Европа и Россия в огне Первой мировой войны (К 100-летию начала войны) - Агеев А. И. (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
Три взаимосвязанных события 1908 г. вызвали острый кризис в международных отношениях на Балканах. Речь идет о младотурецкой революции, аннексии Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией и провозглашении независимости Болгарии [37]. Первое событие сыграло роль катализатора. Опасаясь укрепления позиций младотурецкого режима и видя некоторые симптомы восстановления британского влияния в Стамбуле, правительство Габсбургской монархии поспешило осуществить свое давнее намерение — провести аннексию как односторонний акт и поставить весь мир перед свершившимся фактом. Такое решение прямо противоречило постановлениям Берлинского конгресса 1878 г., но министр иностранных дел дуалистической монархии барон А. Эренталь полагал, что эта смелая инициатива наглядно продемонстрирует всей Европе, что Австро-Венгрия достаточно сильна, чтобы проводить активную внешнюю политику. Разговоры же о ее скором распаде и зависимости от Германии, дескать, не более чем злонамеренные слухи. Еще О. фон Бисмарк называл Австро-Венгрию «часовым Германии на Балканах». Однако политическое руководство Габсбургской монархии не стало обсуждать вопрос со своим старшим союзником — Германией. Как впоследствии оказалось, напрасно — в Берлине были возмущены таким неожиданным актом. Кайзер Вильгельм II недовольно заявлял о том, что он узнал об аннексии «позже всех в Европе… из газет» (162).
Зондаж же Эренталем намерений России выявил, что российский МИД в целом «готов с пониманием отнестись к действиям» Австро-Венгрии. Правительство России осознавало, что до тех пор пока страна не восстановит свои вооруженные силы после неудачной Русско-японской войны, она не будет в состоянии предпринять эффективные действия в случае нарушения статус-кво на Балканах. Поэтому в Санкт-Петербурге решили пойти навстречу притязаниям Вены с условием компенсации для России. За свой нейтралитет она потребовала поддержки от Австро-Венгрии в вопросе о пересмотре в пользу России условий международных договоров, касающихся режима Черноморских проливов: они должны были стать открытыми для прохода российских военных кораблей.
Эренталь и глава российской дипломатии А.П. Извольский достигли по этому поводу устного «джентльменского соглашения». Но Эренталь обманул своего партнера, поспешив объявить на весь мир об аннексии, которая произошла не только с ведома, но и с согласия России. Отношения Австро-Венгрии и России после этого резко ухудшились, а престиж последней среди православных югославян пошатнулся. Ведь эта аннексия была расценена в Белграде как тяжелейший удар по национальным устремлениям Сербии. Габсбургская монархия начала сосредоточивать свои вооруженные силы — более миллиона штыков — у сербских границ. Очень важна была позиция германского руководства. Однако в начале боснийского кризиса берлинский кабинет не обнаруживал своей подлинной позиции. Он извлекал выгоду, разжигая противоречия двух соперников на Балканах, каждый из которых был заинтересован в его поддержке против другого. Но затем Германия твердо заявила о поддержке своей союзницы: аннексия должна быть признана всеми великими державами. Специально для России Берлин повторил это требование в ультимативной форме: требуем признать аннексию и ждем незамедлительного ответа. Если ответ будет отрицательным, то Австро-Венгрия немедленно нанесет удар по Сербии (163).
Россия, не готовая к войне, уступила и 24 марта 1909 г. признала аннексию. Через неделю то же самое сделало и сербское правительство, временно отказавшись от своих планов в отношении Боснии и Герцеговины. Современники называли этот провал Извольского «дипломатической Цусимой» (164). Престиж России на Балканах был временно подорван. Полная неудача попытки обеспечить проход для своих военных кораблей через Черноморские проливы при сотрудничестве с Австро-Венгрией и опоре на Антанту показала ослабление международных позиций России. Правящие круги в Санкт-Петербурге стали наконец понимать, что надежды на помощь Германии во имя многолетней дружбы правящих династий Романовых и Гогенцоллернов иллюзорны, что Габсбургская монархия в своей балканской политике полностью опирается на Германию. Усиление германской экспансии на Балканы и в Османскую империю (165) заметно влияло на взаимное отчуждение России и Германии, которое быстро прогрессировало (166).
