Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович (список книг .TXT) 📗
Гурьян загадочно улыбнулся. Вандаловская поправляла шляпку.
– «Эмпайру» еще нельзя особенно доверять, Иван Михайлович.
– А почему нельзя? – кольнул глазами главный инженер.
– Аппарат больно капризный. За границей, например, в почете бурение «Кийстоном», большой популярностью пользуется даже станок «Крейлиуса».
– Ну, это зависит от породы… К сожалению, других аппаратов у нас еще нет…
Инженеры и директор спустились в шахту.
Работы велись на двадцатом метре. При слабом свете лиц шахтеров нельзя было различить. Сквозь крепление просачивалась мутная жижа.
– Вот эта штука когда-нибудь покажет себя, – указал Гурьян.
– Да, плохо отведена вода, – согласилась Вандаловская.
Они прошли шесть забоев и остановились в последнем.
Два забойщика и откатчик курили, сидя на готовой кучке руды. Молодой густобровый парень толкнул бородача и шепнул:
– Кто это?
– А кто ее знает… Инженерша, видать…
– Во, брат, бабец… Мотри какая…
– Не охальничай, – сплюнул бородач.
Бутов поднял фонарь и отколупнул комок породы.
– Вот куда пошла жила, – ткнул он пальцем на дно забоя. – Значит, надо углубляться и подаваться прямо…
– А внизу камень, – вставил Клыков.
– Ну и что ж… Надо пробить и, как я смекаю, скорее распластнуть увал канавой…
– Рано еще, Нил, – отозвался Гурьян.
Вандаловская повернулась к директору и поддержала шахтера:
– По-моему, товарищ хорошую мысль подает. Это он толкует о бремсберге с бесконечной передачей.
– Во-во, – обрадовался шахтер.
Главный инженер шевельнул усами и открыл рот, но спорить, видимо, раздумал. После производственного совещания он, казалось, смирился, только по загадочно блестевшим глазам можно было понять, что инженер нетерпеливо ждал решения треста и партийной организации рудника.
Забойщики взялись за кайлы, и подземелье вдруг ожило, вздрогнуло, железный гул полетел к стволу шахты и дальше, к плохо греющему сентябрьскому солнцу. Откатчики сталкивались тачками в узких коридорах, грозно покрикивали:
– Эй, шевелись, шевелись!
– Закрой рот, а то ворона залетит.
7
Катя быстро шагала по своей чисто прибранной комнате и жестикулировала:
– Как не стыдно, Костя. Пьянка, карты, грязь. Фу! Связался с шайкой Алданца, этого глота… Ты парень не тот, а он сделает из тебя опять ширмача. Ну, возьми нас с Павлом Пинаевым… Ведь так же начинали с лопаты… Среди старателей большинство хороших ребят, но ты схлестнулся с теми, которые по «легкой» ударяют.
Мочалов путал загрубелыми пальцами непокорные вихры волос. В острых глазах парня таились обида и насмешка.
– Ну и научилась ты языком стукать… Хорошо говорить, когда в тепле живешь и за пайком не стреляешь.
– А тебе, кто ворота закрыл? Почему ты с ними путаешься?
На коня зарабатываешь, как Хлопушин?
– На черта он мне вместе с Алданцем…
– То-то и есть.
За перегородкой скрипнули дверью, зашеборшали спичками, раздался кашель.
– Это ты, Катюха?
– Я, товарищ Стуков.
– Мочалова просвещаешь? Жарь, из него толк будет.
Костя потел, торопливо заматывая вокруг шеи шарф, жадными глазами смотрел в полыхающее лицо «воспитательницы». Катя приглаживала стриженные в скобку волосы.
– Если желаешь, то можешь идти к Бутову. А там и угол найдем.
– Видно будет. Дай очухаться.
На улице они попрощались. С севера тянул холодный сквозняк. Шум тайги был похож на звон ломающихся тонких льдинок.
– Пошли в клуб? – предложила Катя.
– Нет, сегодня я дежурю около коней.
– Ну, в другой раз обязательно.
…У коновязи бродил с вилами ровесник Кости, толстяк и тоже бывший беспризорник, Ларька Супостат. Кони гнулись от пронизывающего ветра, громко хрумкали крепкое солончаковое сено. Завтра нужно было передать их в рудоуправление.
– Тебя не волки ли загнали? – Ларька поднял навильник и остановился.
– Не фигурь, – отгрызнулся Костя.
