САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Дейс Герман Алибабаевич (книги без сокращений TXT) 📗
Жорка снимал с бидонов разное наваленное барахло, поднимал крышку и пробовал брагу.
«Ну, как?» – пускал слюну вечно страждущий Варфаламеев.
«Через пару дней можно гнать», – авторитетно пообещал Жорка.
«Ну, а сейчас по кружечке полуфабриката», - предлагал Семёныч.
«Хрен вам, а не по кружечке! – рычал Сакуров и доставал из загашника две последние пол-литры. – Если вы сейчас начнёте по кружечке, то через два дня мне уже гнать будет нечего…»
«А давай мы тебе стиральную машину притащим?» – загорелся Семёныч.
«Так тебе Петровна даст стиральную машину, - злорадствовал Сакуров. – Забыл, что ты теперь с хозяйкой живёшь?»
«Ладно, пошли освежаться», - закрыл прения Жорка.
«Только учтите! – крикнул вдогон Сакуров. – С выгонки ваших будет только два литра, ни каплей больше!»
«А остальное?!» - дружно возмутилась троица.
«Остальное – на дело!» - твёрдо сказал Сакуров и сам поверил в то, что сказал. То есть, он решил твёрдо стоять на своём и большую часть горячительного продукта собственного приготовления оставлять себе, потому что не хотел расстройства налаженных отношений с известным коллективом, каковая налаженность железно зиждилась на самогонной базе. А ещё Сакуров почувствовал в себе некий бизнесменский стержень, способный подвигнуть его на конфронтацию – в интересах дела – с односельчанами. Сакуров, ощущая в себе данный стержень, очень собой гордился. Больше того: его стала одолевать гордыня, от чего глупый бывший морской штурман начинал верить в удачу, как в спутницу всякого упорного труженика. Но, не успевал он, как следует, в неё поверить, как она снова начинала его мытарить.
Скорей всего, Константина Матвеевича просто сглазили. Причём так знатно, что только любо – дорого. И, когда Сакуров приехал после выгонки самогона «покупать» новую партию молока, он сначала наткнулся на охрану, а только потом обнаружил страждущий персонал.
«Дай ему денег! – посоветовал на ухо благодетелю выскочивший из фермы «бригадир». – Он, зараза, непьющий!»
Охрана, здоровенный дядя из кавказских беженцев, действительно в рот не брал. Но брал на лапу бумагой и нехило. Глядя на него, стали просить бумагу и остальные члены коллектива.
«Вот сволочь! – опять ругался и опять про себя Сакуров. – Ведь эдак себестоимость моего сыра вырастет до такого расстояния, что перекроет всю мою хилую прибыль. А не повысить ли и мне цену?»
Подумав так, Сакуров тотчас посмеялся над этой мыслью, так как железно не верил, что Гиви Вахтангович, как бы хорошо он не относился к своему «земляку» за сто пятьдесят процентов навара, откажется хотя бы от десяти из вышеупомянутых понятно чего в пользу бедного труженика Сакурова.
Дальше – хуже.
Новый хозяин бывшего совхоза порезал уже половину оставшегося дойного стада, а Сакуров был пойман с поличным милиционерами, когда вывозил с фермы очередную порцию молока. Милиционеры взяли пятьдесят долларов, бутылку самогона и обещали никому ничего не говорить, но когда Константин Матвеевич снова приехал за молоком, его поджидал сам новый хозяин теперешнего акционерного общества. Он отечески пожурил Сакурова и предложил оплачивать приобретаемое незаконным путём молоко в акционерной кассе.
«А так как вся бывшая совхозная бухгалтерия на переучёте, - ласково увещевал новый, - то вам лучше всего платить прямо мне».
«Хорошо», - согласился бывший морской штурман, прикинул дебет к кредиту и решил избавляться от сотрудничества с наидобрейшим Гиви Вахтанговичем.
