Борель. Золото (сборник) - Петров Петр Поликарпович (список книг .TXT) 📗
– А знаете, говорят, здесь старая связь с любовной интригой… Правда?
– Ну, это меньше всего вероятно. Просто политика новой дирекции – брать кое-кого и развязать руки. А интрига?.. Нет…: Все же, знаете, интеллигентка и – мужик… К тому же заграничное образование.
Слухи… Шепотки…. Предположения…
А когда рудоуправление поручило составление производственной программы Клыкову совместно с Вандаловской, то химик Перебоев в присутствии инженера Антропова иронически поздравил Татьяну Александровну:
– С успехом вас, интересная женщина.
– Я не вижу здесь успеха, – холодно ответила она.
– Ну-с, знаете. Иван Михайлович ученый с мировым именем и вдруг такое противопоставление. Это, знаете, очень странно, очень странно.
Толстяк Перебоев перекосил круглое толстоносое лицо, приподнял коричневую шляпу и комично расшаркался.
Заметив с первой встречи склонность Перебоева к болтливости, Вандаловская сначала не придала значения этому разговору, а затем задумалась. Она, по поручению директора, набрасывала эскиз бремсберга. Двигатель должен был доставлять руду из трех шахт до обогатительной фабрики. Пунктиры и звездочки мухами разлетелись в стороны от жирных бороздок разреза – получались кресты.
– Вы расстроились, Татьяна Александровна? – спросил Антропов.
Безусое, моложавое лицо инженера понравилось Вандаловской еще на производственном совещании. Чувствуя себя человеком новым, она воздерживалась входить в близкие отношения с малознакомой публикой, но печальные серые глаза Антропова подкупали.
– Вы слышали остроты химика?.. Не понимаю, в чем тут дело?
– А вы не обращайте внимания.
Антропов пыхтел папиросой, что-то еще хотел сказать, но Вандаловская накинула на плечи пальто и продолжала:
– Вероятно, у некоторых товарищей специалистов получилось впечатление, что я сознательно третирую своими выступлениями главного инженера. Но это вздор. Я вижу, что здешние руководители желают заниматься серьезным делом, а это совпадает и с моими намерениями. Почему же не допускают, что Клыков тоже может ошибаться?
Татьяна Александровна собрала бумаги и вышла.
Обшитая кошмой дверь глухо скрипнула. В коридоре встретилась Катя Самохватова. Девица размахивала клоком исписанной бумаги.
– Мобилизация партийцев и комсомольцев, товарищ инженер.
– Какая мобилизация?
– А на разрез-то… Забыли? Бремсберг-то ваш.
– Но ведь еще план и чертежи не готовы?
– А мне Стуков и директор поручили. Идите, вас они ждут…
Катя торопилась. Круглая, с цветущими щеками, она стремительно вломилась к ундервудкам.
В окружении Бутова и Стукова Гурьян, согнувшись, рассматривал сводку золотодобычи за последний месяц. Трижды склеенные листы контокоррентной бумаги ломко хрустели под пальцами шахтеров. Цифры сливались, черные бороздки бежали вниз, к итогам. Гурьян поддернул стул и, не поднимая головы, сказал:
– Плохо, Татьяна Александровна.
– Да?
– Трещим по всем швам… По основным показателям едва перевалили за половину, а особенно худо с запасами руды. Вводим вторую смену… Но я боюсь, что до этого нас законсервируют.
– Как дело обстоит с народом и энергетикой?
– То и другое придется поискать.
Вандаловская придвинулась ближе и развернула эскиз. Но директор положил на него руну.
– И тем не менее сегодня отдаем приказ об улучшении питания ведущим профессиям рудника и ликвидируем уравнительную зарплату, – твердо сообщил он.
– Совершенно верный подход, – одобрила Татьяна Александровна. – У меня тоже на этот счет есть соображения…
– А ну?
Бутов выпустил клуб дыма и глазами ждал ответа. Вандаловская нравилась ему смелостью.
– Мне кажется, что дело страдает от многих причин… Нужно прикрепить рабочих к механизмам, ввести премиальную систему и лучших забойщиков в первую очередь перевести прямо на прогрессивную оплату, посдельно.
– Во! – воскликнул Бутов. – Прибавь, Александровна, еще постройку домов.
