Вторая мировая война. (Часть III, тома 5-6) - Спенсер-Черчилль Уинстон (читать книги TXT) 📗
Я сообщил президенту обо всех этих событиях из Москвы 10 октября и добавил: «Не могли ли бы Вы выделить две, а еще лучше три американские дивизии для переброски их на итальянский фронт, которые присоединились бы к 5-й армии Марка Кларка и обеспечили необходимое подкрепление Александеру? Они должны были бы прибыть туда в ближайшие три-четыре недели. Что касается Истрии, Триеста и т. д., то генерал Вильсон передаст свой план объединенному англо-американскому штабу. Этот план будет соответствовать общей стратегической цели, а именно изгнанию из Италии армии Кессельринга или ее уничтожению».
Он ответил несколько дней спустя.
Президент Рузвельт — премьер-министру, Москва 16 октября 1944 года
"Я высоко ценю Ваш доклад об итальянской кампании, где к настоящему времени в совместных сражениях мы потеряли около 200 тысяч человек, из них 90 тысяч американцев. Мои начальники штабов согласны с мнением Вильсона, что мы не можем сейчас надеяться на уничтожение армии Кессельринга этой зимой и что условия местности и погода в долине реки По исключают возможность какого бы то ни было решительного наступления в этом году. Они считают также, что немцы смогут свободно перебросить пять-шесть дивизий из Италии на Западный фронт, когда сочтут это более выгодным, чем использовать эти дивизии для сдерживания наших войск южнее реки По. Переброска дополнительных американских дивизий не повлияет на ход кампании в Италии в этом году. Все мы испытываем сейчас непредвиденную нами нехватку людских ресурсов, и самой важной из всех наших военных проблем является необходимость быстро подготовить свежие войска, чтобы перебросить подкрепления Эйзенхауэру, который должен прорваться в Германию и положить конец войне в Европе. Хотя дивизии в Италии действительно устали, ибо участвуют в нынешних боях с 25 августа, следует учитывать, что Эйзенхауэр ведет сейчас решающую битву за Германию дивизиями, которые принимают участие в боях непрерывно с того времени, когда они высадились на берегах Нормандии в первой половине июня. Настоятельно необходимо перебросить дополнительные дивизии на широкий фронт от Швейцарии до Северного моря. Свежие войска еще больше нужны для того, чтобы дать Эйзенхауэру возможность предоставить короткий отдых солдатам на фронте, которые находятся на линии огня со дня высадки в Нормандии.
Переброска каких бы то ни было войск в Италию привела бы к тому, что во Францию не были бы доставлены остро необходимые свежие войска, и к тому, что эти войска использовались бы в чрезвычайно изнурительных боях зимней кампании в Северной Италии, не имеющей к тому же решающего значения. Я понимаю, какая трудная и тяжелая задача стоит и будет стоять перед нашими армиями в Италии, однако мы не можем отвлекать с основного театра войска, нужные в битве за Германию.
По докладу генерала Маршалла о проблеме, стоящей сейчас перед генералом Эйзенхауэром, я пришел к убеждению, что оба они согласны с моим мнением, что не следует отвлекать ни одной дивизии, направляемой во Францию".
Окончание этой истории весьма краткое. Хотя надежды на решающую победу исчезли, основная задача армии в Италии по-прежнему состояла в том, чтобы сохранять нажим и не давать противнику возможности посылать помощь немецким армиям на Рейне, находившимся в тяжелом положении. Итак, 8-я армия с боями прокладывала себе путь вперед, когда выдавалась сносная погода. 9 ноября она заняла Форли, а затем очистила всю дорогу на Флоренцию. После этого не было предпринято ни одного какого-либо крупного наступления. Когда появлялась возможность, осуществлялись небольшие продвижения, но лишь весной усилия наших войск увенчались победой, которую они вполне заслужили — и чуть было не одержали — еще осенью.
