Покинутый (ЛП) - Родионова Ольга (электронная книга TXT) 📗
Лицо Дигвида было маской засохшей крови. Одежда от крови затвердела. Палач
пытал его, причем старательно, это было ясно.
- Когда я уходил, он был жив.
- И когда я подоспел, он тоже был жив, черт возьми! — вскипел Реджинальд.
- Ты хотя бы узнал у него хоть что-нибудь?
Он опустил глаза.
- Перед смертью он попросил прощения.
Разочарованно вжикнул мой меч, и я вдребезги разнес чашку на каминной полке.
- И это всё? Ничего о той ночи? Ни причин? Ни имен?
- Какого черта ты на меня так уставился, Хэйтем! Какого черта! Ты что думаешь,
это я его убил? Думаешь, я притащился в такую даль, бросив все свои дела, чтобы
полюбоваться, как сдохнет Дигвид? Я искал его точно так же, как и ты. И мне он
требовался живым так же, как и тебе.
У меня появилось странное чувство, как будто закаменел весь череп.
- Я в этом сильно сомневаюсь, — фыркнул я.
- Ну, а с другим-то что случилось? — поинтересовался Реджинальд.
- Он умер.
Реджинальд принял ироничный вид.
- Понятно. И кого же в этом винить?
Я не ответил.
- Убийца… его знает Брэддок.
Реджинальд попятился.
- Вот как?
Там, на опушке, я сунул найденные бумажки в сюртук, а теперь извлек их и держал
на ладони, как кочан цветной капусты.
- Вот, его рекрутские документы. Он из гвардии Колдстрим, под командой
Брэддока.
- Вряд ли они знакомы, Хэйтем. Под началом у Эдварда полторы тысячи молодцов,
многие из провинции. Я уверен, что у любого из них сомнительное прошлое, и я уверен,
что Эдвард мало что знает об этом.
- Если даже и так, то все равно странное совпадение, ты не находишь? Лавочник
сказал, что те двое были в мундирах британской армии, и я думаю, что всадник, которого
мы видели, скачет теперь туда. У него — сколько? — час преимущества. Я не сильно
отстану. Армия Брэддока теперь в Голландской Республике, нет? Вот куда скачет всадник
— назад к своему командиру.
- Полегче, полегче, Хэйтем, — сказал Реджинальд. В его взгляде и в голосе
появилась сталь. — Эдвард мой друг.
- Ну, а мне он никогда не нравился, — сказал я с оттенком ребяческого нахальства.
- Тьфу ты! — Реджинальд взорвался. — Ты рассуждаешь, как мальчишка, потому
что Эдвард не проявлял к тебе почитания, к которому ты так привык — а все оттого, надо
тебе заметить, что он делал все возможное, чтобы привлечь убийц твоего отца к
правосудию. Позволю также напомнить тебе, Хэйтем, что Эдвард исправно служит
Ордену, он добрый и верный служака и всегда им был.
Я повернулся к нему, и на языке у меня вертелось: «Разве мой отец не был
ассасином?», но я удержался и не сказал этого. Какое-то… чувство или инстинкт, трудно
сказать, что именно, но они заставили меня утаить мою осведомленность.
Реджинальд заметил это — заметил, как нагромоздились слова у меня за зубами, и
наверное, заметил ложь в моем взгляде.
- Этот убийца, — настаивал он, — что он еще сказал? Что ты из него еще выудил,
прежде чем он умер?
- То же, что и ты выудил из Дигвида, — ответил я.
В другом конце хижины была печка, а рядом разделочная доска, где я увидел
начатую сайку хлеба. Я сунул ее в карман.
- Что ты делаешь?
- Запасаюсь в дорогу, Реджинальд.
Там еще была миска с яблоками. Они годились для моей лошади.
- Черствый хлеб? Горстка яблок? Этого не хватит, Хэйтем. Надо хотя бы съездить
за продуктами в город.
- Некогда, Реджинальд, — сказал я. — И потом, погоня будет недолгой. У него
лишь небольшая фора, и к тому же он не знает, что за ним гонятся. Если повезет, я схвачу
его раньше, чем мне пригодятся припасы.
- Мы можем найти пищу в дороге. Я могу помочь.
Но я остановил его. Сказал, что поеду один, и прежде чем он успел возразить, я
вскочил на коня и погнал его в направлении, в котором ускакал человек с волчьими
ушами, в расчете настигнуть его как можно раньше.
Расчет не оправдался. Я гнал вовсю, но в конце концов стемнело, продолжать путь
стало опасно, я мог покалечить лошадь, а она и без того выбилась из сил. Поэтому
неохотно, но все же я остановился и дал ей несколько часов отдыха.
И вот теперь я сижу здесь, пишу и размышляю: почему после стольких лет, в
продолжение которых Реджинальд был мне и отцом, и руководителем, и наставником, и
советчиком — почему я решил отправиться в погоню один? И почему я скрыл от него то,
что узнал об отце?
Изменился я? Или изменился он? Или изменилась связь, возникшая между нами
когда-то?
Стало холодно. Моя лошадь — наверное, пора бы как-то назвать ее, и поскольку
недавно она щекотала меня губами в поисках яблок, я назвал ее Щекотуньей — лежит
рядом, глаза у нее закрыты, и кажется она вполне довольной, а я пишу дневник.
И вспоминаю, о чем мы говорили с Реджинальдом. И думаю: если он прав, то
спрашивается — в кого же тогда превратился я.
15 июля 1747 года
Я встал на рассвете, разметал догорающие угли костра и оседлал Щекотунью.
Погоня продолжилась. На скаку я перебирал варианты. Почему тот, с
заостренными волчьими ушами, и палач с ножом отправились разными дорогами?
Собирались ли они поодиночке добраться до Голландской Республики и присоединиться
к Брэддоку? Или остроухий будет ждать, пока его догонит сообщник?
У меня не было возможности узнать наверняка. Я мог только надеяться, что
скачущий впереди меня не подозревает о моей погоне.
Но если он не подозревает — а как он может заподозрить? — то почему же я не
догнал его?
И я продолжал скакать — быстро, но ровно, понимая, что настигнуть его раньше
времени так же гибельно, как не настигнуть вовсе.
Примерно через три четверти часа я наткнулся на место его отдыха. Если бы я
усерднее пришпоривал Щекотунью, может, я застал бы беглеца врасплох и помешал бы
ему? Я присел, чтобы погреться возле его угасавшего костра. Слева Щекотунья понюхала
что-то валявшееся на земле, какой-то брошенный кусок колбасы, и в животе у меня
заурчало. Реджинальд был прав. Моя жертва лучше подготовилась к путешествию, чем я
со своей половинкой сайки и яблоками. Я проклинал себя за то, что не пошарил в
седельных сумках его напарника.
- Пойдем, Щекотунья, — сказал я. — Давай, малышка.
Я скакал весь день и приостановился только один раз, чтобы вынуть подзорную
трубу и осмотреть горизонт в поисках признаков моей добычи. Горизонт разочаровывал.
Весь день. А с наступлением сумерек исчез и сам горизонт. Я мог лишь надеяться, что
держусь верной дороги.
В итоге мне ничего не оставалось, кроме как остановиться, сделать привал,
развести костер, дать Щекотунье отдых и молиться, чтобы не потерять след.
А теперь я сижу и размышляю: почему мне не удалось догнать его?
16 июля 1747 года
1
Сегодня утром, когда я только проснулся, на меня снизошло озарение. Остроухий
