Самый опасный возраст (СИ) - Мясникова Ирина Николаевна (библиотека электронных книг .TXT) 📗
– Вы меня извините, Даша, но мне ваш папенька тоже как-то сразу странным показался, ещё по телефону. Тут я склонен согласиться с вашей бабушкой.
– Минуточку! Молодой человек, – Валентина Григорьевна уперла руки в бока. – А вы-то кто сами будете? Мы вам про нашу Лену всё рассказали, а вы так толком и не представились. Ни фамилии, ни отчества.
– Извините, конечно, я – Зимин, Георгий Иванович. – «Батя» изобразил некое подобие книксена.
– Георгий? Вы ж вроде Юра? – удивилась Даша.
– Я – Юра, он же по паспорту Георгий.
– Он же Гога, он же Гоша, он же Жора, – задумчиво добавила Валентина Григорьевна.
– Жаль, что не Смирнов, – заметила Даша.
– Ну, извините. – «Батя» развёл руками. – Телефон-то дайте.
– Какой телефон?
– Так Ленин.
– А зачем вам её телефон? – строго спросила Валентина Григорьевна.
– Как зачем?
– Вы с ней перезваниваться будете или сюда её пригласите на сожительство по выходным, или, чего доброго, в Екатеринбург увезете?
– Нет. В Екатеринбурге проект завершен. Мавр сделал своё дело, Мавр может удалиться.
– Так Мавр опять безработный?
– Увы! Но Мавр очень хорошо заработал. И перспективы у Мавра кое-какие имеются.
– Ну, и скажите, зачем безработному, хоть и перспективному Мавру телефон моей дочери?
– Бабуль, ты чего? – Даша не понимала, почему бабуля вдруг уперлась, когда всё так хорошо складывается. Конечно, «батя» оказался не Смирнов, в отличие от Валеры, это минус, но он Георгий, а это плюс. Значит, у Максима Георгиевича Смирнова всё-таки будет отец!
– Молчи! – рыкнула Валентина Григорьевна.
– Валентина Григорьевна, Даша! Можно попросить у вас телефон и руку вашей дочери и матери, я на ней жениться хочу. Люблю её очень. Сам обалдел, что так получилось. На одно колено встать?
– Вот это уже другое дело! – Валентина Григорьевна подмигнула Даше. – Записывайте. Но учтите, не всё так просто….
– Ага! – Даша решила, что можно уже обрадовать будущего папашу Максима Георгиевича. – У вас будет…, – договорить она не успела, так как получила сильный тычок в бок острым бабулиным кулачком.
– Леночка сейчас в Румынии. Работа там у неё. Она, может не захотеть вас видеть. Очень обиделась. Так что ваша аргументация должна быть железной. Иначе, – Валентина Григорьевна тяжело вздохнула. – Даже я вам ничем не смогу помочь.
– А вы мне тогда и свой телефончик на всякий случай дайте.
– Телефон, конечно, дело хорошее, – не удержалась Даша. – Но я бы вам посоветовала всё-таки Физбучить. За границу звонить никаких денег не хватит, даже у Мавра, который хорошо подзаработал.
Когда «Батя», записав себе на мобильник все необходимые телефоны со счастливой физиономией убрался восвояси, Даша предложила бабуле срочно послать маме сообщение. Обрадовать. Но бабуля показала Даше кулак.
– Торопиться не будем. Это не наше дело. Пусть сами разбираются.
Даша слегка расстроилась. Она в данный момент чувствовала себя совершенно счастливой, и хотела, чтобы все вокруг тоже были счастливы. И мама, и бабуля, и «батя», а главное Максим Георгиевич Смирнов, который может быть вовсе не Смирнов, а скорее всего Зимин.
– А поедем-ка, Дашенька, в город, – вдруг ни с того ни с сего заявила Валентина Григорьевна.
– Почему вдруг? – удивилась Даша, правда, обрадовалась. Она уже как-то соскучилась по Валере. Давно не видела. Почти целый день.
– Не вдруг. Я вот подумала, что с любимыми, и правда, нельзя расставаться. Помнишь стихотворение?
– Конечно, помню.
– Вот. Поедем, пока твой принц без тебя не превратился в тыкву. Вон, как некоторые. – Она кивнула в сторону дома «бати».
– Ну, в тыкву скорее мама превратилась без него, – справедливо заметила Даша.
– О, господи! Ты-то хоть предохраняешься?
– Обижаешь! Я дипломированный фармацевт.
На обратном пути Даша не удержалась и спросила бабулю:
– Бабуль, скажи, а у тебя с дедом этот самый угар был?
