Крылья (СИ) - Славина Ирена (книги без сокращений TXT) 📗
В глазах Альцедо полыхнули два синих огня, а пальцы мёртвой хваткой вцепились в руль. Если бы эта крикливая малышка знала, что сейчас находится на волосок от прямого удара в голову (я успею остановить Альцедо, но каких это усилий будет мне стоить?) — она бы вела себя потише. Альцедо рассмеялся. Он всегда смеялся, когда пытался стряхнуть навязчивые мысли и взять себя в руки.
— Это что, угон? — спросил он.
Ситуация накалилась добела. Мои планы держаться в стороне и оставаться неузнанным горели огнем. Я обернулся — впервые — и две вещи поразили меня одновременно. Первая: она смотрела на меня в упор так, будто вокруг больше никого не существовало, и вторая: на её лице была написана тотальная всепоглощающая ненависть.
— Мне нужно поговорить с ним, — она вытянула палец в моём направлении. — Наедине.
***
Девчонка узнала меня. Хотя я так и не понял, в какой момент это произошло. Большую часть времени она была без сознания и, фактически, не видела моего лица и не слышала голоса. Но, тем не менее, это произошло. Как только она сказала, что хочет поговорить со мной наедине, у меня не осталось никаких сомнений в том, что я узнан. Альцедо ничего не заметил. Видимо, был слишком зол, чтобы что-то заподозрить.
Когда мисс Истерика, прежде чем высказать вслух свои подозрения, потребовала аудиенции, — она приняла одно из самых верных решений в своей жизни. «Теперь ты можешь перестать притворяться, что видишь меня первый раз в жизни, Феликс», — если бы эти слова коснулись уха Альцедо, то в следующую секунду его пальцы сомкнулась бы на её шее. А я не хотел этого.
Она перебралась на водительское сиденье и теперь сидела, скрестив руки на груди и слегка откинув голову. Её выражение лица читалось предельно ясно: презрение, ненависть и страх. Я замер в нетерпении: что нас с ней связывает и чем Феликс успел ей досадить? Не отдал долг, бросил, втянул в авантюру? Впрочем, для авантюр она была слишком юна. И, несмотря на решительный характер, выглядела слишком... невинно, чтобы иметь общий круг знакомых с вором, наркоманом и убийцей. Слишком невинно, чтобы вообще знать его.
— Твоя мать — за что ты её так ненавидишь? — сказала она, пытаясь держать себя в руках, но в глазах стояли слезы. — Когда ты исчез, она напоминала живой труп, Феликс! Живой труп! Такому поступку может быть только одно веское оправдание — смерть.
О, в таком случае он искупил свою вину с лихвой. Передо мной сидела очередная жертва обстоятельств, предъявляя мне счета, по которым я не хотел платить, — чужие счета.
— Я не тот человек, за которого ты меня приняла. Ты ошиблась.
***
Девчонка не поверила мне — ни единому слову. В следующую секунду её пальцы сомкнулись на моем левом предплечье, сдергивая с него рукав. Она оглядывала мою руку со всех сторон в поисках неопровержимых доказательств того, что я — тот самый Феликс. Доказательств, которых больше не было и быть не могло. Она смотрела на руку и не верила своим глазам. Вслед за левой подозрения пали на правую, — и снова ничего.
А потом она взялась за мою рубашку...
Последним человеком, который прикасался к моей одежде, была Катрина, и только эти навязчивые, выключающие разум ассоциации помешали мне перехватить её обезумевшие руки, жаждавшие найти любые доказательства. Во что бы то ни стало. Но двух длинных параллельных шрамов чуть ниже солнечного сплетения тоже больше не было.
— Этого не может быть, этого не может быть, — повторяла она голосом человека, который только что увидел невероятный фокус. Я затаил дыхание в предвкушении новой выходки: что теперь? Попытается взять у меня образец крови для ДНК-диагностики?
Но её взрывоопасный энтузиазм вдруг иссяк. Она отстранилась и притихла, опустив руки и уронив лоб в ладони. Слезы. Слезы бессилия и разочарования. Мне тут же захотелось утешить её — то ли потому, что горе было столь настоящим, то ли потому что её длинные темные волосы и фигура — до одури, до рези в глазах напоминали мне Катрину... Я привлёк её к себе и решил не отпускать, пока она не успокоится.