«А что? – думал бедный частный предприниматель Сакуров. – Найду какой-нибудь рынок в ближнем Подмосковье и буду толкать свой сыр вместе с остальными овощами – фруктами напрямую потребителям без посредничества дорогого батоно (107) Гиви…»
В общем, Гиви Вахтангович остался очень недоволен. Также первое время выказывали своё недовольство охрана и персонал, которых Сакуров первое же время пытался обнести причитающимся. Он пытался, законно апеллируя обнаглевшим соотечественникам тем фактом, что полностью и с лихвой рассчитывается за молоко с самим хозяином, но соотечественники продолжали выказывать недовольство, а потом открыто пошли на всяческие демарши и начали строить разные козни. И, когда Константин Матвеевич приезжал снова, его первый начинал разводить охранник, требуя какого-то специального пропуска на охраняемую территорию.
«Да какой ещё на хрен пропуск?! – надрывался Сакуров. – Мне хозяин сказал, чтобы смело ехал, и смело брал причитающиеся мне сто литров!»
«Мне никто ничего не говорил, – упирался охранник, – поэтому предъявите пропуск».
«Да где я его возьму?»
«Ну, этого мне знать не положено», – умывал руки охранник.
«Десять долларов вместо пропуска сгодится?» – беленел бедный частник.
«Сгодится», - уступал охранник.
«Чтоб ты подавился!» - в сердцах думал Константин Матвеевич и въезжал в ферму. Он знал, что телефона здесь ещё не придумали, да и сам хозяин, получив с покупателя деньги, слинял в Рязань. То есть, образумить охреневшего охранника было никак и некому
Когда же Сакуров подъезжал к дойке, вторым на него наезжал «бригадир».
«Молоко как будем брать? – спрашивал сиплым от недопохмелья голосом мордастый новоявленный акционер. – На халяву или по-божески?»
При этом он недвусмысленно посматривал через плечо на два ряда по три молочных бидона. Бидоны в одном ряду сверкали чистотой и были плотно закрыты, бидоны в другом ряду стояли открытыми и выглядели так, словно их в натуре обосрали сразу после того, как налили туда молока.
«Да на тебе, чтоб ты треснул!» – орал Сакуров, бесясь от собственного бессилия.
«И коллективу не мешало бы за труды», - напоминал бригадир, и Сакуров, глянув на хмурые рожи членов коллектива, выдавал и им.
«Чёрт с вами, – кряхтел бедный бывший морской штурман, - а то ещё подсыплете какой-нибудь дряни, не поддающейся анализу…»
«Да что мы, звери какие», – добрел коллектив, а Сакуров «заправлялся» и отваливал, на ходу прикидывая новую цену своему новому сыру.
«Да какие вы звери, - думал на ходу Сакуров, - нормальные русские люди…»
Надо сказать, последнее время Константин Матвеевич стал много думать. Наверно потому, что бросил пить, и мозги, не напрягаемые зависимыми мыслями на тему их специфического освежения известно чем, а также сопутствующими думами и фантазиями, искали себе хоть какую отвлекающую занятость. И нет бы, им напрягаться на предмет какой-нибудь натурфилософии (108), метафизики (109) или прикладной лингвистики, пытаясь объяснить без помощи базовых знаний существование таких феноменов, как синтез, синкретизм (110) и силлабо-тоническое стихосложение с элементами нетрадиционной речи, так нате – подавайте им (мозгам) эту повседневную сраную действительность с её нелицеприятными персонажами, экономическими предпосылками и мрачными прогнозами по итогам отчётной финансовой деятельности в свете очередного секвестра бюджета и неунывающих темпов инфляции.
«Это не жизнь, а сплошная каторга, - страдал от постоянных раздумий бывший морской штурман, мотаясь по делам, упираясь с дровами и поросятами, ругаясь с Миронычем и персоналом остаточного дойного стада, толкаясь в очереди у дверей в пункт санэпидемнадзора на Болшевском (111) бывшем колхозном рынке, а также выклянчивая у администрации рынка, одного пузатого азербайджанца и двух его дальних родственников место поудобней для реализации своего товара, - и какого хрена я в своё время вплавь не слинял в Турцию? Нет, ей-Богу, это я смог бы сделать легче, чем кантовался когда-то от Сухуми до Рязанской области. А если бы я смог раздобыться яликом, да я бы… Эх!»
И Сакуров, с грехом пополам реализовав свой товар и возвращаясь в деревню, представлял себе сидящим в тени какого-нибудь стамбульского минарета и торгующего просроченным шербетом для дураков русских туристов, потянувшихся из новоявленной демократической России в бывшую Малую Азию за экзотикой.
