Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Вот какие печальные истины вынашивал в себе веселый король ГенрихНаваррский, все равно, сознавал он их или только смутно чуял. Был он, правда,еще слишком молод, но жизнью основательно к ним подготовлен. Какое счастье, чторядом с ним Морней, этот святой человек; Морней — зрелый муж в самом глубокомзначении слова, и он не перестанет верить, несмотря на весь свой ум и на всюлюдскую злобу, которой видит вокруг себя так много! Он верит в силу слова,исходящего от господа. Важно его сохранить таким, каким оно изошло от бога, —истинное и ясное; и тогда оно будет непреложным. Поэтому Морней от имени своегогосударя обратился с воззванием ко всем жителям королевства. Пусть средифранцузов воцарятся согласие и единство.
Он вопрошал, чего, собственно, достигли люди всеми этими несчастнымивойнами, насилиями, миллионами убитых, да еще расшвыривая столько золота, чтоего не возместит никакой рудник? И отвечал, вернее заставлял читателя ответить:достигнуто лишь обнищание народа. И то, что государство в горячке и лежит присмерти. Бедствиям несть числа. Он спрашивал: доколе же будем терпеть?
Он обращал свой вопрос сначала к дворянству и горожанам и давал тут же теответы, которые им подсказывала их собственная выгода. Затем его тон становилсяболее торжественным, он обращался к народу, называл его закромами королевства,нивой Государства, ибо трудом народа кормятся правители, его потом утоляют своюжажду. Кто защитит тебя, народ, когда дворянство станет попирать тебяногами?
Морней писал, а через него говорил Генрих: да, дворяне будут попирать тебяногами, жители городов высосут из тебя все соки. На эти два сословия надеятьсянечего, у народа одна надежда — на своего короля. Спокойствие и безопасностьможет дать только король, — пусть сами догадаются, какой. Король гонимых ибедняков, победитель серебряных рыцарей и откупщиков. Но так как воззвание былонаписано от имени Генриха, то Морней не забыл принести за него клятву верностикоролю Франции. Если Генриху Наваррскому с благословения божия когда-нибудьудастся осуществить свой план до конца, то и тогда он останется послушенкоролю. А ему наградой послужит его чистая совесть. С него довольно, если всеблагомыслящие люди будут свободны.
В этом воззвании Морней из осторожности не упоминал еще об одном сословии,чтобы не раздражать его, ибо не слишком надеялся на примирение с ним. Сдуховенством ничего не поделаешь, и слепая сила ненависти, в данном случаевоплощенная в Лиге, не может быть сразу укрощена — даже с помощью правды.Однако все увидели, что в словах Генриха она есть. Уверенность Морнея полностьюоправдалась. Правда изливала вокруг себя неожиданный свет. Трудно было этомуповерить: значит, нам разрешено согласие и единство? До сих пор это никогда неразрешалось. Что же произошло? Даже оба короля дивились, хотя их неудержимотянуло друг к другу. Но препятствия не устранены. Наварра и не помышляет оперемене религии только ради того, чтобы унаследовать королевство. А Валуа, каквсегда, торгуется с Лигой. И все-таки он довел до сведения Морнея, что готоввстретиться, а к Генриху послал свою сводную сестру, мадам Диану.
Оба короля заключили перемирие на год, однако оба хотели бы, чтобы оно быловечным. Между тем Генрих двинулся в путь со своим войском. И так как города,мимо которых он проходил, охотно впускали его, то он быстро приближался к Туру.Король собрал там свой парламент. Его юристы оказались весьма благоразумными, ачем ближе подходил Наварра, тем они становились смелее. В конце концов онивнесли договор между королями в свод законов французского королевства.Случилось это двадцать девятого апреля. А тридцатого показался корольНаваррский со своим войском.
Было воскресенье, день стоял солнечный и ясный.
