Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд (книга регистрации .txt) 📗
В любом случае Скотт и в этом вопросе не предусмотрел запаса прочности. Амундсен расположил свои склады на Барьере гораздо ближе друг к другу. Двигаясь между ними в два раза быстрее Скотта, он имел в три раза больше топлива. Скотт расплачивался за свою глупость; к сожалению, его спутникам тоже приходилось за это платить.
Люди страдали от недоедания и очень мёрзли из-за неподходящей одежды. Голодали они потому, что их склады были слишком малы, слишком редки и находились слишком далеко друг от друга. Скотт исходил из возможностей транспортировки грузов на животных, хотя прекрасно знал, что на обратном пути они будут идти пешком. Его душевное смятение от запоздалого понимания правильных решений проявляется в полной мере, когда он пишет, что находится в «двух переходах на пони [sic] и четырёх милях от склада», хотя тогда он уже мог использовать только свои ноги. Слишком поздно он осознал, что «мы не можем проходить такие расстояния без пони».
Оутс страдал от сильного обморожения ног, у него начиналась гангрена. Из-за своих ложных предубеждений относительно отваги и выносливости он скрывал этот факт — и признался только 2 марта, когда не смог подняться от боли. Скотт был шокирован при виде его раздувшихся и изменивших цвет конечностей.
Три дня спустя Скотт записал:
бедный Солдат почти готов. Это довольно грустно, потому что мы ничего не можем для него сделать… Никто из нас не ожидал столь ужасно низких температур.
Хотя весь его опыт говорил, чего именно следует ожидать. «Дискавери» говорил ему это. Шеклтон говорил ему это. Его собственные подчинённые говорили или могли бы сказать, если бы он соблаговолил их выслушать. Год назад «Тедди» Эванс столкнулся с низкими температурами и плохим скольжением на Барьере. Тем не менее Скотт запланировал своё возвращение ещё на три или четыре недели позже — в самые сильные морозы. Офицеров военно-морского флота предавали военно-полевому суду и за меньшую провинность.
В действительности температуры в диапазоне 30–40 градусов мороза по Цельсию нельзя назвать чрезвычайно низкими для этого времени года. Но никаких защитных мер против холода у Скотта уже не было. К этому моменту, вероятно, все они в той или иной мере страдали от цинги.
В этом вопросе остаётся полагаться только на дедукцию. Медицинских свидетельств не сохранилось, потому что Уилсон некоторое время назад перестал вести свой дневник. В любом случае он был адресован близким, а потому лишён неприятных тем и клинических подробностей. Например, единственное объяснение коллапса Эванса в дневнике Уилсона звучало так: «Это было связано с тем, что он никогда в жизни не болел и теперь оказался беспомощным из-за обмороженных рук». На основании данной фразы можно сделать любые выводы. Однако Уилсон не был практикующим врачом. Он имел очень ограниченный клинический опыт, и нет никаких свидетельств того, что он был способен диагностировать сложное течение цинги, за исключением её последних стадий. А поскольку он сам к тому моменту страдал от болезни, его желание и способность ставить диагнозы другим сошли на нет.
Записи продолжали появляться только в дневнике Скотта и метеорологическом журнале Боуэрса. В первом излагалась история трудной буксировки и плохой поверхности, из последнего видно, что погодные условия не были исключительно плохими — часто в таких же ситуациях Амундсен писал о хорошем скольжении. Однако Скотт и его компаньоны невероятно ослабели: теперь им требовались значительные усилия, чтобы тащить даже ничего не весившие сани. Они брели по девять и более часов в день, чтобы продвинуться на шесть-семь миль.
К этому моменту Скотт уже почти наверняка болел цингой на ранней стадии. Он находился в дороге уже больше четырёх месяцев и был практически полностью лишён поступления витамина С. Но, кроме того, его положение усугублялось и другой угрозой — как известно, стресс лишает организм витамина С, а как раз стрессов Скотту и его людям хватало. Они были постоянно охвачены страхом и тревогой, в основном из-за недобросовестности Скотта. Например, он не построил достаточного количества пирамид, и теперь, когда каждая минута была на счету, им приходилось терять время на поиск следов. Страх из-за того, что ты потерялся, сильно выматывает, поскольку бьёт по базовой потребности человека в безопасности — ничто не может вызвать панику так легко. Беспокойства и неопределённости, помимо общего напряжения внутри партии, было вполне достаточно для быстрой потери жизненно важного витамина. Амундсен и его спутники сумели избежать такого расхода своих ресурсов.