Глава пятнадцатая ОКТЯБРЬ В МОСКВЕ
В Москву мы прибыли во второй половине дня 9 октября. Нас исключительно сердечно и торжественно встретили Молотов и многие высокопоставленные русские деятели. На этот раз нас поместили в самой Москве со всеми удобствами. В моем распоряжении находился небольшой, прекрасно обставленный дом, в распоряжении Антони — другой дом поблизости. Мы были рады возможности пообедать вдвоем и отдохнуть. В 10 часов вечера состоялась наша первая важная встреча в Кремле. На ней присутствовали только Сталин, Молотов, Иден, Гарриман и я, а также майор Бирс и Павлов в качестве переводчиков. Было решено тотчас же пригласить в Москву польского премьер-министра, министра иностранных дел Ромера и седобородого, престарелого академика Грабского — обаятельного и очень способного человека. Поэтому я телеграфировал Миколайчику, что мы ожидаем его и его друзей для переговоров с Советским правительством и нами, а также с люблинским польским комитетом. Я дал ясно понять, что отказ приехать и принять участие в этих переговорах был бы равносилен прямому отклонению нашего совета и освободил бы нас от дальнейшей ответственности по отношению к лондонскому польскому правительству.
Создалась деловая атмосфера, и я заявил: «Давайте урегулируем наши дела на Балканах. Ваши армии находятся в Румынии и Болгарии. У нас есть там интересы, миссии и агенты. Не будем ссориться из-за пустяков. Что касается Англии и России, согласны ли вы на то, чтобы занимать преобладающее положение на 90 процентов в Румынии, на то, чтобы мы занимали также преобладающее положение на 90 процентов в Греции и пополам — в Югославии?» Пока это переводилось, я взял пол-листа бумаги и написал:
"Румыния: Россия — 90 процентов. Другие — 10 процентов.
Греция: Великобритания (в согласии с США) — 90 процентов. Россия — 10 процентов
Югославия: — 50: 50 процентов.
Венгрия: 50: 50 процентов.
Болгария: Россия — 75 процентов. Другие — 25 процентов".
Я передал этот листок Сталину, который к этому времени уже выслушал перевод. Наступила небольшая пауза. Затем он взял синий карандаш и, поставив на листке большую птичку, вернул его мне. Для урегулирования всего этого вопроса потребовалось не больше времени, чем нужно было для того, чтобы это написать.
Конечно, мы долго и тщательно обсуждали наш вопрос и, кроме того, касались лишь непосредственных мероприятий военного времени. Обе стороны откладывали все более крупные вопросы до мирной конференции, которая, как мы тогда надеялись, состоится после того, как будет выиграна война.
Затем наступило длительное молчание. Исписанный карандашом листок бумаги лежал в центре стола. Наконец, я сказал: «Не покажется ли несколько циничным, что мы решили эти вопросы, имеющие жизненно важное значение для миллионов людей, как бы экспромтом? Давайте сожжем эту бумажку». «Нет, оставьте ее себе», — сказал Сталин.
Я поднял также вопрос о Германии, и было решено, что наши два министра иностранных дел вместе с Гарриманом займутся им. Я сообщил Сталину, что американцы в ходе наших дальнейших переговоров изложат ему в основных чертах свой план операций на Тихом океане на 1945 год.
Затем мы отправили совместное послание Рузвельту по поводу нашей первой беседы.
Премьер-министр и маршал Сталин — президенту Рузвельту
10 октября 1944 года
"1. В неофициальной беседе мы в предварительном порядке рассмотрели ситуацию в той степени, в которой она касается нас, и составили программу наших встреч, как протокольных, так и других. Мы пригласили гг. Миколайчика, Ромера и Грабского немедленно прибыть для дальнейших переговоров с нами и с Польским Национальным Комитетом. Мы договорились не касаться в наших беседах вопросов Думбартон-Окса и о том, что они будут обсуждаться, когда мы втроем сможем встретиться вместе. Мы должны рассмотреть вопрос о том, как лучше всего согласовать политику в отношении балканских стран, включая Венгрию и Турцию. Мы договорились о том, что г-н Гарриман будет присутствовать как наблюдатель на всех встречах, когда речь будет идти о важных делах, и о том, чтобы генерал Дин присутствовал, когда будут обсуждаться военные вопросы. Мы договорились о техническом контакте между нашими высшими офицерами и генералом Дином по военным аспектам на любых встречах, которые могут быть необходимы позже в нашем присутствии, и о встречах двух Министров Иностранных Дел вместе с г-ном Гарриманом. Мы будем держать Вас полностью в курсе дела сами о том, как идут наши дела.
