Генерал Раевский - Корольченко Анатолий Филиппович (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
— И когда же последует на сей рейд команда?
— В разгар сражения. Как сложатся к тому выгодные обстоятельства. А для пущего удара присовокупим к делу и корпус Уварова. Твои казачки до утра пусть находятся в лесу, а потом переместим их на новое место. Оттуда и начнётся рейд. А казачьими полками надобно ударить вот куда.
Елозя по карте пальцем, фельдмаршал стал объяснять, как надо действовать казакам: куда пробиться, что атаковать, как предупредить ответный неприятельский удар, чтобы он не был для них неожиданным. И ещё Кутузов приказал нынешней ночью провести разведку и возвратиться на рассвете, потому что с утра начнётся генеральное сражение.
— Дозоры нужно пустить веером. Правые крайние пусть прочешут местность до самой Москвы-реки, а левые — до Беззубова и далее, — объяснял фельдмаршал. — Туда, к Беззубову, пойдёт корпус генерала Уварова. Задачу ему поставлю днём. Сам же буду находиться на возвышенности у Горок. Оттуда сподручней наблюдать за сражением. Возникнет надобность, ищи меня там.
В тот день князь Кутузов встретился и с генералом Раевским.
Был поздний вечерний час, когда тот прибыл в главную квартиру командующего — бревенчатую избу в селе Бородино.
— Надеюсь, вам понятна диспозиция наших войск на предстоящее сражение? — спросил Кутузов, поправляя чёрную повязку поверх пустой глазницы.
— Так точно, известна...
Три дивизии 7-го пехотного корпуса — 12, 24 и 26-го — располагались в центре боевого порядка русских войск, занимая в гряде холмов главную высоту, именуемую Курганной.
Находившийся на левом фланге 1-й армии корпус Раевского прикрывал одновременно и фланг армии Багратиона. К тому же через Курганную высоту пролегала дорога от Семёновских флешей к селу Бородину, выходящая далее к Новой Смоленской дороге. Нетрудно было определить, что именно тут и будет нанесён главный удар французских войск.
Именно это Раевский, набравшись смелости, и высказал главнокомандующему.
— Вы правы, — одобрил тот. — Курганная высота является главным узлом всей обороны наших войск. От стойкости находящихся на высоте войск зависит устойчивость обороны. Высота есть главный ключ к ней. А потому ваша задача, генерал, создать на высоте и примыкающих к ней склонах недоступные для пехоты Нея и кавалерии Мюрата позиции. Здесь нужно расположить нашу главную ударную силу — артиллерию.
— Оборудовать огневые позиции для батарей? — спросил Раевский.
— Нет, не для батарей, а для всех имеющихся в корпусе орудий. Сколько их у вас?
Решение Кутузова было для генерала неожиданным. Никогда ещё не приходилось сосредоточивать в одном месте столько орудий! У него в корпусе и дивизии было более двухсот стволов, и все орудия установить в одном районе?
— Да, на Курганной высоте и вблизи её нужно установить все двести орудий. На этот счёт мной уже даны указания Барклаю, Ермолову, артиллерийскому начальнику Кайсарову. К утру все орудия должны быть на огневых позициях и находиться в полной готовности для стрельбы. А батарею для краткости назовём вашим именем: батарея Раевского.
Минуя штаб, Николай Николаевич направился к высоте Курганной, чтобы решить на месте полученные от главнокомандующего указания.
Однако там уже полным ходом шла работа. Горели костры, освещая солдат, готовящих огневые позиции для орудий, укрытия для расчётов и рвы.
Заметив генерала, к нему устремился полковник Богданов, ведавший инженерными работами. Он доложил, что для главной восемнадцатиорудийной батареи позиция подготовлена, показал высокий бруствер для укрытия, ров, который рыли прибывшие для помощи ополченцы, подъездной путь для орудий.
— Всё это хорошо, — одобрил генерал. — Но сделано мало. Перед позицией нужно отрыть незаметные волчьи ямы, чтоб сдержать кавалерию, когда она начнёт атаку. И ещё надо подготовить места для других батарей.
— Сколько же их будет? — озадачился полковник Богданов.
