Моника (ЛП) - Адамс Браво Каридад (библиотека электронных книг txt) 📗
- Благодарю вас, что вы сразу же приняли меня, матушка…
- Конечно же. Этот смиренный монастырь – твой дом… Но сестра монахиня сказала мне, что тебя сопровождал муж и нотариус… Где же они? Почему они не прошли?
- Они только проводили меня. Нотариус Педро Ноэль, как друг. Я попросила своего мужа привезти меня сюда, и он удовлетворил мою просьбу. Он мог этого не сделать… Он мог оставить меня посреди улицы или заставить меня пойти с ним туда, где он поселится: в тавернах порта. Но для этого нужно, чтобы он действительно считал меня своей женой, которую любит… Я мало значу для него… Это правда… Думаю, он не способен причинить мне вред, потому что он не злодей… Он способен чувствовать ко мне жалость, потому что его сердце сочувствует всем страдающим, даже если он не хочет этого признавать… Полагаю, он вежливо проводил меня до этой двери, потому что в его душе есть чувство благородства и достоинства… Но ничего более, матушка, совершенно ничего…
Моника закрыла лицо руками, как подкошенная, она упала на широкую монашескую табуретку, стоящую рядом с прибранным письменным столом матери-настоятельницы, а та смотрела на нее с печальным удивлением, ласково провела бледной рукой по светлым и шелковистым волосам страдалицы, пытаясь утешить ее:
- Дочка… дочка, успокойся… Ты вне себя, ты словно обезумела…
- Матушка, я самое несчастное создание на земле!
- Не говори так. Преувеличивать нашу боль – грех. Тысячи, миллионы созданий бесконечно больше страдают, чем ты в эти минуты…
- Возможно, но я не могу больше. Если бы вы знали…
- Я знаю, дочка, знаю. Мне рассказали… Эта история дошла до нас, и с тех пор, как мне рассказали о твоей странной свадьбе, каждый день я надеялась, что мне удастся увидеть тебя и узнать правду из твоих уст… Ты только что сказала, что твой муж не злодей…
- Да, матушка… Он, который казался мне врагом, наверное, был единственным другом, который ходит по этой земле!
- Но в таком случае, дочка, какие же твои беды?
- Он хороший, великодушный человек… Сначала он чувствовал ко мне ненависть и презрение; гораздо позже сострадание, когда увидел меня несчастной. Теперь… теперь он не чувствует ничего… Разве что некоторую благодарность… не более, а возможно, оскорбительную жалость, которая причиняет нам страдания, которые мы не понимаем…
- Ну… Но эти чувства не могут оскорблять и вредить тебе…
- Они меня оскорбляют и причиняют боль, они рвут мне душу, потому что он любит другую! Он любит ее безумно, с безудержной страстью, с греховным безумием; любит ее, несмотря ни на кого и ни на что; любит, несмотря на ее предательство и подлость; любит, зная, что она никогда не будет принадлежать ему целиком; любит, зная, что у нее нет сердца, и ищет ее губы, несмотря на то, что пьет яд с каждым поцелуем…
- Но… но это ужасно, - смутилась настоятельница. – Это… это не любовь, дочка… Это не что иное, как адская ловушка… Это пройдет… пройдет…
- Нет, матушка, не пройдет… Оно сильнее его и переполняет его жизнь. Он любит самую обманчивую, притворную, трусливую и предательскую из всех женщин, и его любовь навсегда… он любит ее всей душой…
- А ты…?
- Я люблю его точно также, матушка! Я люблю его безумно, слепо, той же самой сумасшедшей и греховной любовью… но лучше я тысячу раз умру, чем признаюсь ему в этом!
Моника рыдала, закрыв лицо руками, словно наконец прорвалась так долго сдерживаемая плотина… Она плакала, пока настоятельница молчала, позволяя излиться слезам, а затем произнесла:
- И почему же любовь должна быть безумна, дочь моя? Разве речь идет не о твоем муже? Разве ты не дала согласие у алтаря, не поклялась следовать за ним, любить и уважать его? Ты не выполнишь священную клятву, подарив ему это чувство?
- Но он меня не любит, матушка. Вы не знаете ужасных обстоятельств нашей свадьбы. Нас увлекал за собой бурный поток страстей, и он не был в этом виноват. Я тоже согласилась и позволила, чтобы таинство осквернилось тем, что тогда я чувствовала к нему только ужас, граничащий с ненавистью… Да, думаю, что ненависть была чувством, вдохновившем меня. Потом же все изменилось…
- Что заставило тебя измениться?
