Апрельское, или Секрет забытого письма (СИ) - Тюрина Елена Александровна (список книг TXT, FB2) 📗

О цыганах наши собеседники охотно согласились рассказать. Особенно увлечённо говорил мужчина.

— Ромэн испортила цивилизация, — объявил он. — Настоящие рома были вольными, кочевали и не допускали смешивания крови. «Романо рат» знаете, что означает? Переводится, как «романская кровь». Так называют цыган и тех, у кого в роду были цыгане. Это сродни «итальяно веро» — «чистокровный итальянец». Хотя, что касается цыган, тут о чистокровности говорить не приходится, учитывая их скитания. Так что «романо рат», скорее, цыганский дух. Известны случаи, когда «романо рат» признавались люди, не имеющие никакого отношения к цыганам, но проникшиеся их взглядами и разделявшие их культуру.

— В чём же уникальность культуры и взглядов цыган? — спросила я, чтобы поддержать разговор.

— По-моему, самое яркое их качество — отношение к труду. Был у меня знакомый, который никогда не работал. Говорил, что он цыган и что им работать нельзя. Немного правды в этом есть. Цыгане не приемлют физический труд. Они люди творческие. Вот творчеством им заниматься можно. Поют, танцуют. Но у станка стоять — это не для них. Опять же, есть среди них и портные, и кузнецы. Так что всё неоднозначно. В общем, «романо рат» — цыган или человек, живущий по их правилам. Тот, кого цыгане признают за своего, — вещал наш пассажир.

Я покосилась на Максима. Он вёл автомобиль, внимательно следя за незнакомой дорогой. Красивый, смуглый, пухлые губы плотно сжаты, нос прямой с лёгкой горбинкой. Я раньше её даже не замечала.

— Цыгане — очень ранимый народ, — продолжал мужчина. — Они быстро поддаются внешнему влиянию, как хорошему, так и плохому. Кочевая таборная жизнь их спасала, потому что тогда они действительно были независимы от иной культуры и законов. Пушкин, Толстой и многие другие черпали вдохновение от общения с цыганами. А сейчас, говорят, они наркотики распространяют. Тем и живут. Но это неправда. Много ромэн наркотики убили, как алкоголь погубил индейцев. Рома не должны заниматься наркотиками. Это унизительно, оскорбительно и большой грех. Ни для одной цыганской семьи, которая в подобное ввязалась, это не закончилось благополучно.

— Вы так много знаете о цыганах и так тепло о них говорите, — заметила я.

— Мой прапрапрадед был цыган, — улыбнулся мужчина в усы. — Обрюхатил молодую порядочную девицу из раскольничьего скита и ушёл с табором.

— Не знаю, что в них хорошего, — проговорила женщина, подсевшая к нам после семейной пары. — Они там что-то у себя во дворах плавят. Медь, наверное. Так чёрный дым столбом стоит. Мне даже страшно было сначала, потом привыкла. Нет на них управы. Участковый с ними не хочет связываться. Детей в школу отдают поздно, девочек замуж выдают рано. Непутёвые какие-то, дикие. Дети у них всегда в коррекционных классах учатся, мне невестка рассказывала.

— Не трогайте детей своей злостью! — подала голос жена общительного мужчины.

— А что, неправда? — воскликнула пожилая пассажирка. — У моего внука был друг-цыганёнок. Косенький! Как в гости приходил, мы все над ним потешались. Что ж они своё дитё не могут вылечить? Денег на иномарки хватает, а на лечение нет?

— Обычно то, над чем вы смеётесь, появляется у ваших детей и внуков! — гневно проговорила супруга усатого потомка цыган.— Закон Вселенной. Ваши слова обернутся на ваших родных. Так что разума вам и здравия!

Злословящая женщина прикусила язык и всю оставшуюся дорогу молчала.

— Да нормально они живут. Обычной жизнью. Работают, получают образование, — говорил между тем мужчина. — Цыгане никогда не будут держать обиду на кого-то. У них свои традиции, законы. И их соблюдает каждый из ромов. Для тех, кто не цыган, их жизнь закрыта и загадочна. Чужаков в неё не посвящают.

Показав, в каком направлении дальше ехать, наши попутчики вышли. А я осталась в замешательстве. Не знала, что и думать теперь о цыганах. По правде сказать, я их всё же опасалась. И с тревогой гадала, что ждёт впереди.

