Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович (список книг .TXT) 📗
Инженер долго пил воду из белого бокала. Стуков толкнул под столом ногу Гурьяна и улыбнулся Кате. Та спрятала глаза, зажала рот.
Клыков повернул второй лист блокнота. Остальную часть его доклада Гурьян не слушал, заранее зная, что главный инженер не скажет ничего нового. Так и вышло. Клыков зачитал итоговые цифры старательских разведок и перешел к защите кустарно-примитивного способа добычи золота на Улентуе, как наиболее выгодного, не требующего больших капиталовложений.
Новые руководители прииска не соглашались с инженером, но формально не могли еще выставить фактов для опровержения его доводов. Клыков имел научные труды и популярность в тресте, а это, конечно, немалый козырь.
– «Гора» всегда будет узким местом Улентуя, – закончил докладчик. – Потенциально рудник не из обещающих. А поэтому нет смысла торопиться с развертыванием здесь механизации. – И гордо добавил. – Так я говорил раньше, такого же мнения придерживаюсь и до сего дня.
Бутов поднялся с места и выбросил вперед руку.
– Я хочу спросить товарища главного: а зачем здесь начали строить обогатительную фабрику? За каким лешаком в прошедшем году копали новые шахты, когда в здешней породе шиш, а не золото?
– Это дело треста. Если помните, я не был сторонником постройки фабрики.
Клыков водил близорукими глазами по гладко причесанным проборам, по техническим значкам в петлицах черных курток.
В первых рядах зашевелились, послышались споры.
Прения начались горячо, но Гурьяна злило, что ни сторонники Клыкова, ни его противники все же не располагают убедительными материалами. Не удовлетворило его и выступление Бутова, обрушившегося на старое руководство за пробитые на пустом месте шахты. Волновавший директора и весь рудничный актив вопрос запутывался, расплывался в жиже слов. Гурьян написал Стукову записочку о прекращении разговоров, но из задних рядов поднялась тонкая рука с длинными пальцами. Директор поднял глаза.
Вандаловская с высоко закинутой головой прошла на сцену.
Она просто улыбнулась Гурьяну и промолвила:
– Я недолго…
Участники совещания пытливо рассматривали новую инженершу, молодые заметно восхищались ее фигурой, умным лицом.
Татьяна Александровна зажала в руке изящную книжку и, слегка раскачиваясь, начала смелым высоким голосом.
– Я не поняла выводов главного инженера. – Техноруки переглянулись, а Бутов поднял голову. По залу прокатился шепот. Стуков опять нетерпеливо тронул ногу Гурьяна, и они, давно ждавшие столкновения специалистов, без слов поняли друг друга.
Вандаловская заскрипела каблуками и глянула на Клыкова.
– Предрешать судьбу здешней промышленности, по-моему, нет оснований, – продолжала она, – и вот почему: если взять за показатель процент настоящего механического бурения, то более чем странным является утверждение инженера Клыкова о бесплодии рудника. Семь процентов по кубажу и четыре процента по отработанным поденщинам – цифра по меньшей мере мизерная. Я познакомилась с геологоразведывательными материалами за четыре года и всюду налицо примитивный, если угодно, варварский способ разведки… Я работала на других, более усовершенствованных предприятиях и поэтому не могу оправдывать систему эксплуатации рудника, предложенную докладчиком, а тем более консервацию предприятия. Мне кажется, нельзя слагать оружие там, где имеются шахты, начата постройка сложной обогатительной фабрики, где работают, хотя и плохо, бегунная фабрика и электростанция…
Вандаловская быстро захлопнула книжечку и повернула лицо к открывшему рот Бутову.
– А затем другая вещь… Если взять производительность труда здешнего забойщика, то можно определенно сказать, что она не выдерживает критики… Семьдесят соток в день… Такая норма характерна по своей ничтожности для самых отсталых золотопромышленных предприятий, и разве не нужно побиться здесь за усовершенствование, за механизацию шахт, за улучшение качества разведки?
Лицо Вандаловской пылало густым румянцем. Бутов поднялся к ней навстречу.
– Правильно, товарищ женщина! Как в иголку нитку вдела.