Гурьян и Стуков переглянулись. Дверь кабинета медленно приоткрылась, и в щель просунулась голова Варвары. Она зло оглянула Вандаловскую, клокочущим голосом притворно растянула:
– Это беда, мои матушки… Сидят и сидят… День и ночь, а там Ленушка заскудалась. Когда и кончатся у вас эти заседания?
– Почему же за доктором не сходила?
Под Гурьяном жалобно заскулил стул. Понял, что жена пришла подсмотреть, в надежде захватить его вдвоем с новой инженершей.
– Нате, девки, – всплеснула руками Варвара. – Ты-то отец али нет?
Она не закрыла дверь и, переваливаясь, как разжиревшая утка, побежала к выходу. Бутов сердито фыркнул: он не любил Варвару. А Стуков лукаво глянул на Вандаловскую.
– Пойдемте, посмотрим, что с девочкой, – предложила она.
– А вы разве смекаете? – удивился Гурьян.
– Я пробовала учиться медицине, но не понравилось.
Увидев Татьяну Александровну, Варвара выронила неизменную тряпку и торопливо одернула платье. Изумленная, она не могла тронуться с места. Ленка сидела за столом и рисовала копер шахты. Вандаловская сняла пальто и подсела к ней, ласково улыбаясь.
– Ну, как головка? – она приложила к лобику ладонь. – О, да ты совсем здоровая… Читать-то умеешь?
– Умею по-печатному.
Ленка недоверчиво рассматривала незнакомую большую тетю. Острые черные глазенки выдавали, что девочке уже внушено нехорошее к ней. Но тетя была красива и добра. Ленка отворачивала от нее смуглое, похожее на Гурьяново, личико, а сама прижималась худеньким тельцем.
Варвара оправилась. Виновато взглядывая на мужа и гостью, она схватила самовар, второпях сплеснула на пол воду и налила в трубу.
– Напугала, чисто беда, – оправдывалась она. – Нудит и нудит с самого обеда.
– Ой, мама! И неправда, – запротестовала Ленка. – У меня и головка не болела, а ты нарочно.
Татьяна Александровна подняла девочку, начала подбрасывать.
Ленка визгливо хохотала, сверкая отцу глазенками.
– С ребятами очень много возни, – сказала за чаем Татьяна Александровна, держа на коленях Ленку. – Я вот такую же похоронила.
– Ааа! – сочувственно протянула Варвара. – Ох, больки эти дети.
Гурьян проводил гостью и, не взглянув на Варвару, прошел в кабинет. Там он долго шагал, стараясь отогнать нехорошие мысли к жене, а они приходили навязчиво, осаждали усталый мозг.
2
Рашпиндаев встречал на крыльце подходивших кучками партийцев и, размахивая руками, говорил:
– Ячейка пятой шахты не согласна с постановлением администрации… Третья и четвертая шахты нас поддерживают. Не дураки же инженеры. С самого начала люди работают здесь. Постановить не хитро, а как за это раскошеливаться.
Рядом с маленьким, порывистым Рашпиндаевым стоял вихлястый и поджарый Пеночкин, помощник заведующего пятой шахты. Лицо у него было продолговатое, бескровное, словно у человека, изнуренного постоянным недоеданием. Зато багрово-красные щеки Рашпиндаева блестели, как луженые. И черная вьющаяся бородка казалась на них не к месту приклеенной. Пеночкин сутулился и поддакивал:
– Не дело, а шарманка… Теперь, вишь, модно расширять, вот и наши туда же поперли. Клыкова мы знаем, а эти залетные спецы из столиц не первый раз пускают дым в глаза.
Шахтеры-партийцы проталкивались сквозь нарастающую гущу людей, прислушивались к агитаторам. А в дверях, опираясь рукой о косяк, глотая слова, торопливо гремел Яцков:
– Надо посмотреть еще, почему горла дерут руководители пятой. Неужели Гурьян или Бутов меньше их знают рудник. Смехота! Помощники Клыкова и Гирлана. Ха! Откуда взялись такие орлы?
Перед идущим вразвалку Стуковым расступились. Здоровались. К секретарю широкой грудью высунулся Рашпиндаев, но уловил в его озабоченных глазах недоброе для себя и осадил:
– Агитируешь, говоришь?
Стуков бросил взгляд на собравшихся и кивнул головой Яцкову.
– Тут копотят почем зря…
Яцков снизил голос и, стуча каблуками, пошел впереди секретаря к сцене, расталкивая рабочих. За столом сидели Гурьян и Бутов. Они наблюдали за шахтерами, улавливая отрывки разговоров.
