Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги полностью txt) 📗
Малка приносила кусочки пирога, или печенье девочкам в спальню. Они радовались, даже маленькая Дина улыбалась и несмело лепетала: «Спасибо». Девочки шептали благословение и быстро съедали сладости — так быстро, что Малка заставляла себя не плакать. Только когда в прошлом году старшая, Сара, покачала головой: «Мамочка, я уже большая, отдай мой кусочек остальным», Малка не выдержала. Она ушла в умывальную. Опустившись на выложенный венецианской плиткой пол, глядя на свой высокий, беременный живот, женщина тихо разрыдалась.
Она вошла в столовую. Убрав грязные тарелки, Малка поставила перед ним серебряный стакан с чаем и пирог. Он даже не поднял глаз от Талмуда. Только оказавшись за дверью, она облегченно выдохнула: «Не заметил. Господи, спасибо тебе».
Малка разделила между девочками объедки, оставив себе, почти пустую тарелку. Едва присев, она вскочила — в открытое окно доносился стук бронзового молотка у ворот.
— Рав Судаков, — несмело сказала Малка, появившись на пороге столовой, — там пришел кто-то.
Он поднял холодные, серые глаза и коротко велел: «Впусти гостей и отправляйся на кухню. Потом принесешь нам что-нибудь». Малка вышла во двор. Распахнув калитку, увидев высокую, стройную женщину в простом, сером платье, она пошатнулась.
— Вы…, ты же умерла, — пробормотала Малка. «Утонула…, он сказал».
Алые губы улыбнулись. Ханеле наклонилась, — она была много выше, — и поцеловала ее. «Нет, — задумчиво сказала женщина, — я жива. Дочку родила, тоже Хану, годик ей. А у тебя, — Ханеле все смотрела на Малку, — у тебя семеро. Сара, Ривка, Рахиль, Лея, Дина, Нехама и Двора».
Малка открыла рот, постояла так, и закрыла его.
— А больше не будет, — усмехнулась Ханеле и добавила: «Пока. Я пойду, к отцу своему».
— Может, чаю… — слабым голосом предложила Малка. «Или поесть…» Но Ханеле уже открывала дверь столовой. Малка, глядя на ее стройную спину, радостно подумала: «Не будет. Она никогда не ошибается, никогда. Господи, — она опустила глаза на свой живот, — спасибо, спасибо тебе».
Ханеле посмотрела на золотисто-рыжие, прикрытые черной, бархатной кипой волосы отца. Он пил чай, склонившись над книгой. На столе орехового дерева лежала кружевная скатерть, пахло выпечкой, воском для пола, отец сидел в большом, обитом бархатом кресле.
Ханеле прислонилась к двери: «Здравствуй, папа. Давай, — она отодвинула изящный стул, и присела, — давай, поговорим».
Отец отставил стакан. Ханеле увидела, как похолодели его глаза.
— Ты жива, — хмыкнул он.
— Жива, — согласилась Ханеле. Он вытер шелковой салфеткой красивые губы, огладил длинную бороду. Откинувшись на спинку кресла, отец велел: «Говори».
Выслушав ее, рав Судаков усмехнулся: «Цена невелика, конечно. И это все?»
— Все, — кивнула Ханеле. «Только я должна увидеть разводное письмо, папа, а потом… — она повела рукой в сторону Стены.
Рав Судаков поднялся. Завязав пояс капоты, надев соболью шапку, он велел: «Пошли». Рав Судаков оглядел стройный стан дочери и незаметно улыбнулся: «Сама явилась. Поздновато, правда. Надо было мне ее раньше в постель уложить, но ничего, она здоровая женщина, легко родит мне сына. Отдаст мне амулет, и то, что лежит там… — он почувствовал, как его руки дрожат. «После этого от Иерусалима ничего не останется. Вот и хорошо. Я буду непобедим, у меня в руках появится мощь гнева Господня… — он закрыл глаза и вспомнил ту ночь, когда небеса грохотали громом, когда над городом висели огненные шары и свет молний раскалывал небо.
Ханеле положила руку на медальон — он весь, казалось, был высечен из куска льда. Они зашли на кухню. Ханеле, посмотрев на стайку бледных, худеньких девочек, что мгновенно поднялись перед отцом, ласково подумала: «Для них все закончилось. Хотя бы ради этого стоило возвращаться».
