Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
— Тебе не обязательно, ты же знаешь. Я разберусь со всем…
Она выдохнула, села на край дивана, наивно полагаясь на достоверность примет. Сумку она попросила у горничной, да и вещей было не так уж и много. Она собиралась вернуться на съемную квартиру, отсидеться там денек-другой, а потом вернуться к учебе, к лучшей подруге и к прежней жизни, оставив позади разрушенные устои феминизма, разбитые мечты и воспоминания о Ребекке и об отце.
— Я ухожу, Тайлер. Теперь ты меня не остановишь.
Он закрыл дверь, сел рядом, прекрасно понимая, что эту девочку переубедить еще сложнее, чем Добермана с его вечной уверенностью в себе и в своих принципах. Только вот Локвуд и не подозревал, что его принципы останутся нерушимы до самого конца их безумного фламенко.
— Я это делаю не потому, чтобы показать свою гордость. Или доказать, что я ни в ком не нуждаюсь. Или стараться выглядеть сильной и независимой… Все изменилось, Тай, все слишком-слишком изменилось.
Он смотрел в пустоту. Она — тоже. Ветер кружил листву за окном, медленно приближался Хэллоуин, но никакого праздничного настроения не было. Бонни чувствовала себя подавленной и разбитой, Тайлер — ничтожным и жалким. Хотелось вырвать из себя эту отрицательную энергетику, выплеснуть ее. Но оба не знали как.
— Я это делаю потому, что если задержусь здесь еще хотя бы на час, ты потеряешь любимую девушку и лучшего друга, а я потеряю вшивое и подыхающее желание жить.
У него снова не было аргументов на это. Он думал о том, что жаль было бы обрывать с Бонни все контакты, что жаль было бы теряться навсегда… Но если он продолжит с ней общаться, действительно потеряет свою Мальвину и охраняющего ее Добермана.
— Теперь я знаю, что такое взросление. Это… Это когда жизнь надо, и правда, воспринимать проще, а ты все еще забиваешься в угол, когда тебя обвиняют в неуклюжести и бездарности. Люди, взрослея, становятся черствыми и более сухими, а ты впитываешь каждый день в себя и все, что с ним связано, хотя должен быть более спокойным. Отсюда следует диссонанс: требуют одно, ты делаешь совсем другое, задыхаясь в незнании что же действительно предпринимать… И мне пора взрослеть, Тай, и тебе.
Она усмехнулась, потом поднялась, боясь взглянуть на… взглянуть на своего временного знакомого, который появился из ниоткуда и исчезнет в пустоте.
— Я украла у тебя деньги из бумажника. Верну, как заработаю.
Возвращать не стоит. Оба знали.
Она пошла к двери, не тратя время на прощания, хотя в памяти звучали строки из стихов Уайльда, звучал голос Тайлера, каждое его слово, вспоминались каждый его взгляд, каждая улыбка. Он вернул ей целостность души и забрал прежний мир. Он вытянул ее из одной пропасти и швырнул в другую. Жестокость и ласка. Извращение какое-то.
Он перехватил ее уже в коридоре, поддаваясь импульсу и прежнему желанию защитить ее, уберечь и пожалеть. Его прикосновение не было мерзким. Беннет не отторгала парня. Обернулась, все-таки взглянув на Локвуда и утонув в его взгляде.
— С тобой все будет в порядке?
— Теперь да, — она улыбнулась. Она чувствовала, что усталость и температура еще не исчезли, но тело не ломило, а плакать не хотелось. Девушка потянула к парню, оставила на его щеке поцелуй, а ее рука все еще была в его руке.
Единственная родная душа вот-вот останется в прошлом. Единственная душа вот-вот исчезнет. И станет непонятно, было что-то или нет…
Может, останутся лишь стихи на память в качестве доказательства и неверие в феминизм.
— Спасибо. Мое имя нарицательно — я помню.
Она улыбнулась, а потом выдернула руку и вскоре скрылась.
Ее встретил ветер с холодными объятиями и танго листьев на асфальте. Пустое будущее и сюрреалистичное настоящее.
Такси. Старый адрес. Бонни возвращается домой.
====== Глава 22. И возвращаясь к пристаням!.. ======
1.
