Старуха закрывается зонтиком.
С шеи у нее свисает
Мешок ветхий.
Что ты в него положила,
Отвечай, не мешкай!
Старуха
Сколько жить мне осталось нынче,
По правде, не знаю,
Но если доживу до завтра,
Утолит мне голод
Эта пригоршня
Бобов толченых.
Я ее в мешок положила
И несу с собою.
Хор
Что в суме у тебя за спиною,
Сумей ответить!
Старуха
Замасленное грязное платье
Я в нее положила.
Хор
А что на руке за плетенка?
Но не плети неправды!
Старуха
Черного и белого стрелолиста
Я в нее положила,
Хор
Да плащ дырявый,
Старуха
Да зонт дырявый.
Хор
Ей даже лица нечем
От людей спрятать!
Старуха
Все пустое! Остались бы только
Рукава хоть какие!
Ведь ни иней, ни снег мне не страшен,
Ни дожди, ни росы:
Затаить бы мне только слезы
От суетных взоров!
Вдоль дорожных обочин
Брожу я ныне,
Я прошу прохожих о подаянье
Или молчу, не в силах
Вымолвить просьбу,
Всякий раз наважденьем безумным
Вдруг одержима:
Искажается голос,
Меняется облик!
Прошу вас, подайте, прошу вас…
Эй, монахи!
Первый монах.Чего ты хочешь?
Старуха.Свиданья с Комати!
Первый монах.А разве ты не Комати? Ты, верно, бредишь.
Старуха.Вот еще! Комати — это та, что слишком предавалась любовной страсти. Ливень сердечных посланий, любовных просьб обрушивался ей на голову — словно вся ее жизнь была порою майских ливней, но сердце ее не ведало приливов искренности, ни капли правды не было в ее ответных письмах. Взгляните же теперь на месть кармы — на ее столетнюю старость! О, я люблю Комати, я люблю ее!
Первый монах.Кто же это из любивших Комати, чей дух так томится обидой?
Старуха.Многие стремились к ней всем сердцем, но до самой глубины любовь к ней растравила сердце молодого Фукакуса из селения "Глубокие травы".
Хор
Кружится, кружится возмездия колесо,
Влечет к началу обид,
Чтоб у дома ее на подставку легли
Оглобли моего возка!
Солнце в небе высоко ль стоит?
Сумрак вечерний.
Солнце в небе высоко ль стоит?
Сумрак вечерний.
О луна, верный товарищ в пути
К ее дому,
Пускай надзирает над Заставою Встреч
Бессонный сторож [244], —
Не страшись, он нынче пропустит нас,
Выходи скорее!
При последних фразах хора старуха отходит к задней стене сцены, отворачивается от зрителей… Она спускает с плеч свою одежду, вытягивает из-под нее рукава. Затем надевает высокую мягкую шапку знатного вельможи, берет веер; движется к прежнему месту — музыка затихает.
Старуха
Белоснежные закатаны
Хакама…
(Пристально глядя на концы хакама, ударяет ногой в пол. Звучит музыка, и старуха медленно идет к противоположному краю сцены, затем поворачивает к середине… Она идет, словно на ощупь, движения ее неосмысленны. Кажется, из глубины ее существа всплывает страсть к ней молодого Фукакуса.)
Белоснежные закатаны
Хакама…
Хор
Ветром набок заломлена
Черная шапка.
Закрывшись до глаз рукавом
Охотничьего кафтана,
Я пробираюсь украдкой
К ее дому.
Я здесь и при лунном свете,
Я здесь и в безлунном мраке,
И дождливою ночью,
И ветреной ночью,
И порой, когда сыплются мелким дождем
Увядшие листья,
И порою глубокого снега.
Старуха
"Току-току" — талая влага с крыш —
Нетерпелива капель!
Хор
Приехал и уезжаю вновь,
Уехал и вновь приезжаю.
Первая ночь, вторая ночь,
Третья, четвертая ночь,
Седьмая, восьмая, девятая…
Десятая — на исходе.
Во Дворце торжествуют встречу
Нового Урожая [245]…
Только я никого не встречу,
Одинок у ее дома.
Вот зарю отмечает криком
Прилежный петел, —
Так и я на краю подставки,
Где возка моего легли оглобли,
Отмечаю новой чертою
Ночь ожиданья…
Сто ночей, она мне сказала,
Сюда являться…
Девяносто девятая ночь!
О, как вдруг тяжко,
Все пред глазами кружится…
Тяжко в груди…
О печаль!
Ночи одной не дождавшись,
Фукакуса умер!
И обида его не дает мне покоя,
Наважденьем безумным
Я одержима!
(Успокаивается.)
Силу возмездья внезапно познав,
Молюсь о грядущем рожденье
Буддой в Блаженном краю, —
И нет вернее молитвы.
Из песчинок деяний благих
Я воздвигну священную ступу,
Чтоб очистить суетный туск
Со Златотелого Будды.
Я стану цветы возлагать к алтарю —
Приношение сердца.
Следуя Будды стезей,
Истину я постигну,
Следуя Будды стезей,
Истину я постигну!
