Фиктивный брак - Стюарт Алекс (список книг txt) 📗

— Можно подумать, что жестокость — это достоинство!

— А без нее мир распадется на куски, — авторитетно заявил молодой француз и сделал свирепое лицо. — Жестокость — это опора цивилизации. Разве ты не видишь, Альберта, что люди должны быть безжалостными на охоте, на войне, в бизнесе, даже в вопросах любви? Женщина, — с оттенком вызова он бросил многозначительный взгляд на сестру, — женщина в глубине души согласна с этим. Ты знаешь, — он безошибочно преодолел поворот дороги, — ты знаешь, что это так. Она должна найти в мужчине своего возможного защитника, более того, защитника своих детей. Поэтому женщина мирится, например, с тем, что подбородок мужчины безжалостно обдирает ее гладкую кожу, хотя не вынесла бы прикосновения жесткой щетки.

(«Которая часто мягче», — вздохнула баронесса, предаваясь воспоминаниям.)

— А в любви англичанина из-за неописуемого невежества и незрелости отсутствует жестокость. Чем они и гордятся, — резюмировал житель европейского континента, — хотя, наоборот, много теряют и мужчина, и женщина.

— А я, — подхватила его сестра, — долго не могла понять, в чем же дело. Ты так и не сказал, Жан, несмотря на твои грандиозные психологические способности, что самое интересное в этой паре.

— Так что?

— А то, что эта маленькая мадам Траверс, недавно вышедшая замуж за мужчину молодого, красивого, по-английски привлекательного — но у него это не так скучно, как у других! — так вот, новобрачная, судя по ее виду, манерам и поведению, осталась невинной девушкой!

— Что?

— Да, да, говорю тебе! В таких вещах я никогда не ошибаюсь!

Некоторое время француз вел машину молча. Казалось, что он мысленно возвращается к семейному очагу своих английских знакомых. Потом он произнес:

— Если то, что ты думаешь, верно, то этот англичанин поступает так не по неведению. Возможно, многие браки были бы счастливее, будь медовый месяц отложен до тех пор, пока не закончится период некоторой «акклиматизации», вхождения в домашнее хозяйство, знакомства с образом жизни и привычками. Не говоря уже о том, что…

— Возможно, — вставила слово его сестра, — что так Траверс пытается заставить мадам еще больше влюбиться в него, и, между прочим, выбирает не самый глупый путь!

То, что противоречит радости жизни, можно игнорировать, — так записал Джеффри Форд в своем дневнике об этом вечере, — но невозможно игнорировать того невидимого официанта, который вертится где-то поблизости, чтобы предъявить счет за каждое ваше удовольствие, и трудно поверить, что он не взял с вас лишнего!»

Матери писателя приходилось расплачиваться за каждый бессердечный флирт в течение последних тридцати лет. Последние сорок восемь часов на этом залитом солнцем берегу показались Пэнси Форд веком, проведенным в Гадесе. Она приехала сюда, стремясь встретиться с Джимом. Ну что ж, она с ним встретилась. Это было очень полезно. Он вел себя совершенно так же, как в Лондоне три недели назад и как в дни их молодости тридцать лет назад. Эту зрелую искушенную женщину, под шикарной французской одеждой которой пробудилось к новой жизни сердце школьницы, оставалось только пожалеть.

Каждый раз, когда Пэнси смотрелась в зеркала своей спальни, чтобы освежить косметику маленького, хорошо сохранившегося личика, поправить короткую стрижку и добавить к изысканному ансамблю заключительный штрих (шарфик, или платочек, или шифоновый цветок), она яростно говорила себе: «Что-то должно случиться… Так дальше продолжаться не может…» Однако все шло своим чередом. В спальне зазвонил телефон. Голос портье сообщил, что мадам ждет какой-то джентльмен. Пэнси устремилась вниз и обнаружила своего тощего, одетого во фланелевый костюм мучителя, лениво облокотившегося о конторку портье. Он беспечно поздоровался и пригласил проехаться на машине к мысу Антиб, где сегодня конкурс красоты, парад купальных костюмов, соревнование загаров.

— Пошли!

Могла ли Пэнси пренебречь его обществом в последний раз?

— А твои тетушки? — звякнул ее голос. — Смогут ли они обойтись без своего обожаемого племянника?

— Обойдутся. Тетушки предаются полуденному отдыху именно в это жаркое время дня. Я свободен. А теперь вперед! — воскликнул полковник, спускаясь вниз по белым ступенькам среди ослепительного сияния дня к ожидающей их шикарной машине. Поглубже надвинув шляпу на мерцающие голубовато-серые глаза, он одарил маленькую женщину тем самым «взглядом англичанина», за которым кроется или очень многое, или ничего.

— Так и прошел весь день, — сообщила Пэнси сыну по возвращении с прогулки. Она так и не поняла, на что намекал Джим!

Джеффри высказал предположение, что, возможно, тот и сам не знал. В этом — сила загадочных людей. «Сфинкс без загадки», — говорил Оскар Уайльд. Так гораздо надежней: ведь там, где нет загадки, никто ее не разгадает.

Джеффри угадал: этот человек действительно не ведал, чего хотел. Разве понимает ловкий кот, чего он добивается, позволяя полуживой мыши бежать, чтобы поймать ее вновь, — не ради же пищи, а ради спорта или игры?

Джим вел себя так с каждой женщиной, за исключением той, на которой женился. За его развлечения с другими она стала счетом, предъявленным ему невидимым официантом: он расплатился, когда жена покинула его…

После этого женщины опять стали спортом, в котором для Джимми, как и для героини Рода Браутона, важен был процесс охоты, а не сама добыча. Из того правила, что с английским любовником женщина может оставаться собой и, тем не менее, быть любимой, Хей-Молине стал выдающимся исключением. Он приветствовал любое притворство и обман, которые сулили ему захватывающие впечатления. Больше полковника ничто не интересовало. И вот — новая встреча с Пэнси, возлюбленной прежних, менее пасмурных дней.

Это было интересно! Пэнси оказалась одной из немногих женщин, сумевших не поддаться времени, и дело здесь не в тщательно сохраненной фигуре и неувядающем цвете лица, не в решительном и энергичном характере. Что-то глубоко заложенное в ней, какая-то притягательная основа, а может быть, что-то еще не развившееся, зреющее сохраняет образ вечной, бессмертной девушки. Джим видел это в Пэнси, как другие видели в матери Рекса Траверса. Поэтому после стольких лет встреч и разлук облик Пэнси и звук ее голоса, хоть и несколько изменившиеся, вернули ему мимолетное ощущение юности и свежести, заставили сильнее застучать закаленное и очерствевшее сердце.