Оутсу, Боуэрсу и Уилсону было невероятно трудно. Только Скотт всё ещё вёл дневник, и в этих записях угадывались намёки на то, через какие трудности вынуждены были проходить его товарищи. «Я не знаю, что бы делал, — написал он 4 марта, — если бы Уилсон и Боуэрс не брались так решительно за всё». Как лидер Скотт потерпел поражение, и его место занял Уилсон.
Для Оутса движение вперёд было путём на Голгофу. Он уже не мог тащить сани. Страдая от боли, он хромал рядом с ними и уже почти не мог идти. Каждое утро у него уходило более часа на то, чтобы натянуть замёрзшие сапоги на раздувшиеся ноги.
Вследствие цинги открываются старые раны, ведь для того, чтобы не расходились швы, нужен витамин С. Есть подтверждения, что это может произойти даже через двадцать лет после ранения, словно его вообще не лечили. До начала этой стадии происходит перерождение тканей, которое вызывает сильную боль. Недостаток витамина С, от которого страдал Оутс, почти наверняка повлиял на его раны, полученные примерно десять лет назад во время войны. Пуля, раздробившая бедро, оставила большой шрам, который начал расходиться из-за цинги. Какие муки приходилось переносить этому человеку, можно только вообразить. Вдобавок к обмороженным ногам это делало его страдания почти непереносимыми. Он стал неестественно печален, весь его былой юмор исчез без следа. В палатке он всё время молчал. Как отметил Скотт в своём дневнике, Оутс «превратился в ужасную помеху», и к тому же
он, должно быть, сам знает, что не выкарабкается. Сегодня утром он спросил Уилсона, есть ли у него шанс, и Билл, конечно, сказал, что не знает. В действительности он не жилец. Но даже если он сейчас умрёт, я сомневаюсь, что мы сможем прорваться. Погодные условия ужасные, наше снаряжение всё сильнее покрывается льдом, с ним трудно управляться. А тут ещё бедный Титус, конечно, самая главная помеха… Бедняга! Бедняга. Так грустно видеть это.
И правда, бедный Оутс. Он сидел там, в палатке, а Скотт пристально смотрел на него — и в глазах его читалось молчаливое ожидание высшей жертвы, которую должен был, по его мнению, принести этот человек.
На мысе Эванс Оутс твёрдо заявил, что в полярном путешествии никто не должен быть обузой для своих товарищей. Он хотел взять с собой пистолет, потому что «если кто-то сломается, у него должна быть привилегия воспользоваться им».
Возможно, Оутс в те дни вспоминал и другой разговор, который произошёл год назад. Тогда он сказал Скотту, что тот напрасно не воспользовался пони для переноса «Склада одной тонны» дальше на юг и впоследствии пожалеет об этом. Но Скотт ответил: «Я более чем достаточно насмотрелся на эту жестокость по отношению к животным и не собираюсь игнорировать свои чувства ради пятидневного марша». Итак, Скотт сберёг свои чувства, но ещё не заплатил за это.
Оутс был единственным среди них, кто прошёл войну и видел смерть на поле боя. Его не мучили романтические фантазии, он не играл на публику, его не вводил в заблуждение показной героизм. Он был мужественным человеком. Оказаться вторым — особенно после такой личности, как Амундсен, — было позором, но его в крайнем случае можно было пережить. Оутс хотел вернуться домой и сдать экзамен на майора. Сравнивая Скотта с Амундсеном, он увидел, как безнадёжно подвёл всю британскую экспедицию и его самого плохой командир. Он никогда не хотел идти на полюс, но был вынужден подчиниться приказу. И теперь не желал сдаваться ради того, чтобы сделать одолжение Скотту, — по крайней мере пока.
