Последние Каролинги – 2 - Навина Наталья (читать книги без сокращений .TXT) 📗
– Ораторствуешь, как на королевском совете, – буркнул Альберик, но герцог не обратил внимания на это замечание.
– Пошел уже третий год по смерти королевы и принца, а король все еще не взял себе новой жены. Все разумные сроки траура миновали. Убей меня Бог, да он просто приглашает вассалов к мятежу. Каждый думает – он умрет, не оставив наследника, начнутся свары и раздоры, перекройка земель и выборы нового короля, так почему не сейчас? А каждый сеньер познатнее, особливо имеющий сыновей, вдобавок думает: а почему не я? Почему не граф Роберт – у него ведь уже двое сыновей? Почему не ты – у тебя их сколько – пятеро? Семеро? А в самом деле, почему не я? Мой род достаточно знатен, и у меня есть сын, и дай Бог, будут еще.
Альберик открыл было рот, чтобы возразить, но Генрих не давал ему вставить слова.
– А чернь охотно идет за мятежными баронами, потому что закрома их пусты, земля не родит, и мор одинаково косит человека и скотину. А кто во всем этом виноват? Ты знаешь, во что они верят. Король, не имеющий наследника – не имеет права быть королем. Бездетный правитель всю землю делает увечной.
– И ты это говоришь? Ты, которого он взрастил под своей опекой, чье имущество он сохранил от разорения?
– Да, я это говорю! Потому что я ему верен, и от всей души желаю, чтобы Эд сохранил власть. Но я говорю это тебе, потому что я не так близок к нему, как ты, и от тебя он выслушает то, что не станет слушать от меня. Он еще не так стар, чтобы не иметь наследников от собственной плоти. Убеди его, что он должен снова жениться – хотя бы ради спокойствия в королевстве. А не то, если так будет продолжаться, я и сам взбунтуюсь, разрази меня Господь!
По тону, которым произносились эти слова, нельзя было определить, серьезно говорит Генрих или нет. Прежде, чем Альберик успел что-либо ответить, Генрих дал шпоры коню и поскакал по направлению к своим воинам, собиравшимся у стен горящего замка.
Они расстались у поворота на лаонскую дорогу. Люди из Суассона возвращались обратно. Прощание ничего не добавило к сказанному. Альберик не мог ни ответить, ни возразить герцогу. Хотя бы потому, что он выразил словами то, что уже не раз приходило на ум самому Альберику. До сих пор он старался гнать от себя подобные мысли. Но если уж об этом стали в открытую говорить такие мальчишки, как Генрих…
Он ехал в Лаон, в королевскую резиденцию. В Компендии больше не было двора. Теперь там располагался обычный воинский гарнизон. Впрочем, из-за постоянных мятежей в последние годы понятие «двор» стало довольно расплывчатым.
Они прибыли в Лаон во второй половине дня. Альберик осведомился у заставы близ главных ворот, в городе ли король, поскольку не получал еще никаких известий о событиях в Квизе. Оказалось, что король успел подавить мятеж, расправиться с зачинщиками и не далее как вчера вернулся в столицу. Альберик приказал свите отправляться на подворье, что у церкви Трех Королей, довольно богатое в недавнем прошлом, сам же поехал во дворец. Настала пора поговорить с Эдом. И нечего трусливо прятаться от этого разговора. Прежде его удерживали воспоминания юности и принадлежность к клану «людей королевы». Но в такой же мере он был и «человеком короля», и преданность живому королю имела для него больший вес, чем преданность памяти мертвой королевы. Ему было заранее не по себе, однако он понимал, что Генрих во всем прав. Это сатанинское совпадение бед, постигших страну в последние годы: неурожай, голод, мор, незатихающая война на окраинах и мятежи в сердце Нейстрии… многие ли поверят, что всему этому нет причины и не станут искать виновного? А не дай Бог, новое норманнское нашествие? Северяне, кажется, уже оправились от удара, нанесенного им Арнульфом Каринтийским. Кстати, вскоре после отступления Эда из Италии Арнульф провозгласил себя императором. Расчетливый германский Каролинг словно знал, что Эд не ответит на это действие. Он и не ответил, предоставив австразийскому королю и герцогу Сполето считаться ударами между собой. Императорская корона его более не привлекала. В самом деле, кому бы он мог ее передать? Альберику, у которого старший сын уже служил в оруженосцах при отце, а младший еще ползал у ног матери, и все, слава Богу, были здоровы, трудно было представить, каково это – потерять единственного, вымечтанного, богоданного, именно такого, как надо… Но что тут поделаешь? Надо смириться. А он не смирился.