— Бери детей, — холодно сказал рав Судаков жене. «Они во дворе ешивы подождут, с Ханеле». Малка недоуменно подхватила плетеную корзинку и шепнула девочкам: «Идемте, идемте, вы же слышали…»
Все было очень быстро. Она стояла в той же комнате, где когда-то подписывала договор о помолвке. Скосив глаза на двор, увидев девочек, что столпились вокруг Ханеле, — та им что-то рассказывала, Малка вспомнила хупу, шесть лет назад, здесь же, во дворе. Ее лицо было закрыто непрозрачной тканью. Услышав хруст стекла, крики «Мазл тов», она обреченно подумала: «Вот и все». А потом была непроницаемая чернота спальни, боль, тяжесть его тела, и ее испуганный шепот: «Рав Судаков…».
— Терпи, — коротко велел он. Малка, на мгновение, открыв глаза, ужаснувшись, тут же опустила веки.
— Шесть лет, — она протянула вперед сомкнутые ладони, принимая разводное письмо. «Шесть лет, как во мраке. Господи, спасибо тебе, спасибо, теперь бы девочек вырастить…»
— Вот, это твой гет, прими этот гет твой, и теперь ты разведена им от меня и дозволена каждому, — сказал муж. Потом она услышала наставительный голос кого-то из раввинов: «Прежде чем вступить в следующий брак, должно пройти три месяца…,- но Малка уже летела вниз по лестнице, улыбаясь, вытирая слезы с глаз.
Девочки бросились к ней, и Малка заплакала: «Милые, милые мои…, Мы пойдем к дедушке Аарону, сейчас познакомитесь с ним, с вашей тетей, Батшевой…, Там садик, там дерево растет, вы там играть будете…». Малка повесила на руку плетеную корзину с двойняшками, и вышла на площадь, даже не обернувшись на бывшего мужа. Девочки побежали за ней. Ханеле, посмотрев на отца, — он стоял, чему-то усмехаясь, засунув руки в карманы капоты, — велела: «Покажи».
Она изучила свидетельство о разводе. Отдав его отцу, женщина тоже улыбнулась. «В полночь, — сказала Ханеле, — у Стены». Ханеле открыла калитку, чувствуя спиной тяжелый взгляд отца. Она направилась в переплетение узких переулков, каменных ступеней, заброшенных домов — в свою бывшую комнату. Там, под полом, — она видела это, — до сих пор оставалось то, что могло понадобиться ей ночью.
Аарон заварил чай. Помешав суп, что булькал в горшке, он распрямился: «Видишь, Батшева за тканью пошла, на рынок, так что мы с тобой хозяйничать будем. Давай тарелку».
В дверь постучали. Бергер, поднявшись, остановил его: «Я открою, господин Горовиц». Он вышел в переднюю и с удивлением услышал на улице детские голоса. Шломо распахнул дверь и замер. Их было много, — рыженьких и темноволосых, — самая маленькая, прятавшаяся за спинами старших, была белокурая. Впереди стояла худенькая девушка, с милым, усталым лицом и плетеной корзинкой в руках. В корзинке, — увидел Бергер с высоты своего роста, — тоже были дети. Двое.
— Малка! Доченька! — услышал он сзади потрясенный голос Аарона и отступил. Девушка всхлипнула и, как была, с корзинкой, бросилась в его объятья.
— Он со мной развелся, — шептала Малка, плача. «Ханеле пришла, сказала ему что-то, и он со мной развелся. Папа, милый…» Аарон все гладил ее по голове. Потом двойняшки захныкали, и он строго сказал: «Иди наверх, ложись, корми, и спите все вместе. Я тебе чаю принесу».
— Но девочки… — неуверенно пробормотала Малка. Отец подтолкнул ее к лестнице: «Иди, я сказал». Они все стояли на улице — бледненькие, в темных платьях. Наконец, рыжая девочка лет пяти, робко спросила: «Вы наш дедушка?»
— Дедушка, — ласково согласился Аарон. «Пойдемте обедать, милые». Он повернулся к Бергеру. Юноша широко улыбнулся: «Я же старший сын, господин Горовиц. У меня трое братьев младших и четыре сестры. Я с девчонками обращаться умею». Шломо наклонился и подхватил худенькую, белокурую, голубоглазую девочку: «А тебя как зовут?»
— Динале, — пролепетала та. Аарон, незаметно вытерев глаза, вздохнул: «Ну, за стол».
Бергер вышел в сад, держа в руках старую, деревянную шкатулку. Аарон сидел на резной скамейке, девочки облепили его со всех сторон, Дина прикорнула у него на коленях. «Нашел, — Аарон поднял глаза. «Молодец. Это еще от моих дочек осталось».
— А госпожа Судакова…, Горовиц то есть… — Шломо поставил шкатулку на зеленую траву, — она спит. И маленькие тоже спят.
