твой, а ты не его, то, может быть, от ложных надежд следует избавляться вовсе не мне?

Мне нечего было возразить.

— Спасибо, что заехал, — сказала я, высвобождаясь из объятий Стефана и отступая на шаг. Но он не выпустил моей руки и продолжал держать ее в своей ладони.

— Что случилось? — спросил он, тронув белую повязку, выбившуюся из-под рукава.

— Да так... Царапина.

— Вот видишь, — улыбнулся Стефан. — Тебе нужен кто-то, кто будет защищать тебя от диких зверей.

Я сжала зубы. Мне в самом деле нужен был тот, кто мог бы защищать меня от плотоядных нелюдей, мог бы следовать за мной повсюду, оберегать, лечить мои раны, — он был нужен мне как воздух. Но к сожалению, я не была нужна ему.

— Я подумаю над всем, что ты сказал.

— Обещаешь?

— Да.

Я обняла его на прощание, пообещала, что буду писать, Стефан чмокнул меня в щеку и ровно через минуту внедорожник скрылся за поворотом, а я побрела в дом.

***

Я не смогла доесть свой завтрак из-за странного отвращения к самой себе. Меня не покидало чувство, что я только что предала кого-то, стоя в саду и подставляя Стефану лицо для поцелуя.

У меня не было никаких оснований думать, что между мной и Феликсом может протянуться какая-то, хотя бы самая тонкая и ничтожная нить. «Никто» — именно это слово наилучшим образом описывало то, кем мы приходились друг другу. Между нами не произошло ничего, что позволило бы мне претендовать хотя бы на кубический миллиметр его тела или души. И он не сделал и не сказал ничего, что могло бы дать мне хоть какую-то надежду (чёрт возьми, он даже не собирался возвращаться). Но несмотря на всё это, я почему-то чувствовала себя предательницей.

— Ёжки-матрёшки, Лика, — сказала я себе, подражая Алькиному голосу, — ты что, собираешься теперь мучиться от угрызений совести каждый раз, когда кто-то прикоснётся к тебе? Наивно воображая при этом, что Феликсу есть хоть какое-то дело до того, кто тискает тебя в объятиях? Что это за мазохизм такой —беречь своё сердце для того, кто знать тебя не хочет?

Я высунулась в окно и прижала к щекам ладони.

«В самом деле, — проснулся мой внутренний «адвокат», — если у тебя нет парня, то целоваться в саду с кем бы то ни было — вовсе не преступление. Совсем даже не преступление».

— Феликс даже не вспоминает о тебе, — вслух сказала я себе. — Он даже... Ай!

Я собиралась отойти от окна, но кулон-ангел зацепился за крючок под карнизом, на который Анна каждую весну вешала горшок с геранью, в результате чего цепочка больно впилась в шею, я дёрнула головой и треснулась об оконную раму. Я выпрямилась и минуты две пялилась на кулон, потирая шею и ошарашенно улыбаясь. Эта оплеуха здорово смахивала на наказание за крамольные речи.

15. Для дерзкой, красивой и упрямой

— Алекс, если ты надушишься этим, то к тебе не подойдёт ни один парень на вечеринке, — Ида вырывала из Алькиных рук флакон и запихнула его на самую верхнюю полку. — Это же ясно, как теорема Пифагора: парням нравятся сладкие, сексуальные, фруктовые и цветочные запахи, а не эта... эта...

— Да чё, по-мойму нормалёк, — хрюкнула Алька, помахивая перед носом бумажной полоской и шумно втягивая воздух. — М-м-м, мой нос учуял мокрые резиновые покрышки, пыльную обочину дороги и влажную от пота кожаную куртку.

Иду передёрнуло. Меня душил смех.

— Вот именно! Это — покрышки, куртка, мотоцикл и всесоюзный слёт байкеров! — чуть не топнула ногой Ида. — А на тебе, Алекс, на тебе будет шёлковое платье и накладные ресницы! Сечёшь? Тут нужно... что-то вроде...

Ида схватила пузатый флакон с пронзительно-розовым содержимым, полила им полоску белой бумаги и начала яростно размахивать ею у Альки перед носом.

Алька отпрянула и перепуганно уставилась на Иду:

— Да щас! Это ж какой-то клубничный компот. С бананами и арбузами. На меня слетятся мухи и пчелы со всего полуострова!

Я тихонько хихикала, глядя на их препирательства. Мы уже битый час разгуливали по парфюмерному магазину, терроризировали консультантов и громко спорили. Ида вообразила, что нам всем срочно нужны себе новые духи к вечеринке, которую закатывал Гренкин по случаю окончания школы (выпускной бал в стенах школы был только скромной репетицией: настоящее веселье должно было случиться совсем не там). Алька поддержала идею. А мне было всё равно: духи так духи. Новые так новые. За компанию.

Я была рада этой вылазке. Прошло три месяца с того дня, когда Феликс покинул меня, и эти месяцы дались мне тяжело. Еще никогда я не пыталась убежать от себя так отчаянно. «Работа руками даёт отдых голове», — говорила Анна и я схватилась за эту идею как за соломинку. В доме не осталось ни единого квадратного сантиметра, где бы не побывала метёлка для пыли, а в саду — ни одного сорняка. Садоводство, пэчворк, рисование акварелью... Теперь я знала, почему садовники и рукодельницы — самые спокойные люди в мире: у них в распоряжении самые лучшие антидепрессанты!

Немецкий язык тоже сгодился за лечебную пилюлю: я не позволяла себе заснуть, не одолев дюжину страниц немецкого текста. А после немецкого бралась за дорожные знаки: я записалась в автошколу. Моя жизнь больше не будет зависеть от того, насколько хорошо я знаю, где находится педаль газа, а где — тормоза.

И, наконец, выложила последние сбережения на занятия по самообороне. Я была готова к тому, что в спортзале меня будет регулярно «выбрасывать»: невозможно научиться драться, не получив при этом ни единого ушиба и ни разу не испытав прилив адреналина. Скорей всего, меня вежливо исключат и настоятельно посоветуют пройти обследование, как только я пару раз «хлопнусь в обморок». Но, несмотря на все эти сложности, я должна была попробовать. Глупо было бы надеяться, что в следующий раз (я молилась, чтоб этот раз никогда не настал) мне удастся просто спастись бегством. Алька отказалась составить мне компанию. Еще бы. Только такая неприкаянная девица, как я, не боялась идти на вечеринку года с синяками на всех руках и ногах...

Я расписала свой день по минутам, но всё же, как ни старалась довести себя до изнеможения и полной отключки мозгов, — мне не удавалось выбросить Феликса из головы. Мне не удавалось убежать от него. Я засыпала с мыслями о нём и неизменно просыпалась с ними.

Я нашла у Анны стопку его фотографий, но, к моему сожалению, ни на одной из них не было того, по милости которого моё сердце было подвешено за ноги. Со всех фото на меня смотрел коротко стриженный, нахальный юнец, не пробуждавший в душе ничего, кроме досадного раздражения.

Я пыталась вспомнить слова песни, которая звучала в машине, когда нас накрыла гроза, но, как назло, в памяти не всплыло ни строчки. Словно я прогневила какое-то божество, которое с маниакальным усердием выметало из моей жизни и памяти всё, что касалось Феликса. Я панически боялась потерять последнее, что мне осталось, — воспоминания. Я боялась, что начну забывать, как он выглядит, как говорит, как двигается, поэтому по многу раз прокручивала в голове каждый наш разговор, каждую сцену...