Агрессивность Центральных держав на Ближнем Востоке способствовала решению петербургского кабинета укреплять свои связи с Францией и Великобританией. Германскому правительству не удалось достигнуть поставленной цели — оторвать Россию от Антанты. Одним из реальных последствий Боснийского кризиса 1908–1909 гг., бесспорно, явилось укрепление итало-русских контактов в стремлении противодействовать экспансии Австро-Венгрии на Балканах (167). До военного конфликта дело не дошло, поскольку ни одна из вовлеченных в кризис держав еще не была достаточно подготовлена к большой войне. Но фактически этим событием начался период подготовки Европы к мировой войне. Оно показало возросшую роль Балкан в международных отношениях. В 1908–1912 гг. происходила интеграция региона в систему межблокового противостояния великих держав. Здесь был завязан такой узел, который можно было разрубить только с помощью войны…
Аннексия Боснии и Герцеговины усилила стремления югославянских народов к объединению для борьбы против Центральных держав. Боснийский кризис ускорил создание Балканского союза, направленного против Австро-Венгрии и Турции. Еще в начале сентября 1908 г., то есть даже до Боснийского кризиса, австро-венгерский посол в Стамбуле Я. Паллавичини констатировал: «Балканские государства объединены одним чувством — ненавистью к Австро-Венгрии, которую они боятся даже больше, чем Турцию» (168). Все это свидетельствовало о сомнительности успеха Эренталя в долгосрочной перспективе. Толчком к быстрой кристаллизации Балканского союза стала вспыхнувшая в октябре 1911 г. итало-турецкая война, наглядно выявившая военную слабость Османской империи. С осени 1911 г. при посредничестве российской дипломатии начались интенсивные сербско-болгарские переговоры. 13 марта 1912 г. была создана первая «ось» Балканского союза — подписан договор о дружбе и союзе между двумя странами. Он предусматривал взаимопомощь в случае военного нападения Турции на одну из сторон и совместные действия Сербии и Болгарии в случае, если некая «великая держава» попытается захватить балканские владения турок (169). Под «великой державой» понималась Габсбургская монархия.
Тайное приложение к договору разграничивало сферы влияния сторон в Македонии. Болгарии предназначались все территории, расположенные к востоку от нижнего течения реки Струмы и Родопских гор, а Сербии — земли к северу и северо-западу от горного хребта Шарпланина. Территории же, расположенные между этими двумя линиями, предполагалось включить в автономную Македонию. Однако идея автономии была воспринята лишь половинчато. Документ пояснял, что в случае взаимного несогласия Сербии и Болгарии с таким статусом Македонии она будет разделена. Болгарии полностью передавались земли к югу и юго-востоку от линии Крива Паланка — Охридское озеро, а принадлежность территорий к северу и северо-востоку от нее должен был определить российский император. И если он признает указанную линию «в означенных границах за наиболее отвечающую правам и интересам обеих договаривающихся сторон», то они обязуются принять ее как окончательную (170). Тем самым в договоре оформились две зоны: бесспорная, принадлежавшая Болгарии, и спорная, чья судьба подлежала «арбитражу». 12 мая в дополнение к договору представители Сербии и Болгарии подписали военную конвенцию, разработанную Генеральными штабами их армий (171).
Сближение между Болгарией и Грецией началось еще с октября 1911 г., но затягивалось опять же из-за македонских проблем. София настаивала на реформах и на автономии Македонии, а Афины выступали за ее раздел. Так и не преодолев этих противоречий, 29 мая 1912 г. Болгария и Греция заключили оборонительный договор, который, в сущности, носил наступательный характер. Вопрос о судьбе балканских территорий Турции договор обходил молчанием (172). Позднее эта недоговоренность привела к углублению болгаро-греческих противоречий.
