Обуглившиеся мотыльки (СИ) - "Ana LaMurphy" (полная версия книги TXT) 📗
Старая и нелюбимая дорога. В принципе, жизнь продолжается.
Девушка услышала крики за спиной, а потом — чьи-то быстрые шаги. Она остановилась, чувствуя, как через ее сердце словно ток в двести двадцать вольт пускают. Елена вновь услышала голос. Тот самый, который хотела услышать всю эту неделю. Который сейчас был таким далеким и чужим.
Она медленно и плавно повернулась, увидела то, что и следовало бы увидеть: бегущий к ней Тайлер с букетом цветов. Розы ярко-алые, как кровь. Красивые пышные и яркие розы, о которых она когда-то мечтала, будучи шестнадцатилетней девочкой, влюбленной в Мэтта и каких сейчас не хотела бы видеть.
Локвуд чуть не сбил ее с ног, даря страстные и теплые объятия. Цветы мешали. Мешало недельное его отсутствие, которое теперь пропасть разрывало между ними. Мешали недосказанность и отстраненность. Прежняя Елена была бы рада видеть своего парня. Новая — лишь претворяется, что рада.
— Милая моя, как же я рад видеть тебя! — он вручает ей цветы, с жадностью оглядывая Мальвину. Девушка смотрит на Тайлера бесчувственно и бесстрастно. Локвуд — лишь отголосок прошлого, лишь старый добрый друг. Гилберт казалось, что она скучает по нему, что любит… Теперь вот ей кажется, что она дорожит им, но ничего к нему не чувствует.
— Прости меня, разгильдяя, сволочистого ублюдка, оставившего тебя воронам на расклевание, врагам на растерзание! Я полный кретин просто! Как же я рад тебя видеть!
Она улыбается скорее рефлекторно, нежели сознательно. Просто делает то, чего от нее ожидают.
От Тайлера веет ароматами дорогого парфюма и свежестью. Теперь Елене предстоит пропитываться его запахами, выстирывая и вымывая Сальваторе со своего тела.
— Доберман сказал, у тебя проблемы были. Милая, прости. Не представляешь, как я рвался к тебе, черт бы побрал эту…
Он осекается. Елена все еще не сводит глаз с парня. Вот он — о нем она мечтала еще с того дня, как Сальваторе ее откачал. Вот он — живой, настоящий и искрений. В его взгляде нежность, забота и ласка. Никакого накала эмоций, никакого негатива. Рядом с Деймоном душа иссушается, а сердце вырывается из груди. Рядом с Локвудом — спокойно и тихо. Этим бы стоило дорожить.
Елена не может. Елена сломалась. Деймон ее починил, но кукла-то все равно осталась с браком.
— Что с тобой было, расскажи мне! — прижимает ее к себе. Елена царапает руки о шипы роз и собственную бесчувственность, она и слова проронить не может. — Девочка моя…
«Не твоя», — внезапно и пронзительно. Елена отгоняет от себя эту мысль, ударившую как шаровая молния, отстраняется от Локвуда.
— Да… Заболела ангиной, температура высокая была. Все в порядке. Все в прошлом.
Он видит, что она лжет, но решает претвориться, что верит. Она тоже ведь претворяется, что верит, что он был действительно занят чем-то очень важным.
— Тогда давай я тебя в кафе отвезу? Поговорим обо всем, а?
— Мне в больницу надо, Тай.
Врет. Снова врет, причем делает это так легко и просто, словно врала всю свою жизнь. Локвуд почему-то вспомнил монолог Бонни о взрослении.
Его девочка повзрослела.
— Пожалуйста, отвези меня домой, — шепотом. Елена прижимается к парню: имитирует нежность, пряча взгляд. — Я очень устала.
Он выполняет ее просьбу, не задавая лишних вопросов и понимая, за что она на него сердится. Почему не говорит правду.
Ладно, пусть пройдет время. Все устаканется. Должно, по крайней мере.
4.
Она тихо вошла в зал, чувствуя себя преступницей, решившейся на самое дерзкое преступление. На самое отвратительное. Отвращение к себе билось в груди, но Елена не раздумывала что-то изменить. Если уж она пришла сюда, то надо сделать все, как изначально было задумано. Бегать от себя — бессмысленно, уж кто-кто, а Гилберт это отлично уяснила.
— Дверь была открыта.
Глупая отговорка, да и не нужная. Какая разница, что Мальвина вошла без стука. Она же перед этим всю неделю здесь провела!
