Дальние пределы человеческой психики - Маслоу Абрахам (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗

что действительно угрожает лучшей приспособленности. Я имею в виду,

что расхожий здравый смысл диктует нам стараться ладить с миром

вопреки, а зачастую и в ущерб ладу с нашей собственной физической,

биологической и социальной реальностью. Зачастую в угоду требованиям

внешнего мира мы отказываемся от своего глубинного <Я>. Обычно это не

принимает форму острого конфликта, как в случае

компульсивно-обсессивного невроза, но меня беспокоит, что

выкристаллизовавшееся в последнее время понятие <социальная

адаптированность> все смелее и настойчивее призывает нас не обращать

внимания на эту опасность, как и на свое внутреннее <Я>. А ведь

получается так, что с точки зрения лучшей адаптированности нашими

главными врагами становятся наша нежность, наши фантазии, наши эмоции,

наша <детскость>. Я пока не затрагивал еще одну сторону этого же

вопроса, которая заинтересовала меня в ходе исследования креативных

людей (равно, как и при исследовании некреативных). Так получалось,

что моими испытуемыми оказывались в основном мужчины, и я не мог

пройти мимо панической боязни всего, что мужчина может назвать

<женским> или <женственным>, и что тут же заслуживает звания

<гомосексуального>. В суровом мужском кругу <женственным> считается

практически все, что может иметь отношение к креативности:

воображение, фантазия, легкость, поэзия, музыка, нежность,

сентиментальность, романтизм, - и все эти свойства, качества и явления

обычно рассматриваются мужчинами как несовместные с маскулинностью и

даже каким-то образом угрожающие ей. Все качества, которые можно

отнести к категории <слабостей>, подлежат подавлению в процессе

взросления мужчины и его адаптации к миру. Но могу вас уверить, что

очень многое из того, что мы привыкли считать <слабостями>, на самом

деле таковыми не являются.

И сейчас, обсуждая все эти неосознаваемые процессы, которые

психоаналитики называют <первичными> и <вторичными>, я могу, как мне

кажется, внести свою лепту в решение этого парадокса. Как ни сложно

расставлять по полочкам клочки хаоса, как ни трудно быть рассудочным в

отношении мистического, но мы должны пытаться сделать это.

Первичные процессы, процессы несознаваемого познания, мировосприятия,

интересующие нас в первую очередь, не подчиняются законам здравого

смысла и логики, на которых воздвигается здание <вторичных процессов>,

в которых мы логичны, разумны и реалистичны. Если вторичные и

первичные процессы существуют сами по себе, расщеплены, то страдают и

те, и другие. Крайнее выражение такого развода или абсолютного

отделения логики, здравого смысла, рациональности от глубинных пластов

личности дает нам компульсивно-обсессивный тип личности,

компульсивно-рациональный человек, человек, который разучился жить в

мире эмоций, который не знает, влюблен он или нет, потому что любовь

алогична, который не может позволить себе рассмеяться, потому что смех

нелогичен, нерационален, неразумен. Если человек настолько расщеплен,

мы имеем дело с болезненной

Эмоциональные преграды, креативности

рациональностью и одновременно - с болезненными первичными процессами.

Вторичные процессы, огражденные и дихотомизированные, можно

рассматривать как конструкции, порожденные страхом и фрустрацией, как

систему защитных сооружений, как учреждение для угнетения и слежки,

как сложнейшее хитросплетение тайных переговоров с фрустрирующим и

опасным миром предметов и отношений, который один может удовлетворить

человеческие нужды, но требует слишком дорогой платы. Такое сознание,

такое Эго, или сознательное <Я>, воспринимает мир через призму своей

болезни, творит свои болезненные законы и живет по ним, считая их

всеобщими законами природы и общества. Это своего рода слепота.

Компульсивно-обсессивный человек не только лишает себя простых

человеческих радостей, он когнитивно слеп ко многому, что сокрыто в

нем, в других людях и даже в природе. Если такой человек станет

ученым, он многого не сможет увидеть в изучаемой им природе. Да, такие

люди способны делать работу, но мы, как психологи, обязаны в первую

очередь спросить о них самих: какой ценой дается им это? Насколько эта

работа добавляет им несчастья? - А потом обязательно и об этой работе:

что это за работа? Нужно ли ее делать?

Мне довелось знавать одного человека, который мог бы послужить

образцом компульсивно-обсессивной личности. Это был один из моих

преподавателей, и он отличался весьма характерным способом хранить

свои вещи. Он тщательно собирал все прочитанные им за неделю газеты и

аккуратно подшивал их. Каждая такая недельная подшивка перевязывалась

красной ленточкой и укладывалась в месячную стопку, которая в свою

очередь перевязывалась желтой ленточкой. Его жена рассказывала мне,

что он выработал недельное расписание того, что он будет есть на

завтрак. Например, в понедельник это будет апельсиновый сок, во

вторник - овсянка, в среду - чернослив и так далее до конца недели, и

не дай бог жене что-нибудь перепутать в этом раз и навсегда

установленном порядке и подать ему чернослив в понедельник. Он хранил

все использованные им бритвенные лезвия, аккуратно упаковывая их в

мешочки и снабжая ярлыками. Когда он появился в лаборатории, - я

прекрасно помню этот день, - то первым делом снабдил ярлыками и

этикетками все, что там было. Он все стремился организовать и

упорядочить, ему хотелось ко всему приклеить соответствующий ярлык. Я

помню, как он в течение нескольких часов приспосабливал ярлычок к

миниатюрной лабораторной вещице, на которой совсем не было места для

ярлыка. А однажды я откинул крышку фортепьяно в его лаборатории и на

внутренней стороне крышки обнаружил наклейку, на которой значилось:

<Фортепьяно>. Что сказать, такой человек действительно в беде. Он

невозможно несчастен. Этот человек заслуживает того, чтобы сказать:

<Да, он работает, но что это за работа! Нужна ли она кому-нибудь?>

Иногда нужна, а иногда не нужна. К сожалению, многие наши ученые

относятся именно к этому типу людей. Такого рода мелочность и

скрупулезность иногда могут оказаться полезны-

100

Креативность

ми в науке. Такой человек в состоянии, например, потратить двенадцать

лет своей жизни, ковыряясь с микродиссекцией ядра одноклеточного

организма. Нет слов, такого вида деятельность требует терпения,

настойчивости, упрямства и неистребимой жажды постижения истины,

которыми обладают очень немногие люди.

Первичные процессы в таком раздвоенном, ограниченном, полном страха

восприятии - болезненны. Но эта болезненность не закон! Наше

внутреннее, глубинное восприятие всегда смотрит на мир сквозь призму

желаний, страха и удовлетворения желаний. Здесь полезно вспомнить, как

смотрит на мир, на себя и на окружающих людей маленький человек. Его

способ восприятия прямолинейно логичен, в том смысле, что его

мироощущение не знает запретов и противоречий, не дробится на

восприятия разновеликих сущностей, не имеет нужды расщеплять,

противопоставлять и взаимоисключать. Первичным процессам ребенка не

нужен Аристотель и его логика. Они независимы от контроля, табу,

дисциплины, ограничений, отсрочек, планирования, учета возможностей и