- Я и сама не могу этого объяснить, матушка. Возможно доброта и жалость Хуана… Не знаю, почему я полюбила его, не знаю, когда… Возможно потому, что есть в нем все вещи, которые могут овладеть сердцем женщины: потому что он сильный, красивый, мужественный и здоровый; потому что душа его исполнена благородства; потому что его жизнь исполнена боли; потому что особенности его души заставляют смотреть на него, как на драгоценный камень, упавший в уличную грязь; и пусть даже я никогда не слышала, как он молится, но его доброта к несчастным была близка Богу…
- Тогда в твоей любви есть один грех: высокомерие. Высокомерие, с которым ты предпочитаешь умереть тысячи раз, но не признавать этого.
- Он бы посмеялся над моей любовью…
- Если он такой, каким ты его описываешь, то он этого не сделает. И в крайнем случае, подари Богу свое унижение от всей души.
- Это невозможно, матушка. В этом мире невозможно. Вы под защитой ваших облачений, в тени монастыря, смотрите на вещи иначе…
- Везде можно служить Богу, дочь моя, и предложить ему в жертву наши грехи. И твой грех гордыни…
- Это не только гордыня, матушка, это скромность, достоинство… Я не знаю, матушка, это выше моих сил, словно моя судьба предрешена, словно путь мне уже уготован. В моем сердце любовь рождается только для того, чтобы иссохнуть в одиночестве, чтобы плакать горькими слезами… Он меня не любит, матушка… Когда он сказал, что проводит меня, он сделал это, полагая, что я не соглашусь; когда я попросила его привезти меня сюда, то он не задал ни одного вопроса, на сколько дней или на всю жизнь он оставляет меня в этих святых стенах. Он хотел лишь избавиться от меня; он казался нетерпеливым, раздраженным, жаждущим вновь получить свободу, которую у него отняло мое присутствие.
- В любом случае, ты его жена, и твой долг быть рядом с ним. Ты должна ждать его там, куда он может вернуться за тобой, и не в монастыре, а в своем доме…
- Дом не только мой. Прежде всего, он принадлежит моей матери, а также моей сестре. Туда приходят люди, которых я не хочу и не могу видеть, матушка. В этом доме меня сведут с ума, пока я не забуду, что христианка…
- Успокойся, успокойся… Здесь всегда твой дом, но не так, как раньше. Ты замужем, у тебя есть неотвратимый долг в миру…
- Я не могу вернуться к своим родственникам. Моя мать ненавидит Хуана… она в числе первых союзниц Ренато, которого она так воодушевила, когда со слезами на глазах просила его сделать все возможное, чтобы освободить меня от этого брака, который внушает ей ужас. А моя сестра… моя сестра… Нет, матушка, я не могу видеть сестру!
- Послушай, дочь моя. Независимо от людей и дома, у тебя есть возможность порядочно жить одной. Твое приданое хранится здесь, по воле твоего отца. Когда мне сказали, что ты приехала с мужем и нотариусом, я решила, что ты приехала за ним. Это совершенно законно, эти деньги принадлежат тебе…
- Действительно, мне придется его забрать; но, на самом деле, оно уже не мое. Оно послужит гарантии долга, долга, который я заплачу в любом случае. Матушка, мне нужно ваше обещание и обещание Падре Вивье. Когда некоторое время назад я вышла отсюда, чтобы доказать свое призвание, вы сказали мне, что если однажды я вернусь сюда раненая, разбитая, бессильная, чтобы бороться, страдать, то вы откроете двери этого дома… Если вы меня не примете, если вы откажетесь от меня…
- Мы не отказываемся от тебя. Если ты так чувствуешь, оставайся здесь, и да пребудет покой в твоей душе…
- Хуан, прежде чем ты выпьешь этот стакан с ядом, мне хотелось бы, чтобы ты рассказал мне, что с тобой случилось, отчего так печален…
Твердая рука старого нотариуса задержала полный стакан рома, помешав Хуану поднести его к губам, пронзительные глаза нотариуса очень быстро заморгали, словно хотели проникнуть в самую глубину мыслей Хуана, скрывавшимися за волнистыми волосами, проникнуть в большие итальянские глаза, надменные и потрясающие, полные боли и мрака…
