Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Харрис Майкл
Действительно, в «Войне и мире» тысяча триста страниц, а весит роман не меньше, чем упитанный кот. Каждый из его тридцати четырех персонажей выступает под тремя-четырьмя разными (русскими) именами. Выведенные в романе аристократы говорят почти исключительно по-французски, что кажется странным, ибо как раз в то время они воевали с Наполеоном. В моем издании французские пассажи были переведены мелким шрифтом в сносках, как будто переводчики (Пивир и Волохонский) хотели сказать: «Неужели вы хотели, чтобы мы перевели для вас еще и это?» Кроме того, в конце книги есть масса примечаний, где растолковываются значения непонятных шуток и поговорок. Поэтому мне часто приходилось заглядывать на последние страницы и отгибать уголки у первых, чтобы не потерять то место, которое я читал. (Концевые сноски — это что-то вроде гиперссылок.) Понятно, что роман — это плод культуры, в которой было гораздо меньше видеоклипов с YouTube, чем в нашей.
Чтобы прочитать роман за две недели, нужно было осилить в день по сто страниц. Если в какой-то день меня отвлекут от чтения (например, придется навестить друга в больнице, выполнить задание редакции, прогуляться по солнышку), то на следующий надо будет прочесть двести страниц. С такой скоростью я читал в университете, но это было давно, и с тех пор мой мозг потерял необходимую сноровку.
Был ли я одинок в своих затруднениях, судить не мне. Данные, представленные Pew Research Center и Институтом Гэллапа, позволяют утверждать, что уровень чтения остается относительно постоянным с 1990 года. Любопытно, что пик интереса пришелся приблизительно на восьмидесятые годы. В 2007 году Национальный фонд поддержки искусств опубликовал обширный доклад, в котором утверждал, что американцы действительно стали меньше читать, навык к чтению атрофировался и «такой упадок будет иметь серьезные гражданские, социальные, культурные и экономические последствия». Почти половина американцев в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех лет вообще не читают книг без постороннего принуждения.
Как быть с этими цифрами? Возможно, мы должны обратить больше внимания на качество, а не на количество. Упомянутый доклад столь разительно отличается от данных Pew Research Center и Института Гэллапа, потому что фонд интересовало только «литературное» чтение. В докладе прямо сказано: «Литературное чтение переживает упадок с момента внедрения интернета». Фонд также обеспокоен качеством чтения, так как треть молодежи совмещает чтение с просмотром телевизора и прослушиванием музыки.
* * *
Впервые я прочувствовал всю прелесть романа на пятьдесят восьмой странице. Княгиня Анна Михайловна робко просит денег у графини, чтобы заплатить за военную форму сына.
Анна Михайловна уже обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом — деньгами; и о том, что молодость их прошла.
В контексте военных приготовлений и сложных аристократических взаимоотношений я вдруг обнаружил, казалось бы, совершенно неуместное упоминание об ушедшей молодости, и оно показалось мне удивительным и прекрасным (хотя немного комичным). После этой фразы я с головой окунулся в роман. На целых две страницы я буквально утонул в нем. Потом зазвонил мой телефон. Кратковременное уединение и счастье, которое оно мне принесло, испарились. Мне хотелось читать дальше, но я остановился. Я знаю, что отвлечения бесплодны, но не могу от них отказаться.
* * *
Люди — не единственные на свете живые существа, подверженные бестолковому и иррациональному поведению. Возможно, нам будет легче оценить всю произвольность нашего поведения, если мы сначала посмотрим на представителей другого биологического вида. Представьте себе колюшку с ее тремя шипами. Колюшка — это придонная рыба длиной около пяти сантиметров, обитающая в морях северного полушария. С конца апреля до июля колюшка спаривается на мелководье, и в это время самцы, как это обычно бывает, проявляют повышенную агрессивность. Во время брачного сезона у самцов появляется красный воротник, в красный цвет окрашивается и брюшко. Красная окраска — результат отложения в коже каротиноидов, употребленных самцами в пищу. Следовательно, самый красный значит самый удачливый добытчик, он и привлечет больше самок. Кроме того, самый красный ведет себя наиболее агрессивно по отношению к соперникам. Этнолог, лауреат Нобелевской премии Нико Тинберген обнаружил, однако, что самцы колюшки на самом деле атакуют любой предмет красного цвета. (Положите красный мяч на место спаривания колюшек, и самцы просто обезумеют.) То есть самцы реагируют на цвет, а не на рыб. Нейронная сеть в головном мозге самца запускается этим стимулом — красным цветом, вызывающим инстинктивную агрессию.
Мне стало интересно: а что для меня является таким красным цветом? Какой стимул вопреки моему желанию отвлекает мое внимание? Какими моими внутренними склонностями пользуется технология, чтобы отвлечь меня от желания усовершенствовать собственное я? Можно ли назвать эти действия фиксированными, или я все же могу их изменить?
В дикой природе некоторые виды способны извлекать выгоду из предопределенных инстинктивных действий особей других видов. Например, кукушка откладывает яйца в гнезда птиц других видов, и вылупившиеся птенцы кормятся за счет родительского инстинкта «приемных родителей». Возможно, наши самые успешные технологии достигли такого высокого уровня, что стали способны эксплуатировать инстинктивные паттерны нашего поведения? Вечно мигающий бесформенный дисплей интернета — это же мечта ориентировочного рефлекса.
* * *
Прошла еще неделя. Борьба с «Войной и миром» продолжалась. Я понял: причина моего неумения сосредоточиться заключается, скорее всего, в том, что я должен что-то увидеть, понять, а не сделать. Всегда существуют виды деятельности — еда, работа в саду, секс, походы за покупками, которые отвлекали людей от любых, даже самых высоких целей. Что-то, видимо, отличает в этом отношении тот контент, который мы пассивно, но неудержимо поглощаем.
Например, за это утро я успел многое. Сначала слушал парня, плакавшего на передаче «Икс-фактор», но потом собравшегося и почти связно изложившего свою горестную историю. Потом дважды просмотрел какое-то видео, одновременно читая историю о гуманности несовершеннолетних солдат. Затем переключился на Нину Симон72, ее мне приготовила Songza. Слушая песни, я разглядывал фотографии собак, которых их хозяева — солдаты, служившие за границей, — не видели несколько лет. И так далее до тошноты. Я смотрел все это до тех пор, пока не встряхнулся, пытаясь отбросить весь этот хлам и начать работать.
В тот момент я был похож на другую героиню Льва Толстого — Анну Каренину. В одноименном романе несколько страниц посвящены описанию ее попытки начать читать в поезде английский роман. Она просит у служанки фонарик, прицепляет его к ручке кресла, достает из сумочки разрезной ножик и устраивается поудобнее. Но окружающий мир не отпускает ее.
Первое время ей не читалось. Сначала мешала возня и ходьба; потом, когда тронулся поезд, нельзя было не прислушаться к звукам; потом снег, бивший в левое окно... и вид закутанного, мимо прошедшего кондуктора... развлекали ее внимание.
Дальше все продолжалось в том же духе — «та же тряска с постукиваньем, тот же снег в окно, те же быстрые переходы от парового жара к холоду и опять к жару... и Анна стала читать и понимать читаемое». Анна начала читать не потому, что окружающее перестало меняться, но потому, что эти изменения стали монотонными и мозг смог их игнорировать.
