Совсем не мечта! (СИ) - "MMDL" (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
— Это ж ужас: все это уродство архитектурное, трата такой огромной площади впустую… Мертвым уже все равно, похороны и могилы важны только живым, — прокряхтел он, ударяясь плечом о по-братски расставивший руки для объятий крест. — Сама церемония — чтобы отвлечься в первые дни траура, могила — для сглаживания его пожизненного остатка. Никто, навещая место захоронения родных, не думает с нежностью об их гниющих трупах, надгробия выступают на первый план как символ. Стало быть, гораздо прагматичнее было бы избавляться от тел насовсем, возвести на месте каждого кладбища многоэтажную библиотеку, где вместо книг были бы фототека и видеотека с умершими. И эстетичнее, и пользы больше, и реальное хранение памяти о тех, кого уже рядом нет, и земли бы это потребовало куда меньше, как и затрат и усилий родственников только-только усопших…
Я продолжал идти молча: отринуть то, к чему я привык с малых лет, было сложно, однако в суждениях Антона я видел здравый смысл. И все же сказать об этом я ему не мог. В горле поселился удушливый ком, я сам не знал почему. На щеку упала первая капля — дождя, за кого вы меня принимаете… Гром решил напомнить о себе, раз уж дневной свет мешал подмечать сверкающую молнию, и снова словно стал для Антона сигналом к продолжению разговора:
— То ведь — твои родственники похоронены? Предки?
— Да.
— Занятно: сложись все чуточку иначе, и твоей фамилией было бы «Снигирь». Странно, что не через «е», конечно…
Я ухмыльнулся его мыслям вслух.
— Первоначально, насколько я знаю, писалось вообще «Снигир» — без понятия, откуда в итоге мягкий знак взялся. Ты специально вопросами решил меня разговорить? — вдруг осознал я, протискиваясь меж елей-близнецов.
— Не люблю, когда ты молчишь: значит, в голове у тебя опять бедлам творится.
Мы вышли на главную — единственную — дорогу, впереди нашего приближения ожидали открытые ворота. Думается мне, запри нас тут смотритель да будь оградки значительно выше, чтоб не перелезть, мне было бы совсем не страшно остаться на кладбище хоть в грозу, хоть на ночь, пока рядом Антон… Моя вспышка бесстрашия, затмившая молнию, стаду туч не пришлась по душе: раньше, чем прогремел гром, небо стало выплескивать на кладбище гигантское бездонное ведро воды! Шум, подобный телевизионным помехам, отрезал наши голоса друг от друга; схватив Антона за руку, я потащил его к воротам, как если бы на границе отравленной разложением земли кончался и ливень. До гостиницы добираться безумно долго! Дождевая вода — ледяная! Скрыться негде: это не большой город с подземными переходами, крытыми автобусными остановками и навесами перед каждым кафе!.. В панике я остолбенел, Антон перехватил инициативу и дернул меня к похоронному бюро, гостеприимно зазывающему чернотой распахнутой двери.
В темном предбаннике мы замерли, не дыша. Мокрые, тотчас замерзшие, стоящие вплотную друг к другу. За порогом грохотал ливень, порыкивал громом, чем напоминал шального пса, однажды уже повстречавшегося у нас на пути. Влажные ладони Антони очертили мои плечи — от лямок сырой майки до локтей.
— А ты бы… приходил ко мне на могилу?.. — шепотом неожиданного спросил он.
— Ты же в это не веришь, — столь же тихо ответил я, глядя ему в глаза, почти дыша на его губы.