Бедному Валуа казалось, будто он прямо воскрес из мертвых. В первый раз унего не было страха, что Лига его захватит и увезет. Ведь приближался его братНаварра. Король слушал обедню, когда оба войска встретились у ручья, в трехмилях от города; дворяне французского короля со своими полками и старыегугеноты. И те и другие, не останавливаясь — это было бы не по-дружески, —смешали ряды, сообща разнуздали лошадей и принялись их поить из того же ручья.Эти занятия помешали им пуститься в ненужные разговоры и праздно глазеть другна друга. А увидали бы они постаревшие лица, тела, исполосованные шрамами;поняли бы, что и другие, не только они, испытали немало горя, вспомнили бы своисожженные дома, убитых близких, двадцать лет междоусобиц. И, конечно, не смоглибы во врем я своего первого мирного свидания не вспомнить Варфоломеевской ночи— нет, этого не смогли бы ни виновники, ни жертвы. Кто-то предложил снятьнедоуздки и въехать с лошадьми в ручей. А король Наваррский ждал позади и невмешивался; вперед он выслал командующего своей пехотой.
Впереди, у ручья, солдаты говорили: — Граф Шатильон, — и не хотели верить. Ивсе-таки было воскресенье, день стоял солнечный и ясный, сын адмирала Колиньиодин вышел навстречу маршалу д’Омону и обнял его. Люди вокруг них расступилисьи обнажили головы. И когда это все же свершилось и дошло до людских сердец,между обеими армиями началось братание.
Король последовал примеру своих солдат. Он не хотел толкать войска кпримирению. Они должны были опередить желания своих начальников и дажеудивиться, как это они себе позволили такую смелость. В замке Дю Плесси, на томберегу, король Франции ждал короля Наварры, он передал ему, что просит егопереправиться через реку. Услышавшие это предложение могли подумать, что Валуаеще недостаточно научен несчастьями, и предположить дурные намерения. Замок ДюПлесси стоит на слиянии Луары и Шера. Тот, кто здесь переправляется, остаетсябез прикрытия, отовсюду может прогреметь предательский выстрел, а на узкойкосе Генрих будет беззащитен и окажется во власти Валуа. Несколькоприближенных короля Наваррского усиленно ему не советовали это делать; но он неподдался уговорам, сел в лодку с несколькими дворянами и телохранителями, дажене сняв шляпы с белым плюмажем и красного короткого плаща. И каждый виделиздали, кто именно едет.
Он благополучно пристал к другому берегу, ибо так хотел господь, а ещепотому, что уж очень сильна была тоска Валуа по Генриху; Наварра понял это насобственной тоске и потому был уверен, что находится в безопасности. Затемприближенные французского короля проводили его в замок. Валуа тем временемподжидал его в парке, — король пришел на целый час раньше и в душе тревожился,хотя внешне был похож на спящего и все не решался спросить: «Да где же он? Неслучилось ли с ним несчастья?». Окруженный возвратившимися к нему придворными,он ни одного не спрашивал о том, что его волновало. Но вдруг слышит, чтоНаварра в замке; тогда, позабыв обо всем, Валуа побежал навстречу. Толькопробежав несколько шагов, он, наконец, вспомнил о том, что он монарх, и придалсебе должную осанку; в парке было полно народу — и придворные и простой люд.Король Франции прошел половину пути навстречу Генриху. И половину пути прошелкороль Наваррский.
Он спустился по ступеням лестницы, ведшей из замка в парк. Все увидели, чтоон одет, как солдат, куртка сильно вытерта панцирем на плечах и с боков.Бархатные панталоны в обтяжку были цвета увядшей листвы, плащ ярко-алый, серуюшляпу украшали белые перья и прекрасный аграф. Все это разглядели во всехподробностях, и двор и народ. Кроме того, многие заметили, хотя и с неохотой,что борода у него уже седеет. Навернулись у Генриха на глазах слезы или нет, наэто никто не обратил внимания, хотя плакал он легко, как могли еще помнить егостарые знакомцы. Но даже им было трудно узнать это исхудавшее лицо, ставшее ещехудее, чем бывают лица обычно; тем длиннее кажется его свисающий нос; напереносице глубокая полукруглая морщина; брови напряженно приподняты. Это непростое лицо, и только выражение решительности делает его лицом солдата. Ничтоуже не напоминает в нем болезненного пленника Лувра. Этот Наварра идет твердымшагом навстречу королю.
На полпути их отделил друг от друга поток людей. И вот оба стоят, взорамиищут друг друга в толпе, здороваются, раскрывают объятия. Они бледны, их лицапочти суровы. В это мгновение они еще только стремятся друг к другу, а вследующее все уже будет по-иному. Мир! Мир! Вот она, наконец, эта минутасправедливости и добра!