— Много. Не менее двадцати. Впрочем, генерал Кайсаров внесёт ясность.
К ним направлялся моложавого вида генерал-майор, возглавлявший артиллерию.
Он внимательно выслушал генерала Раевского и стал объяснять, как лучше расположить на высоте многие орудия, которые уже прибывали на боевые места. Расставить тяжёлые орудия артиллеристам помогали прибывшие ополченцы.
До полуночи Раевский находился на высоте, давал последние указания командирам дивизий и полков, забыв о своём отдыхе перед сражением.
Войска тоже задолго начали готовиться к сражению: прочистили стволы ружей и пистолетов, навострили сабли, артиллеристы подготовили орудия к стрельбе. Используя затишье, мылись, стирали бельё, портянки, чистили и латали амуницию, словно собираясь на торжественный парад.
Настроение у всех было благостное, даже крикуны, избегая осуждения товарищей, сдерживали себя.
— Когда телом чист, умирать легче, — говорили солдаты, облачаясь в чистое бельё.
Многие вешали на шею вместе с крестиком ладанку с горсткой родной земли.
— Неужто собрался умирать? — спрашивали их. — А как же быть с Парижем? Непременно сможем в нём побывать.
— Человек предполагает, а вот Бог располагает. Прежде чем в Париже быть, надобно не пустить в Престольную хранца [26].
— Не пустим, — отвечали храбрецы.
— А бельё чистое надобно не только для могилы, — утверждал казак Буданов из полка Доронина.
Потеряв в схватке, когда брали языка, зубы, он вовсю шепелявил. Чтобы не вызывать насмешек, ему нужно было бы молчать, но усмирить свою страсть к разговорам он не мог.
— Вот, помнится, под Гутштайном был случай. При Конькове мы тогда находились. Царство ему небесное. — Буданов перекрестился. — Еду, значица, я от одного хуторка — глядь, а в будыльях [27] что-то виднеется.
— В каких будыльях? — возразили ему. — Там их сроду не бывало, не растут там будылья.
— Ну не будылья, значица, трава такая навроде будыльев, ажно по пояс. Поглядел, а там — ребятёнок, совсем малой. Ножками едва сучит и чуток попискивает. А трохи подале — баба мёртвая, мать, значица, ребятёнка. Сошёл я зараз с коня, взял ребятёнка. Не бросать же невинную душу помирать! Отъехал подале, держу на руке. А тельце-то у него нежное, кожица тонюсенькая, аж вся светится, и трётся он ею об шерстянку чекменя. Остановил я коня, слез, стащил с себя исподнюю рубашку. Накануне только надел. Завернул в неё ребятёнка и повёз. Чистая рубаха, значица, пригодилась вместо пелёнки.
Ночь была по-осеннему тёмной. С бархатного неба ярко светили, перемигиваясь, крупные звёзды. От горевшего костра слышались голоса людей, сухой треск пожираемого огнём дерева и порой чувствовался острый запах дыма.
Как ни привычен был Николай Николаевич к полевому ночлегу, но сон на этот раз не шёл: будоражили мысли о предстоящем сражении. Знал, что оно будет трудным, что к вечеру определённо многих недосчитаются, возможно, что и к нему самому судьба не будет благосклонной. Ну что ж! Чему быть, того не миновать! Только бы остановить врага, не пустить его далее, к Москве!
Не справившись с обуревавшими мыслями, Раевский поднялся. С буркой на плечах направился к костру, где дремали вестовые от полков. Завидев его, двое поднялись было, но он махнул рукой: лежите, мол.
— Что не спите? — спросил он, присаживаясь.
— За огнём бдю, — ответил один с побитым рябинками лицом. — А ему вот не спится.
— A-а, Гаврила Тимаков, — узнал Раевский второго, рыжебородого ефрейтора. — О чём ведёте разговор?
— О всяком, ваше превосходительство. Думки разные одолевают, — признался Тимаков.
Николай Николаевич помолчал, лишь понятливо покачал головой: у самого такое.
— Сказывают, ваше превосходительство, у Бунапарты войска тьма, будто саранчи в туче.
— Испугались?