Машина подъехала к колледжу за какие-то пару минут. Глядя на здание, Елена и не думала, что так быстро здесь окажется вновь. Воспоминания об учебе были далекими и смутными, словно из прошлой или чужой жизни. Девушка не решалась выйти из автомобиля. Она боялась остаться без Сальваторе хотя бы на несколько минут, потому что привыкла, что он всегда рядом, что он выбивает из нее всю дурь и приводит в чувства. А тут несколько часов полной самостоятельности! Что-то невероятное, инородное, сумасшедшее.
Елена не хотела концентрироваться на каких-либо вещах, кроме воспоминаний о матери, самобичевании и ненависти к апатичному и вечно курящему Сальваторе. Он и сейчас курит, нажимая кнопку на магнитоле в стремлении найти лучшую радиостанцию. Увы, но рок-радиостанций не было. Если и были, то явно вне досягаемости этого городка.
Шатенка робко взглянула на мужчину. В его голубых глазах не скрывалась безразличие. Казалось, Сальваторе снова возвращается в амплуа «а-ля, плевал я на этот мир, все равно все сдохнем». А Гилберт в Добермане не переставала искать ответы.
Она понимала, что стоит быть взрослой, не предавать смысл таким мелочам как поцелуй, удар или тактильная близость. Не зацикливаться на словах и воспоминаниях. Но ей было девятнадцать, и она мужское внимание воспринимала слишком остро. Пусть даже исходящее от врага.
— Можно тебя спросить кое о чем? — она сказала это прежде, чем успела все обдумать. Сказала прежде, чем осознала, что нарушила запрет данный себе же не думать о том, что ее связывало с Сальваторе за эту неделю. Импульсивность вновь сыграла злую шутку.
— Мне кажется, тебе снова стало хуже, — он вырубил магнитолу, выкинул окурок за окно и закрыл его. — Непривычная вежливость.
Непривычная нежность тогда тоже симптом ухудшения, но оба воспоминания о поцелуе не стали озвучивать. В воздухе растворялась недосказанность. Током она пронзала их тела, подогревая желание высказать всю правду-матку, о которой надоело молчать.
— Это не вежливость, а любопытство, — с недовольством. Такой тон голоса действительно роднее. Улыбаясь, Сальваторе посмотрел на девушку, демонстративно глазеющую на лобовое окно.
— О, теперь все по-старому. Я уже начинал скучать по этому.
Скучать. Скучать по этому. Слова искрятся в подсознании, а остальное кажется неважным и малозначительным. «Скучать по этому». Ему нравится, видимо, когда в общении все сводится к дракам, домогательствам и ссорам. Нравится подчинять, кричать, бить, потому что по-другому общаться как-то не получается, как-то не выходит.
Ублюдок.
— Ты сказал Тайлеру о… О том, что я жила у тебя, что мы…
Засыпали вместе.
— Ссорились. Сказал о…
Поцелуе, драках, тактильной близости, взглядах украдкой, откровенных разговорах, тупом: «Я не всегда буду рядом» и наивном: «Почему?».
— Об этой неделе?
Она робко взглянула на него. Боялась. Боялась осуждения, непонимания со стороны своего парня. Боялась сплетен и разговоров. Деймон усмехнулся: «Знала бы ты, девочка, сколько тебе твой ненаглядный недоговаривает».
— Нет, не говорил. Захочешь — сама скажешь.
— А ты? Ты ведь рассердишься, да?
С каких это пор ее волнует, рассердится он или нет? Раньше ей было наплевать на его мнение, на его мысли. Раньше и ему было плевать на нее. Отлично, их ненависть достигла своего апофеоза — теперь они стали фанатичны друг другом. Теория Локвуда работает безукоризненно, жаль ему нельзя рассказать об этом.
— Нет. Это твоя жизнь, твои отношения. Ты имеешь право быть честной с тем, кого любишь.
Не знает, любит ли. Раньше, в прошлой жизни, может быть и да, а теперь вот замолкает в незнании, что ответить на эти слова. Ей кажется, что кроме Добермана ее никто не понимает. Пусть в их общении надрыв и сумасшествие, пусть — крики, драки и ненависть, но в их отношениях есть понимание. Абсолютно каждого слова. Каждого настроения. Каждого оттенка души. Каждого чувства и каждой эмоции.
Еще никто так близко не подкрадывался к ней, так хорошо ее не узнавал. Это чревато последствиями.
— Думаю, Тайлер этому не обрадуется. Порой, неведение лучше…
