Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
— Уже скрываешь правду? — он не смотрел на нее. Просто ждал, когда она свалит уже быстрее, когда прекратятся эти завуалированные разговоры, глупые реплики и ненужные обещания. — Только начали встречаться.
— Он тоже от меня многое скрывает. Про свои внезапные отъезды, например… Думаю, мы обоюдны.
Она застревает где-то между прошлым и будущем, теряется в настоящем. Она застревает в его сознании, пылью въедается, не желая оставить его в покое. Она спокойна и неприкосновенна. Хочется снова вмахать этой девчонке, чтобы выбить ее напускную философичность, ее напускной идеализм.
— Тебе пора, Елена, — требовательно и едко. Шатенка выдыхает, а потом открывает дверь и выходит, не говоря ни слова.
Несколько часов в спокойствии. Может, хоть выспаться выйдет по-нормальному, не думая о том, как она там, за стенкой, чем занимается, не пытается ли снова себе вены порезать, не пытается снова ли сровнять счет. Вечером будет новый приступ — в этом сомнений не было. Стресс, попытка вклиниться в обычную жизнь — это не пройдет бесследно. Что ж, пора бы подумать о новых методах и способах поставить эту выскочку на место.
Их отношения зайдут дальше ударов и поцелуев.
2.
Елена стояла возле стенда с расписанием, смутно вспоминая, где какой кабинет, с трудом соображая, на какой предмет к какому преподавателю ей сейчас идти. Гилберт бы рада смыться отсюда по-тихому, соврать Сальваторе, прийти сюда часам к двум — к окончанию занятий и наврать что-нибудь.
Да вот только Деймон ее нутром чует, и если узнает про обман, то отправит к отцу. Уж это он сможет. Влияния у него на Дженну достаточно. Да и потом, рано или поздно вернуться придется. Все ожидают от тебя того, что ты делал раньше: ты должен учиться, стараться, притворно улыбаться, иногда делиться своей болью, но в основном — делать то, что делал. Когда выбиваешься из ритма — сразу и косые взгляды и сплетни. Этого Елена не хотела. Она снова мечтала стать такой же, какой и была: тихой, незаметной, мечтательной и неприкаянной.
Да вот только покой в последнее время ей даже не снится. Да вот только вряд ли когда-нибудь все встанет на свои места. С каждым днем — уровень все выше и сложностей все больше.
Елена собиралась идти в аудиторию. Ее одернули.
Она резко обернулась, машинально скидывая с себя чью-то руку. Она не хотела чьих-либо прикосновений. Но, увидев Мэтта, лишь облегченно выдохнула. С Бонни было бы сложнее объясняться.
— Я рад тебя видеть, — он разглядывал ее, ища подвох в этом спокойствии. Ах, если бы он только знал, что за апатией кроется отчаяние, боль и сумасшествие. Елена пришла к выводу, что Сальваторе ее выучил наизусть за эту неделю, что он узнал ее настолько близко, как не знал еще никто и никогда.
Чувство обнаженности и стыда.
— Я знаю, что у тебя случилось. Думаю, глупо говорить про соболезнования, да?
Она была рассеянной немного, но все такой же по-детски наивной. В ее взгляде топилась боль и растворялось волнение. Девушка выглядела помято: кофта сползла с одного плеча, оголяя его и лямочки от тоненькой майки, волосы небрежно заплетены в косу, некоторые пряди выбились. Джинсы неприлично обтягивающие и наглаженные. Взгляд — взволнованный, опустошенной. Этот шарм привлекал, приковывал внимание даже случайных прохожих.
А уж что говорить про Мэтта?..
— Откуда ты знаешь? — она говорила хрипло и медленно, словно находясь под воздействием каких-то препаратов, каких-то психотропных.
— Дженна. Она добилась повышения твоей стипендии. Кстати, тебя еще на две недели освобождают от семинаров и зачетов. Потом сдашь.
— Нет уж. Не люблю я жалость.
«Лишь грубость», — ехидно рассмеялся внутренний голос. Елена бы рада его проигнорировать, но вот не может. Деймон, и правда, спуску ей не давал, постоянно сажал на пороховую бочку, так еще и сам норовил фитилек поджечь. И вот теперь жалости как-то и не хочется.
«Он воспитал меня под себя».