Впрочем, оборвал себя Альберик, возможно, его опасения напрасны, и Эд, обложенный со всех сторон врагами, в борьбе с беспрерывным натиском вторжений и мятежей, просто не имел времени подумать о новой женитьбе и наследнике? Если бы так…
В подобных размышлениях он прибыл во дворец, более напоминавший в последние два года казарму. Его встретил Жерар и без лишних слов проводил к королю.
Погода, несмотря на то, что лето вроде бы еще не кончилось, стояла сырая и холодная, поэтому в королевских покоях жарко пылал очаг. Его пламя служило единственным освещением. У самого входа на низком табурете сидел Авель, после смерти Фортуната исполнявший должность королевского духовника. Хотя, по мнению Альберика, он скорее вернулся к своей прежней, правда, недолго исполняемой должности телохранителя Эда. Пользы от него было примерно столько же, сколько от большого верного пса – что само по себе уже немало. В руках у него Альберик приметил книгу, которую привык видеть при нем постоянно – Псалтирь, тоже наследство Фортуната. Он не читал ее, а просто сжимал в руках, точно книга могла послужить источником сил и спокойствия.
Эд сидел у огня и смотрел на огонь. На приветствие Альберика ответил молчаливым кивком.
Жерар принес вина, попробовал его – на последнем в свое время настоял сам Альберик, и тут же удалился. За ним, тяжело поднявшись со своего места, вышел и Авель, который, очевидно, почувствовал, что сеньер Верринский прибыл не просто для того, чтобы распить кубок вина со своим сюзереном. Вина Альберик, однако, выпил. Отчасти для того, чтобы согреться, отчасти, чтобы придать себе мужества. Ему было бы трудно в этом признаться, но с глазу на глаз с Эдом ему становилось не по себе. Не потому, что опасался тех приступов страшной ярости, которым был подвержен Эд. Напротив. Та бешеная вспышка под Сполето была самой страшной, но и самой последней. Ярость выгорела, и на смену ей пришел холод. Этот холод, леденящее безразличие – вот что пугало Альберика. Прежний Эд, как бы ни был он опасен, был ему гораздо понятнее. Не всякий заметил бы эту перемену, ее видели только близкие люди, а их всегда-то у Эда было мало, сейчас же осталось всего ничего. Для других Эд не стал ни менее решителен, ни менее деятелен, но Альберик видел, и страшно ему было видеть за этой решительностью и деятельностью холод там, где раньше был огонь.
… Говорят, будто норманны верят, что в преисподней царит вечная стужа. Что с них взять – темные люди, язычники…
Альберик вздохнул – и как в омут вниз головой – принялся излагать дело.
Эд слушал его, не перебивая. Такая у него привычка тоже образовалась: не вступать в разговор, предоставляя собеседнику говорить до тех пор, пока он не почувствует себя полным дураком. Чего он с успехом добился и на сей раз. Альберик мысленно проклял себя за то, что вообще начал этот разговор, но отступать было уже поздно. Он перечислил все доводы, приведенные Генрихом, а поскольку Эд по-прежнему не отвечал, принялся изыскивать дополнительные.
– Не было такого на человеческой памяти, – заявил он, – чтобы правитель доживал свой век в одиночестве. У Карла Великого только законных жен было девять…
Тут Эд, наконец, соизволил ответить.
– Если тебе охота искать примеры среди Каролингов, ты еще вспомни Гильома Тулузского…
У Альберика мгновенно захлопнулся рот. Гильом Тулузский, племянник Карла Великого и знаменитейший воитель своего времени, человек, в чьих руках империя была бы под гораздо более надежной защитой, чем под скипетром слабовольного Людовика Благочестивого, после смерти любимой жены постригся в монахи.