— Мне жаль, — сказал я, чувствуя, как замедляется её дыхание и перестают вздрагивать плечи. Происходящее ввергло меня в лёгкое замешательство. Я знал, что лучшее, что можно для неё сделать, — это как можно сбить её с толку и выпроводить из своей жизни, но что-то в этом сценарии...
Она крепче прижалась ко мне и обняла за шею. И в этом движении, выпрашивающем утешения и покровительства, я не смог вовремя распознать уловку, а когда её пальцы погрузились в мои волосы — было уже поздно. Она знала о шраме на моем затылке и теперь пожелала убедиться в его отсутствии!
Нет, это была не просто злость. Это был взрыв ядерного реактора. Моя новая знакомая обрушила на мою голову тайфун отборнейших — и я не сомневался, что справедливейших — ругательств. О, этот Феликс постарался на славу, если смог посеять в ней такую термоядерную ненависть. Ненависть, которая придавала этому хрупкому подростку неимоверную силу, скорость и точность: я слишком поздно сообразил, на что она способна. Понял только тогда, когда её пальцы, сжатые в кулак, врезались в мою переносицу.
Из носа хлынула кровь, а нервы полоснула такая боль, какой я давно не испытывал. Я выбросил вперед руку, совершенно точно уверенный в том, что за первым ударом последует попытка совершить второй, поймал её за локоть и больно сжал. Но она даже не пикнула: её голова вдруг свесилась на бок, а руки безжизненно повисли.
Её зрачки слабо реагировали на свет, пульс и дыхание были в норме. Обморок. Судя по всему, результат истерики.
Пора со всем этим заканчивать. Так будет лучше для всех. Я открыл бардачок и достал из-под стопки музыкальных дисков шприц с Силентиумом. Всего одна инъекция и она просто не сможет вспомнить всё, что только что произошло. Останется просто вызвать такси и исчезнуть до того, как она придёт в себя.
Снимаю колпачок со шприца. Тонкая рука, голубые вены на сгибе локтя, перевожу взгляд на ладонь и... останавливаюсь. Её ладонь покрыта едва заметными светлыми шрамами. Расправляю вторую — то же самое. Похоже, что она когда-то проехалась ладонями по битому стеклу.
Мои пальцы рефлекторно сжимаются в кулак. Очередной высоковольтный разряд остаточных реакций. Я внезапно вижу её на больничной койке: её руки и ноги перебинтованы, кислородная маска на белом бескровном лице (о боги, человек в бинтах, которого я столько раз видел во сне, — это тоже она!) Я смотрю на неё в проём полуоткрытой двери и чувствую неконтролируемое желание, желание на грани одержимости, убить того, кто сделал с ней это.
Закрываю глаза, пытаясь стряхнуть странное оцепенение и выбросить из головы эти неудобные чувства — чужие чувства к чужому человеку. Но мозг тут же подбрасывает мне новое воспоминание из «прошлой жизни»: эта девочка обнимает Феликса и плачет. Я смотрю на неё его глазами и знаю, что на моей голове повязка, под которой десятисантиметровое рассечение осколком бутылочного стекла. Его нос сломан, повреждено несколько ребер и шейные позвонки. Я заново чувствую всю эту боль, пульсирующую в голове.
Эта девочка никогда не питала к нему добрых чувств, но на этот раз перестает держать дистанцию, говорит с ним, смотрит с ним его любимые фильмы, сидит на краю его кровати. Она ему не подружка и не сестра, но что-то заставляет её проводить время с ним рядом. Работа сиделкой? Нет... Формальное родство? Пытаюсь проникнуть в чужую память. Наконец мне это удаётся: она дочь человека, который женился на матери Феликса. Она недолюбливала и побаивалась своего сводного брата, и было за что... Феликс был готов убить всех, кто посмел её обидеть, но одновременно с этим страдал навязчивой идеей обладать ею. И... обладать ею так, чтобы об этом никто не знал. Включая её саму. Например, горсть снотворного, подмешанная в чай, что может быть проще? Я копаюсь в памяти, пытаясь понять, удалось ему это в конце концов или нет, — но безуспешно...
Всевозможные психические отклонения на почве любовной горячки уже не удивляют меня, и всё же меня захлестывает отвращение. И — внезапно — отвращение к тому, что собираюсь сделать я сам. Потому что, по большому счету, мои методы не сильно отличаются от его методов: получить желаемое, не прилагая особенных усилий, — а просто накачать её химией, сделать так, чтобы она попросту НИЧЕГО НЕ ВСПОМНИЛА.