— Я знаю, — Донован разбил размышления своим бодрым и заботливым голосом. Не было хрипоты, как у Деймона, не было требовательности и не было властности. Совсем другой человек. Глядя на него сейчас, Гилберт лишь усмехалась себе прежней: и как она могла терять голову от этого паренька? — Знаю, что слова мои тебя не успокоят, но мой номер у тебя есть, и я готов помочь в любую минуту если что.
Не готов. И не знает как. Доберман знает. Знает. Когда оттолкнуть, когда пожалеть, когда ударить, когда поцеловать, когда обнять, а когда не прикасаться. Он все знает: каждую гранулу души, каждую клеточку тела, каждую мысль, каждое еще непроизнесенное слово. Знает лучше, чем кто бы то ни было.
— Спасибо, — она обняла его по-дружески, чтобы сделать вид, что, правда, тронута его вниманием. Получила ответное объятие, в котором было все, кроме дружественности.
Нет, Мэтт, твой поезд ушел. В сердце этой девочки теперь другие принцы… Тебе там не место.
Она отстранилась. Он взял ее руки, чтобы хотя бы тактильно доказать, что он, правда, рядом. Он, может, и хочет быть рядом, да вот Елена в этом не нуждается. Она больше не нуждается ни в чьей поддержке.
— Мне надо идти.
Он кивнул, мельком взглянув на ее руки. Потом прищурился, дернул девушку на себя и одернул рукава длинной кофты. Елена дикой кошкой сразу отпрянула, пряча синяки и ссадины, которые остались на память в качестве сувениров от Добермана. Если бы только Мэтт знал, сколько еще синяков и царапин на ее теле.
— Откуда? Тебя кто-то? ..
— Со мной все в порядке, Мэтт, — она не хотела чужих прикосновений на своем теле, в своей душе. Черт возьми, ей от Донована сейчас избавиться больше всего хотелось! Ну не нравится он ей больше, не думает она о нем больше! У нее другие демоны, страхи, желания и мечты.
Прежняя наивность разбилась еще неделю назад.
— Никто меня не насилует и не бьет. Извини, мне надо идти. Я пойду, ладно?
Быстро взглянула на друга, а потом прошла мимо, оставляя после себя шлейф недосказанности, аромат отчаяния, духов и чьих-то мужских сигарет.
Мужских. Елена не курила — в этом сомнений не было. Девочка повзрослела. Теперь у нее взрослые проблемы, непростые отношения и скелеты в шкафу. Донован в след ей посмотрел, но Елена на горизонте уже и не виднелась. Растворилась в дымке недоступности.
Жаль. Она была бы верной и ласковой, а он — храбрым и смелым с ней.
3.
Бонни на парах не было, хотя Елена была бы рада ее увидеть. В душе царила некая обида за то, что подруга так и не объявилась в эту неделею, но, даже несмотря, на это, Гилберт была бы увидеть подругу, излить ей душу и вновь заразиться ее безразличием. Наверное, у Беннет новые феминистские акции и клубы. Наверное, у Беннет сигареты, деньги и веселье. Что ж, хоть кому-то повезло.
Девушка была рада, что не привлекла внимание своих однокурсников и преподавателей. Она, правда, смогла вклиниться в рабочую атмосферу лишь под конец третьей пары, но лучше поздно, чем никогда. Да и потом, не так уж и важно все то, что говорят старые дядечки и строгие тетечки. У Елены — переоценка ценностей и новые стимулы. Она смотрит на осень за окном и думает о том, что позвонит сегодня Бонни, позовет ее в кафе или на прогулку.
А может, снова забудется в ненависти Добермана, затеряется в просторах его тесной квартирки, пропитается снова сигаретным дымом и безразличием. Вновь испытает на себе его грубость и неистовость.
Это вошло в привычку.
Она вышла на улицу. Осень обняла ее холодно и бесчувственно. Елена уже привыкла к пониженной температуре в пространстве и в своей душе. Она даже стала находить что-то чарующее в этом времени года.
Скоро Хэллоуин, кстати. Можно заняться приготовлениями.
Елена спустилась по порожкам, взглядом ища машину Деймона. Он впервые задерживается. Пунктуальность — его вторая страсть. Первая — сигареты. Гилберт растерянно направилась к стоянке, но автомобиля Сальваторе она не видела. Может, решил и не приезжать? Все из-за этого разговора?
Выдохнув, она отрицательно покачала головой и направилась к остановке. Было холодно, а идти пешком как-то не хотелось. Елена с ужасом осознала, что денег на проезд у нее тоже нет. Пришлось вернуться к зданию колледжа и отправиться домой через парк.