Сальваторе стоял у окна, впервые не курил, пребывая в раздумьях. Окна были настежь открыты, и холод медленно прокрадывался к коже девушке, застывшей в проходе. Она смотрела в спину Добермана, ожидая, что тот обернется или хотя бы скажет что-нибудь.
Сальваторе никогда не оправдывал ожиданий. К этому пора бы привыкнуть.
Елена выдохнула, скинула сумку с плеча и поставила ее на диван, на котором вскоре удобно расположилась. В комнате царили безмолвие и полумрак. За окном сгущались тучи — осенние дожди припозднились.
Тайлер довез Гилберт до дома, та с трудом убедила его, что до больницы она доберется сама. Потом — поставила цветы в вазу и скрылась через задний ход, снова направляясь на место своего преступления. Пришла вот, а толку-то? Сидит в тишине и чувствует себя какой-то дешевой и доступной шлюшкой.
— Тайлер вернулся, — тихая и, опять же, ненужная фраза. Сальваторе не оборачивался. В сумраке неба он пытался найти покой.
— Теперь твоя ярость поутихнет по отношению ко мне? Или разгорится сильнее из-за того, что слишком все поздно? — он впервые говорил с ней спокойно. По-настоящему спокойно. Без лишних эмоций: без презрения, ненависти, одолжения, снисхождения, сочувствия. Так спокойно, как разговаривают старые друзья, встречающие старость вместе. Так спокойно, как разговаривают бывшие любовники, встречающие пустоту вместе. Непривычно спокойно.
— Я тебе благодарна, — чуть более гласно произнесла она, все еще не сводя взгляда с Добермана. — За все.
Он хмыкнул, но не обернулся. Тучи за окном становились свинцовыми, тяжелыми и грозовыми. Срывался ветер.
— Я… — она боялась быть откровенной и честной до конца, но вспомнила, что только с Сальваторе и может быть такой. Ни с Мэттом, ни с Дженной, ни с Тайлером. Только с ним. — Я думала, что под позолотой скрыта чернота. А оказалось, что под чернотой скрыто золото.
Он опешил и наконец-то повернулся. Оперся о подоконник, скрестив руки на груди. Психологический жест — нежелание открываться. Елена сразу это подметила, сумев выдержать его взгляд на себе и не отвести глаз.
— Красиво ты, Мальвина, однако, говоришь, — хмыкнул он, решив скрыть свое восхищение под маской высокомерия и надменности. Что ж, тогда бы Доберман не был бы собой.
— Та девушка, которую мы встретили в клубе… Она… Она красивая. Я видела ее. У нее потрясающая фигура.
— Она долбанная анорексичка, это делает ее отвратительной, — с отвращением и пренебрежением. Он не понимал, к чему этот разговор, но словно предчувствовал, что все закончится очередным скандалом.
— И я видела ее взгляд. Она все еще любит тебя…
— Это делает ее еще более отвратительной.
Елена замолчала. Она смотрела на Деймона. Глаза в глаза. Без бешеного сердцебиения и пока что без эмоций, которые обычно в ней бушуют. Сальваторе же вновь был на взводе: готов был в очередной раз бросить вызов. Гилберт была готова принять его, но несколькими минутами позже. Сейчас, пока ненависть не застилает ей разум, она желала высказать все, что хотела.
— Я думаю, что она и смогла разглядеть в тебе твое нутро, которое ты прячешь под своим цинизмом и своим напускным безразличием, — ее голос тихий, хриплый. Он тягучий, уверенный, со сталью и уверенностью. Даже не верится, что его обладательница — девятнадцатилетняя шмокодявка.
Сальваторе начинает злиться. Желание покончить с собой позади, Тайлер рядом, учеба вновь становится неотъемлемой частью жизни. Чего еще надо?
— Мне кажется, я тоже.
Деймон Сальваторе сжимает кулаки и усмехается. Сейчас он совершит то, о чем мечтал с самого начала: откроет счет, в котором, несомненно, будет лидировать. Елена будет растоптана, уничтожена и унижена. Деймон же — циничен, высокомерен и безумен. Все вернется на круги своя. Ненависть в венах с новой силой взыграет. Их отношения перейдут на новый уровень.
Из врагов в соперников. Кто кого?
Мужчина отходит, медленно приближается к ней, взгляд не сводя с ее глаз, в котором смешалось все: доверие, благодарность, восхищение и нежность. Через пару секунд этот взор будет уже совсем-совсем иным.