Встретили нас в цыганской деревне сначала настороженно. Подростки, ребятня и несколько женщин внимательно разглядывали меня и Макса. Но через несколько минут, выслушав его объяснения о причине нашего приезда, оживились, стали наперебой говорить, что нам надо идти в дом знахарки, жестами показывая, где он. Кто-то даже вызвался проводить.

Несколько больших цыганских семей жили тут уже много лет. Купили дома на берегу моря, некоторые и вовсе построили своё жильё с нуля. Стали заниматься хозяйством, летом сдавать комнаты отдыхающим.

Деревня мне показалась не совсем обычной. Многие дома стояли близко друг к другу, во дворах кое-где виднелись большие кучи металлолома. Коз, кур и коров я не заметила. Должно быть, их тут не держали. А вот собаки и коты бегали повсюду.

Когда нас ввели в нужный дом, Макса буквально тотчас окружили маленькие дети. Человек пять ребятишек примерно четырех-семи лет. На меня они поглядывали с интересом, но явно стеснялись.

— Мальчик ты мой, иди обниму, — пожилая цыганка, что вышла к нам из гостиной, притянула Максима за шею к себе и крепко обняла, а потом расцеловала в щёки.

Она была одета в длинное голубое платье, расшитое бисером. Чуть полноватая, улыбчивая, в ярком красном платке, с чёрными длинными косами у висков. В ушах у неё сверкали крупные золотые серьги. На вид Марии, как представили нам «знахарку», было около семидесяти. Но при этом седины в её волосах было очень мало.

Оказалось, что именно её Макс и искал. Это была дочь того самого Василия, настоящего отца Ильи Андреевича.

— Никакая я не знахарка. Просто бабушка, — засмеялась Мария.

Выражение её лица говорило о том, что женщина искренне рада появлению Максима и откровенно любуется им. Так часто смотрят бабушки на взрослых внуков.

— Опоздал ты, милый. Всего на год опоздал! Наш дедушка Вася, отец мой, год назад ушёл. Девяносто восемь лет ему было, — вздохнула она.

Убранство дома Марии внутри было невероятно роскошным! Красота! Я с восторгом рассматривала мебель, стены, светильники и статуэтки. И какие же все здесь нарядные!

Обычно женщины-цыганки мне не нравились. То ли из-за негативного опыта общения в юности, то ли потому, что их черты лица казались мне грубоватыми, а брови чересчур густыми. К тому же многие из них вели себя шумно и курили. Но одна девушка сразу привлекла к себе внимание своей кукольной красотой. Невысокая, чуть выше полутора метров, но при этом с женственными формами, тонкими запястьями и щиколотками, маленькими ножками в элегантных туфельках. И глаза удивительные! Светло-зелёные, прозрачные, красиво оттенённые длинными чёрными ресницами, будто обведённые карандашом. Не знала, что у цыганок бывают глаза подобного цвета. Как из сказки сюда попала. Настоящая Эсмеральда! Только козочки рядом не хватает. Вера[1], как звали девушку, приковывала к себе взгляд каждым движением, жестом, каждой улыбкой. Густая копна чёрных волос, ниспадавших до самых бёдер, была её единственным украшением. Но такой красавице других украшений и не требуется. Вместо платка она носила красную шёлковую повязку в виде ободка.

Она мне понравилась, а вот я ей, похоже, нет. Всякий раз, когда я к ней обращалась, она молчала, потупив взор. Или отворачивалась, будто не слышит. Ей даже Мария сделала замечание, что нельзя так с гостями общаться. Вначале я решила, что Вера приходится то ли племянницей, то ли внучкой Марии. Та поведала, что у неё трое детей, восемь внуков и четыре правнука. Слушая всё это, я многозначительно покосилась на Максима. Оказывается, у него столько родственников!

— Мои предки, прадед и прабабка, родом из Молдовы, — рассказывала нам женщина. — Но сама я там никогда не была. А вот отец мой, Василий, родился в Крыму, а потом родители увезли его сначала куда-то под Пермь, а потом к вам, в Апрельское. Оттуда он и вернулся сюда. Наши прадеды везде кочевали, а мы уже много лет на одном месте сидим. Давно не переезжаем табором. Сейчас трудно кочевать.

Цыганка рассказала, что все их мужчины работают. А женщины занимаются домашним хозяйством. В город гадать никто не ходит. Давно уже этим не зарабатывают.