– А ты что пузыришься? Не отшила ли комсомолка-то? Зря, Костя, страдаешь. Там, говорят, другой фатеру снял.
Мочалов сжал кулаки и шагнул к Супостату.
– Замолчи, пока я тебе голову не сшиб!
Супостат бросил вилы и отскочил.
– Ты белены, видно, объелся. Вот, чудак, шуток не понимает…
– Знай край и не падай…
Костя зашел в избушку. От железной печки полыхало жаром. В котлах ворчливо кипела вода. От пропоченных портянок, от трубок и нечистого белья стоял тошнотный чад. Старатели курили, лежа на нарах, тесно прижавшись друг к другу. Хлопушин, по обыкновению, сидел на отдельном топчане и до крови чесал ноги. Его лысина опрокинутой тарелкой блестела в полумраке избушки. Рядом с бородой, похожей на клок конопли, расстегнув грязную бумазеевую рубаху, сидел орловец Иван Морозов.
Тщедушный сосед пропустил Костю к стене, замигал подслеповатыми глазами.
Разговор начал Хлопушин.
– Я теперь – одно звание, а не хозяин. Справил было пару коней и коровенку с подростком, – монотонно тянул он, шкрябая ногтями икры.
Подслеповатый глухо подкашливал:
– Ну и что ж, Савелий?
– А то, что все широким кверху вышло… Пропил… Ведь сколько дураку говорили: иди в колхоз, дак нет…
– И зря не пошел, – вторил подслеповатый. – Я тоже на бродягу подался из колхоза, а теперь затылок чешу.
– Бить вас некому, – басом заметил молодой парень, отходник. Голос у него выходил, как из рупора. – Путаники вы, я посмотрю. Там не прилипли и здесь болтаетесь.
Сосед Кости притих. Он соглашался со всеми. Но в беседу вмешался Морозов. Орловец говорил мягко, беззлобным грудным голосом, несоразмерным с его мощной фигурой, – будто мял руками вату. Говорил он чужое, откуда-то навеянное, неосмысленное.
– Эх, ребятушки. Да чаво там. Нету-ти нынче мужика и нечаво толковать о нем. И все мы не знаем, для чего живем. Без мужика все сохнет, как вот эта осока. Я, бывало, у помещиков Орловых плотничал и говорю вам: пожил бы теперь у барина, да где его взять…
– Правильно, лапоть, – хрипнул из угла Алданец. – Не все ли равно, кто нас жучит. Для человека должна быть воля – слабода, а ее у нас собаки слопали.
– Ты, Морозов, для вшей живешь, потому что два года в бане не был, – сердито бросил Костя. Он поднялся с нар и жадно отпил из котла холодной воды. – Без мужика, – передразнил он. – Знаю я мужиков твоих, сам из деревни. А если надо помещика, то катись за границу. Болтаешь только зря.
– А ты чаво скобелился? – удивился орловец.
– Вертись колбаской, – поднялся Алданец. – Начинили его там… Лакей!
– Не треплись, – отшиб Костя.
Подслеповатый снова закашлялся, а отходник скрипнул нарами и поднялся между Алданцем и Костей.
– Ложитесь, – грозно сказал он.
Хлопушин бросил чесать ноги и, зевнув, робко укрылся полушубком.
– Хвалить неча и кулацкую сословию, – сиплым тенором врезался проснувшийся Рома Цыганок, которого в артели звали Пегашкой.
Хлопушин и Морозов замолкли. Кости они побаивались, но и с бесшабашным Алданцем дружить не могли. А больше всего они опасались, что Мочалов уйдет к шахтерам и уведет за собой лучших ребят из артели.
Костя туго подтянул опояску и скрипнул дверью.
– И вот же самондравный, – ухмыльнулся орловец.
– Просто сволочь, – сплюнул Алданец.
Супостат дремал, полулежа на связке сена. Он поднял голову и пугливо поднялся.
– Кто тута?
– Иди спать, а я останусь, – сказал Костя.
Ларька закурил трубку и, чтобы не сыпались искры, зажал ее в кулаке.
– Окаянная жистянка, – проворчал он.
Из избушки доносился ядреный храп. Ветер утихал.
Глава четвертая
1
Тягучая, как китайская халва, поползла сплетня среди почитателей главного инженера.
– Конечно, Вандаловская сядет на теплое место.
– Несомненно… Видите, с какими новаторскими замашками приехала.