Время освежающего дождя - Антоновская Анна Арнольдовна (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
В этот миг Вардан вспомнил, как выпустили его ночью из Марабды, как, отъехав чуть поодаль спокойным шагом, он неистово закричал: «Скорей! Скорей!» и принялся стегать коня. Белая пена уже хлопьями падала с мундштука, а ему все казалось, что конь неподвижно стоит у ворот «змеиного гнезда».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Глинобитные стены оберегали от пыли небольшой сад. Каменный фонтанчик уютно примостился между кустами бархатистых роз. После унылой Гулаби здесь было удивительно спокойно, не надо прятать глаз и притворно менять голос. Радовало Керима цветущее здоровье деда Исмаила. А вот мать не выдержала ниспосланного аллахом богатства, навсегда ушла в сад вечного уединения.
Керим вздохнул. Никого не осталось на дороге памяти, кроме деда. Одни покинули порог жизни от бедности, другие – от нахлынувшей на Керима реки довольства. Что удерживает его в Исфахане? Аллах вознаградил каменщика: тут под густым кизилом зарыт кувшин с золотом. Даже дед в счастливом неведении. На сто зим оставит ему Керим туманов, пусть спокойно нанизывает годы, как четки, на нить судьбы.
Аллах направил мысли Керима на верную тропу, и, когда наступит счастливый день, он перевезет кувшин в Гулаби. Там он спрячет богатство в доме царицы – да хранит ее святой Хуссейн! – ибо только вместе с царицей Тэкле покинет он Гулаби. Дороже радостей земли ему пехлеваны-"барсы" – духовные братья души и верности – и его блистательный повелитель Георгий Саакадзе!
Зачем он, Керим, в Исфахане? «Взять у богатого деда туманы и купить наконец себе хасегу на базаре невольниц», – так он объяснил цель своей поездки Али-Баиндуру. Хан смеялся: много раз об этом мечтал Керим, и все без хасеги обходится. Может, сладки поцелуи вдовы из Тебриза?
После письма князя Баака к Караджугай-хану многое изменилось в Гулаби. Караджугай снова прислал Джафара с посланием к Али-Баиндуру, и Джафар так кричал на тюремщика, что тот позеленел, как трава: испугался, не посмел бы без ведома шаха проявлять Караджугай власть, а Джафар вести себя подобно собаке, сорвавшейся с цепи.
Большой сад пришлось открыть для прогулок царя Луарсаба. Учение сарбазов перенести на другую башню. Бочки вывозить ночью и по другой дороге. Но что всего хуже – Датико, с разрешения Джафара, нанял отдельного повара для царя и все покупал сам на базаре, а за фруктами скакал в далекие сады. Такая вольность не только противна духу Баиндура, но еще невыгодна, ибо значительный доход уплыл из его кисета.
Единственно на чем, по совету Керима, удалось настоять Баиндур-хану, это на оставлении немой старухи, хотя Датико усиленно убеждал взять для уборки покоев царя более проворную и приятную женщину.
Больше всего Керим и Датико боялись лишиться немой старухи: именно она-то и была нужна для задуманного.
Керим оглядел садик деда. Нахлынувшие мысли не мешали наслаждаться ароматной прохладой. Немало он уже успел: Караджугай-хан проявил к нему приветливость, похвалил за учтивость к царю-пленнику и пожелал видеть царя Луарсаба вновь на троне.
– Да благословит его аллах, и да приветствует! – произнесла ханум Гефезе, молчавшая до сего времени. А когда возможно было, шепнула: «Неизбежно прийти тебе еще раз, Керим. О часе слуга скажет». – «С благоговением и удовольствием!» – ответил он, Керим, и на том был отпущен ханом.
Но главное, из-за чего Керим рискнул оставить царя и царицу в Гулаби, не было еще исполнено.
Ему надо было повидаться с католиками и передать Пьетро делла Валле послание, полученное от Папуна.
Вспомнив о благосклонности Саакадзе к Кериму, делла Валле обещал сделать то, что сделал бы сам Папуна, русийские послы еще ждут отпускного приема у шаха.
Рассказ Керима о муках царя Картли, о Папуна, сидящем в облике бедняка в Гулаби, как на раскаленной жаровне, ради помощи царю и царице, взволновал Пьетро. Он взялся сам через католиков-миссионеров разузнать о разговоре шаха с послами Русии. Тем более – и ему, Пьетро, неукоснительно следует прислушиваться к государственным хитростям и плутням послов и советников шаха.