Гурьян, улыбаясь, махнул рукой:
– Не шуми, Нил.
Он аплодировал вместе с Стуковым, Катей и напиравшими от порога шахтерами.
Предложения о расширении фронта рудничных работ и рационализации предприятия изложил Стуков. Клыков остался в меньшинстве. Шахтеры и техноруки расходились, круто споря.
Гурьян подошел к Вандаловской, когда в клубе осталось несколько человек.
Она просто протянула ему руку и оживленно заговорила:
– После нашей встречи в кабинете я не спала всю ночь, Гурьян Минеич. Еще в тресте я начала знакомиться с обстановкой рудника… Но меня удивляет позиция главного инженера. Может быть, он и прав, но ведь теория о выработанных месторождениях теперь подвергается большому сомнению. Во всяком случае, искать золото легче с обжитого места.
Татьяна Александровна торопливо поправляла шляпку. Лучистые глаза женщины-инженера уверенно смотрели на директора.
– Это хорошо… Для нас ваш опыт – клад. – Гурьян протянул ей папироску. – Давайте воевать, я не соглашаюсь, что Улентуй выхолостили на отделку.
– Спасибо, я редко курю.
Они вышли из клуба последними. Холодный ветер приносил из тайги плесневелый запах тлеющей листвы и подвальной сырости. Где-то поблизости от рудника озорно хохотали совы.
– Вы давно из-за границы? – спросил Гурьян, бросая окурок. Искры, подхваченные ветром, черкнули по воздуху красной бороздкой.
– Уехала я в двадцать четвертом, а вернулась в двадцать седьмом. У нас была командировка от института. Жалею, что не удалось побывать на клондайских предприятиях…
– Значит, поработаем, Татьяна Александровна?
– Да… Я очень рада, что здесь предстоит большая реконструкция… Мне хочется проверить себя и вообще… Заходите ко мне, Гурьян Минеич… Только не сейчас, а когда устроюсь с хозяйством… Мне скоро должны привезти пианино… Ведь я немного играю.
– О реконструкции мы пока мечтаем… Как – трест…
Гурьян хотел спросить ее о семье, но счел это неудобным при первой встрече. Вандаловская быстро вбежала на крыльцо и не оглянулась, как этого ожидал директор.
– Молодец, – шептал он, направляясь в контору. – Сколько же ей лет?
5
Шахтовые копры порядком заняли гребень хребта. От них – вид на курные избушки, шалаши и палатки, беспорядочно рассыпанные по низине. Между жилищами старателей глядят в беспредельное небо черные ямы кострищ. Но вечерами и утрами веселые костры рассыпают ворохи искр. Сорвавшийся с гор ветер подхватывает гривастое пламя, рвет его на клочья.
С вечера шум от старательских становищ долетал к поселку. В шуме смешивались хрип гармошек, обрывки песен, выкрики, топот тяжелых приискательских сапог.
Катя Самохватова открывала окно и тревожно прислушивалась к неистовому этому разгулу. Не выдержала и, наскоро накинув брезентовый плащ, сбежала с крутого увала. На сухих травах седым искрящимся покровом лежал первый бархатный иней. По дороге вспомнила, что нужно было поставить в известность директора и Стукова, но сердце подсказывало, что медлить нельзя, когда старательская «бражка забузила». Знала она этих людей с пяти лет, здесь выросла, здесь получила школьную и жизненную выучку, сама копала землю. Отсюда была командирована в партшколу. А теперь, когда несла обязанность председателя профкома и завкадрами, страдала за каждого человека, покидающего производство, за каждого прогульщика, за каждый дебош с картежными играми и ножевыми расчетами. Боялась усиления былых, так знакомых, разгулов приискателей.
Она остановилась около группы топтавшихся, неумытых, косматых старателей. В средине этой загулявшей артели под дикие стоны дрянной гармошки отплясывал плечистый складный парень в длинной красной рубахе. Черные вихры его жестких волос трепались на ветру и закрывали глаза. Парень был остроскулый, глазастый, темнолицый.
Завидев девушку, гармонист, широко размахнув мехами, согнул на плечо голову, пустил забористый басовый перебор.