– Конечно, был только недолго. Жизнь тогда тяжёлая была. Мама твоя вскоре родилась, болела много, мы с дедом твоим выкручивались, как могли. На инженерскую зарплату не пошикуешь, да ещё если на больничном, да за свой счёт сидеть всё время. Как-то за суетой этот угар быстро на нет сошёл. Хотя, кто его знает, может, и не угар это был, раз так быстро закончился.
– А с этим, с твоим Трофимовым?
– Чего с Трофимовым? – Валентина Григорьевна как-то странно подобралась. И Даша поняла, что с Трофимовым точно дело нечисто.
– Ну, было у тебя чего-нибудь? Ну, ты понимаешь. – Даша сделала невинное лицо.
– Было, – неожиданно призналась Валентина Григорьевна и тяжело вздохнула. – Как не быть-то? Ты ж его видела.
– Видела. – Даша согласилась с бабулей, что с таким обязательно должно приключиться чего-нибудь из того, что детям до шестнадцати в кино не показывают.
– Ещё до деда твоего, ну, и потом…. Так давно, что это уже не может быть правдой.
– А угар был?
– Ещё какой. Всем угарам угар.
– И чего?
– Ничего. Он в Москву с родителями переехал, а потом женился.
– По расчёту, наверное, – высказала предположение Даша.
– По расчёту дети не родятся, – справедливо заметила Валентина Григорьевна.
– Бедная моя бабулечка! – Даше опять стало жалко всех несчастных людей на планете Земля, а больше всех свою любимую бабулю.
– Ничего не бедная! – Валентина Григорьевна достала сигареты, чертыхнулась и спрятала их обратно.
– А вот ещё скажи, – Дашу давно волновала одна мысль, поделиться которой она могла только с бабулей. – Ты же на своего Трофимова, ну тогда, когда угар был, внимание обратила, а у него же ничего этого не было?
– Чего не было?
– Ну, ни самолётов, ни вертолетов, ни денег на шампанское. Ничегошеньки!
– Конечно, не было. Тогда мы все одинаково нищие были. Правда, на шампанское у него всегда хватало. Но шампанское было другое. А почему ты спрашиваешь?
– Вот, думаю, а если б Валера оказался никаким не писателем, а простым охранником, жил бы в хрущобе с папой, мамой и сестрой-инвалидом?
– А инвалид обязательно?
– Нет. Но для полноты картины…
– Разве что для полноты. А почему в хрущобе нельзя быть писателем?
– Не знаю. Наверное, можно. Просто он оказался не тем, кем я думала. Получается, я его не замечала, пока не узнала, что он не такой, как мне представлялось.
– Вот если б он оказался ещё и тайным наследником Онасиса…., – Валентина Григорьевна расхохоталась.
– Бабуль, но ведь правда так и выходит.
– Ничего подобного! Вот скажи, кто тебя каждый вечер провожал с работы до метро?
– Валера, ты же знаешь.
– Но ты же могла бы ходить к метро с Галиной? И если бы Валера был тебе неприятен, ты бы нашла способ, как от него отделаться. Ты же этого не сделала?
– Нет.
– А представь, если б ты пошла тогда на митинг не с журналюгой, а с Валерой. Тебя бы замели, а его нет. Где бы он был, пока ты сидела в ментовке?
– У дверей топтался бы вместе с родственниками задержанных.
– Вот! Любовь, моя дорогая, это очень взаимная штука. К сожалению, я только на старости лет это уразумела. Ты нам с твоей матерью так объясняла, что Валера «никто», что нам всё сразу становилось понятно. Поэтому, подозреваю, вашим отношениям и хрущоба с сестрой-инвалидом не помешали бы. Хотя, и родственники среди Онасисов тоже бы пригодились.
– Ещё как пригодились бы!
Звонок раздался во время утренней оперативки у директора. Номер был незнакомый. Елена Михайловна подумала, что это кто-то из московских подрядчиков. На заводе намечалась небольшая реконструкция одной из установок, и Елена Михайловна торопилась утрясти все нестыковки по техническому заданию до своих родов. От декретного отпуска она категорически отказалась, так как чувствовала себя прекрасно. Ну что она будет делать в этом декретном отпуске? По квартире слоняться со своим пузом? В машине при ней всегда имелся «тревожный чемодан», в смысле сумка со всем необходимым для роддома. Мама должна прилететь в субботу и встать на страже, как бронепоезд. С рекомендованной няней Елена Михайловна уже встречалась, няня ей не совсем понравилась, но за неимением лучшей, тоже, можно сказать, стояла под парами. В роддоме всё было готово и оговорено, но Максим Георгиевич на выход пока не собирался. Елена Михайловна подчищала «хвосты» на работе, чтобы иметь возможность выпасть из производственного процесса недельки на две-три, а то и на все четыре. На очередной оперативке директор встретил Елену Михайловну восклицанием:
