Собрание стихотворений и поэм - Гамзатов Расул Гамзатович (библиотека книг бесплатно без регистрации .TXT) 📗
И кулаки сжимает тут же, Лицо мгновенно изменя, Как будто зло людское душит… Хочбар танцует у огня.
Вокруг теснящиеся горы Глядят на танец узденя. «Вот как должны держаться горцы». Хочбар танцует у огня.
Последний раз танцует витязь. Последний круг, последний взгляд. Но, люди, что это? Смотрите!! Идет к танцору Саадат!
Поплыли руки лебедями, Сама как лебедь поплыла. Хочбар с могучими усами Над ней навис, как тень орла.
Танцуют… Ахнуть не успели. Никто и глазом не моргнул. Лишь по толпе прошелестели Недоуменья шум и гул.
Рокочет танец. Руки – крылья. Легко летают и светло. Но нукера, как псы, схватили По десять каждое крыло.
Уволокли бедняжку силой От танца, музыки, огня, Как будто солнце погасили Средь солнечного летом дня.
Хочбар же, вставши на колена И простирая руки вслед, Сказал: – Благодарю, царевна… А впрочем, не царевна, нет!
Спасибо, что сумела ярким Ты сделать день из черноты. Ты не царевна, а горянка, Не пава, а орлица ты.
Такие гибнут без оглядки, В таких сердцах живет Кавказ. Спасибо, что сумела сладким Ты сделать этот горький час.
Не двадцать раз живем на свете. Я умираю, как в бою. ……………………………… Как хорошо бы кончить этим Мне повесть грустную мою.
Закрыть бы книгу, словно ставни, Остановить бы песню мне, Пока герой сказаний давних Еще живой, а не в огне.
Чтоб не грустить вам благородно И над судьбой княжны-красы, Что ждет ее не через годы, А через малые часы.
Но что ж, преданье есть преданье. Полету песни есть предел. И не по нашему желанью, Но и не как Нуцал хотел
Случилось все. В ужасном гневе Нуцалов сын вскочил тогда И нукерам кричит: – Эй, где вы? Чего вы спите, все сюда!
Он не герой, а самозванец, Не богатырь, а просто вор! Пускай в огне продолжит танец, Бросай разбойника в костер!
– Бросать меня никто не смеет. Я сам. Мне это по плечу. Но, чтобы было веселее, Тебя, пожалуй, захвачу.
И, поперек схвативши принца, Как тигр козленка у реки, Хочбар в огонь с добычей прыгнул, В его большие языки.
Все скрылось в пламени. Однако Свирепый голос слышен был: – Ну что, убил мою собаку? И моего коня убил?
Нуцал, как раненный стрелою, За грудь схватился: – Награжу! Все сундуки тебе открою, На трон наследный посажу!
– Твой трон, Нуцал, не для Хочбара, Сиди на троне, царствуй сам. Сынка тебе отдам задаром, Иди сюда, тогда отдам.
Рыдают, плачут и стенают Нуцал и вся его родня. Поленья яростно пылают, Слабеет голос из огня:
– Запомнят люди все, что было, И все положат на весы. Еще огнем не опалило Мне гидатлинские усы.
Терзайтесь, плачьте, рвите груди, Меня забвенью не предать, Пока в горах не псы, а люди, Пока стоит аул Гидатль!
И ничего не слышно боле. Все онемели. Все стоят Но вдруг хватились поневоле – Нигде не видно Саадат.
А Саадат бежать пустилась, Скала и пропасть впереди. На миг она остановилась, Скрестила руки на груди.
Что силы есть рванула платье, Сверкнула груди белизна. В тяжелых каменных объятьях Навеки замерла она.
*
Мой Дагестан! Начал начало. Того, что было не иначь. С утра полдня зурна звучала. С обеда начинался плач.
Полжизни – пляска и веселье, Полжизни – сабли острие. Твоя история пред всеми, Тьма и величие ее.
Горели горные аулы, Горели в мире города. Хочбары, жены – все минуло, Народ не сгинет никогда.
Не минут свадьбы, песни в поле, Не минет древняя молва, Не минут мужество и воля, Не минут давние слова:
«Запомнят люди все, что было, И все положат на весы. Еще огнем не опалило Мне дагестанские усы.
Терзайтесь, плачьте, рвите груди, Меня забвенью не предать, Пока в горах не псы, а люди, Пока стоит аул Гидатль!»
Когда же рог, налив полнее, Подносят мне, а я лишь гость, Я повторяю, не робея, Хочбара-гидатлинца тост.
Я говорю, поскольку спрошен, Негромким голосом глухим: – Пусть будет хорошо хорошим, Пусть плохо будет всем плохим.
Пусть час рожденья проклиная, Скрипя зубами в маете, Все подлецы и негодяи Умрут от болей в животе.
Пусть в сакле, в доме и в квартире Настигнет кара подлеца, Чтоб не осталось в целом мире Ни труса больше, ни лжеца! Сказание о двуглавом орле
I.
Шамиль расхохотался яро, Натягивая удила, Когда на знамени сардара Узрел двуглавого орла.
— Что за диковинная птаха? Такой я прежде не встречал. — Сей герб — знак власти падишаха, — Ответили за толмача.
Имам залился смехом снова: — То ль брат с сестрой? То ль муж с женой?.. Хвала Аллаху, край суровый Живет своею головой.
Пусть эти сумрачные скалы Рождают одноглавых птиц. Но ни одна из них, пожалуй, Не упадет пред этой ниц.
Пусть на ветру, подобно флагам, Их крылья реют в небесах. Неведомы орлам Каф-Дага Ни замешательство, ни страх.
Им не нужны чужие гнезда В угодьях белого царя. Но за свои с отвагой грозной Они полцарства разорят.
Да будет так, покуда реки Не побегут по руслу вспять, — Сказал Шамиль, сжимая крепко Серебряную рукоять.
… Вдали зацокали подковы. Чалма сверкнула, будто снег. И, как орел белоголовый, Взлетел к вершинам человек.
II.
Шли годы… Кровью истекая, Ползли по скалам и камням. И каркала воронья стая Злорадное: — Смирись, имам.
Не счесть ошибок и ушибов, А он, как прежде, рвется в бой — От Ахульго и до Гуниба Дорога в двадцать лет длиной.
Но все сильней терзает душу Неверная ночная мгла. Петля сжимается все туже На шее горного орла.
И девятнадцать ран тяжелых В ненастье ноют все тупей, Да смотрят исподлобья жены, Баюкая больных детей.
Знать, пробил час его молитвы, Последней на родной земле… Кто обожжен пожаром битвы, В потухшей не сгорит золе.
Беду не развести руками, И боль не вырвать из груди, Как штык… Уже на сером камне Нарядный генерал сидит.
И ждет, когда почетный пленник В чалме, сверкающей, как снег, Пред ним склонится на колени. Аминь. Отныне и навек.
III.
Напрасно, будто с пьедестала, Взирал с базальта генерал. — Сардар… Моя война устала, — Имам с достоинством сказал.
И, на груди скрестивши руки, Добавил, глядя свысока: — Вокруг меня людские муки, Разруха, голод и тоска.
Смерть храбрецов, измена трусов С лихвою пережиты мной. Но я сдаюсь царю урусов С непокорившейся душой.
Небесный знак во сне глубоком Послала нынче мне судьба — Раздался вещий глас пророка: «Состарилась твоя борьба…
Спаси израненных и слабых, И тех, кто держится едва. Пускай Гуниб — твоя Кааба, Аллаха воля такова».
Не мне Всевышнему перечить. Гроза врагов, я — раб его… Хоть бурка лет сдавила плечи, Мне все равно под ней легко.
Пусть ритм торжественно-тревожный Бубнит походный барабан, Кинжал войны я прячу в ножны — Прощай, мой бедный Дагестан.
IV.
Когда в расплавленном зените Была полдневная жара, Имам спустился вниз при свите Под громогласное: «Ур-р-р-ра»…
Как молоко, вскипело солнце, Обрызгав пеной небеса. Конвой покачивался сонно, Не в силах разлепить глаза.
Но замерли почетным строем Поручики и унтера Перед таинственным героем Невозмутимым, как гора.
Сверкали, словно эполеты, Скупые слезы светлых глаз… С тех пор для русских стал поэтов Любовью вечной ты, Кавказ.
Арба на мостике горбатом, Вокруг мундиров кутерьма И, будто знамя газавата, Седая пыльная чалма.
… О, Русь! Все степь да степь без края — Певуч протяжный твой язык. Но слов его не понимает От лиха сгорбленный старик.
Кому не горек путь без друга?.. Наибы в сечах полегли, И далека еще Калуга От терской и донской земли.
Гимры же?.. Хоть подать рукою, Но все же дальше, чем она, Как эта вот над головою Чужая полная луна.
V.
Скрипит, качается кибитка. Зло чертыхается конвой. Нет для имама хуже пытки, Чем отупляющий покой.
Не спится… Тягостна дорога. Но думает о том мюрид, Как полумесяц круторогий Над плоской саклею горит.
И как от речки спозаранку, До петухов успевши встать, Кувшин с водой несет горянка, Лицом похожая на мать.