Только Керим хотел подумать о бедной Нестан, как дверь белого домика открылась, в сад вошли Исмаил и гебр Гассан. Тотчас проворная старуха расстелила камку на круглом низком столе, и началась еда, а потом приятный кейф за кальянами и крепким каве.
Богатая одежда Гассана и чрезмерное самодовольство свидетельствовали о больших переменах в жизни Хосро-мирзы.
«Аллах советует не надеяться на одну гору, когда на пути две», – думал Керим, приглашая гостя.
Угощая обильно душистым шербетом, Керим не переставал поддразнивать Гассана:
– Нет мирзе равных в его время, но почему-то аллах проносит пилав мимо его усов!
– Твои мысли сбились с пути истины, о Керим! И в солнечный день радости и в дождливый день грусти ага Хосро-мирза – в Давлет-ханэ, а пилав в большой чаше около него, – только пальцы сложить.
– И это до меня дошло, но почему медлит мирза? В один из дней, когда пальцы сложатся, пилав могут к соседу отодвинуть и ага Хосро снова неотступно начнет подпрыгивать за чувяками шаха.
Задетый Гассан взметнул длинную бороду и высыпал все, что содержала его разомлевшая от обильного угощения голова: Хосро не хочет довольствоваться ханскими благами, он к царствованию стремится, об этом начертано в таинственных откровениях. Недаром он, Гассан, видел сон, будто гебры вбивают гвозди в ореховую доску. «О гебры! – спрашивает он, Гассан. – Зачем вы трудитесь над пустым делом?» – «Разве аллах не открыл тебе, где растет орех, о Гассан, сын гебров?» – «В Гурджистане растет в изобилии орех. Но на что вам доска, о гебры?» – «Разве не видишь, мы делаем носилки для счастливого путешественника. О Гассан, не мешай братьям твоим, гебрам!» – И гебры еще сильнее застучали молотками.
Услышав то, что видел во сне Гассан, Хосро-мирза поспешно сшил себе халат из золотой парчи и спрятал его вместе с серебряными чувяками до того часа, пока будут готовы носилки.
И случилось так, что шах-ин-шах в разговоре с Хосро-мирзой о походе в Гурджистан туманно добавил; «А на меч нередко ложится тень короны».
Услышав то, что сказал шах-ин-шах, он, Гассан, тоже не замедлил справить себе новый халат и запер его вместе с золотом терпения в сундуке ожидания, пока тень верблюда мирзы не падет на тень его верблюда. Всем известно, что Хосро-мирза подарил ему, Гассану, голубой кальян, хотя и продолжает кидать в него, Гассана, дорогую посуду. Но это без ущерба, ибо Гассан каждый раз покупает еще лучшую.
Керим выведал самое важное, и гость сразу ему надоел. Но ради дела он продолжал слушать хвастовство о роскошной жизни Хосро-мирзы, о заискивании перед ним ханов, готовых отдать ему в жены лучших из своих дочерей. Но царю Гурджистана разумнее жениться на царевне из страны орехового дерева.
Быстро бегает перо, жаркие слова любви ложатся на шелковистую бумагу. Наконец Тинатин может выразить брату настоящие чувства. Нестан говорит: доверь Кериму глаза, и он отдаст их только богу. Нестан также написала послание Хорешани, полное откровенности, написала о Папуна, утешая в неудаче спасти ее: значит, бог не пожелал.
Какая-то тяжесть замедлила руку. Тинатин нетерпеливо сняла три браслета, выбитые из листового золота. Предостерегающе сверкнул красным зрачком рубин. Она задумалась: а что, если и ей от Луарсаба привезено послание? Недаром благородная Гефезе сказала: «Не пожелает ли царственная ханум в один из дней взглянуть на вышитое для нее покрывало?»
– Я приду к тебе завтра, моя Гефезе…
После заключительных слов письма: «Да покажутся тебе дни ожидания одним часом», – Тинатин послала прислужницу за Гулузар, строго приказав:
– Пусть только одна не ходит, – да сохранит аллах ее шаги, ибо под сердцем ее дитя Сефи-мирзы.
– Слушаюсь и повинуюсь!
Гулузар торопливо надела чулки из зеленого бархата, пряжкой скрепила под подбородком два ряда жемчуга, накинула на плечи лучшую мандили и посоветовала Нестан сделать то же самое, ибо и ее ждет царственная Лелу.