— Речь ведь не о «чувствах» мертвого меня, а о твоей внутренней необходимости быть как можно ближе ко мне…
Скомкав пальцами обеих рук низ его футболки, я усилием воли заставил воздух протиснуться между стенкой горла и каменным комом:
— Я бы не приходил к тебе на могилу… потому что сам вряд ли сумел бы жить, зная, что тебя нигде больше нет…
Голос дрогнул, выдал сжавшееся от ужаса сердце с потрохами… У света дневной грозы — во мраке похоронного бюро мы прижимались губами друг к другу: в поисках невинного человеческого тепла — и доказательства того, что оба еще живы…
====== Глава 120 ======
Если города в низинах ливни обычно затапливают, города на возвышенностях, как эту часть Льгова, раскинувшуюся на высоком холме, — очищают. Спускающиеся к берегу Сейма дороги превратились в сплошные гигантские ручьи: к большому мосту, маленькому мостику и не только неслись реки пыли, мелкие камни, сор, не добравшийся до слишком редких урн. Под одним зонтом, выкупленным у работника похоронного бюро, я и Антон спускались по знакомой главной улице. Спрятанное за тучами солнце преобразило ее, обесцветило, но также наполнило воздух неописуемой свежестью — раньше я словно и не дышал вовсе. Чтобы уместиться под большущей шляпкой гриба цвета грязного меха лисицы да изрядно погнутыми спицами, я взял Антона под руку, что давало также возможность греть хотя бы правое обнаженное плечо о его тело; левое было покрыто мурашками, легкий ветер, периодически напоминающий о себе, оплевывал его и спину холодными колкими каплями. Мои кроссовки ощущались как губки для мытья посуды, напяленные на ноги; сандалии Антона утопали в воде — буквально: скосы живой, неуемной, вечно динамичной поверхности ручья бликовали между его пальцами ног, а порой и скрывали их до ногтевых фаланг. Мы были единственными умниками, коим не хватило предупреждений от матушки-природы в виде черных туч, затягивающих небо, да грома с молниями. Все остальные успели забиться по норам и сейчас наверняка любовались грозой из окон теплых комнат, как любил делать я в детстве. В таком случае, видят и нас, но кому какое дело, раз на улицах пусто.
Природные зонтики — листья кустов и деревьев — стоически отражали с шумом падение капель все реже; под подошвами чувствовалось больше асфальта и меньше воды. Остатки проливались на город, солнце показалось из-за уплывающих вдаль туч, чем сделало заключительную часть грозы — грибным дождем. Когда мы спустились на улицу, что вела к нашему отелю, следами прошедшей грозы были только прохлада, потемневший асфальт да тончайшие лужи, в одночасье превращающиеся в целые озера на незаасфальтированных дорогах. Под руку идти мы больше не могли — на улице появлялись люди. Я забрал у Антона зонт, сложил, встряхнул его: жалобно запели криво согнувшиеся спицы.
— Есть планы на остаток дня? — спросил он, допив свой чай до последней капли.
— Я тебя измучил, небось, — хочешь отдохнуть в отеле?
— И какой же отдых ты имеешь в виду? — с хитрой полуулыбкой поинтересовался Антон. Подняв к губам пустую бутылку, он энергичным глотками засосал из нее воздух, создавшийся вакуум с треском вмял внутрь тонкий прозрачный пластик… Зачарованный этим нетривиальным намеком, я попытался вырваться из мгновенно вспыхнувших в голове неприличных фантазий, резко отвернулся — и обнялся с деревом!
— Жопа страусиная… — буркнул я под нос, потирая ободранные о корявую кору ладони.
Я поспешил вперед Антона и его сопровождающего — моего стыда. Затылком чувствовал, как Антон беззвучно смеется, запихивая покореженную бутылку обратно в карман; через звуки его придыханий улыбка заражала и меня. Это сложно объяснить: когда его подавляет психологическая травма, я смелею в постели, беру инициативу на себя — подставляю плечо в трудный час; когда же он полон пошлых устремлений, пикантное смущение подкашивает мои ноги, сгоняет кровь куда не надо и к ушам, чтобы у барабанных перепонок глухо взрывать петарды, распугивать остатки здравых мыслей. Кажется, так было и тогда, три года года назад, что и позволяло нам обоим жонглировать ролями в сексе. Но если честно, я плохо уже помню, как будто то была другая жизнь.
В номере отеля мы поели, по очереди приняли горячий душ. Не знаю, что было приятнее: смыть кладбищенскую пыль, невидимую, существующую, стало быть, лишь в моей голове, или как следует отогреться после холодного природного душа. Когда я вышел из ванной, за окном светило яркое, но щадящее близвечернее солнце, а Антон что-то мелкое перекладывал из чемодана в малюсенький белый пакет.
— Я посмотрел спутниковые карты, — неожиданно сказал он. — Нам нужно на речку. На пляж.
— Тебе сегодня воды, что ли, мало было? — удивился я, в халате присев на свою половину двусоставной кровати. — Да и не купается, мне кажется, еще никто…
