Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Дух
Те, кто должны были ему помогать, до сих пор еще не знали друг друга. Этобыли прежде всего господа де Сен-Мартен д’Англюр и д’Эспаленг, дваблаговоспитанных дворянина, остроумцы и смельчаки, но, согласно требованиямхорошего тона, всегда умевшие вовремя остановиться. Общение с ними было весьмаприятно, и так как Генрих не сомневался в их преданности, оно тем болеепривлекало его. Доверенным лицом Генриха был некий господин де Фервак,настоящий солдат, уже не юноша, прямодушный и скромный. Этот был не охотник дозубоскальства и словесной игры: иной раз краткое донесение, которое обнаружитд’Арманьяк в платье своего государя, неведомо как туда попавшее; время отвремени беглая встреча и несколько имен: Грамон, Комон, д’Эспин, Фронтенак.Наконец здесь, в самом замке, в заговор оказались вовлеченными семеро дворян,причем каждый из них присоединился по собственному почину; они были ужепроверены, ибо Фервак как-то пустил ложный слух, будто все открылось и им нужнобежать. Но они не сделали этого, ставя выше собственной безопасности честьвыступить с королем Наваррским и дать стране мир и свободу. И Генрих узнавалдостойнейших по тому, что они даже не задумывались, ради чего примыкают к этомузаговору — ради собственной выгоды или просто в поисках волнующихприключений.
Для тайных встреч заговорщики пользовались новой террасой над рекой. Нынездравствующий король расширил дворцовые сады, так как ему уже надоело, что егодобрый народ лезет вверх по крутому берегу и, повиснув на ограде, громогласновосхищается блестящим придворным обществом. Высоко над рекой, недоступная сберега, тянулась длинная терраса, но никто не знал, что с нее все-таки можноспуститься. На дальнем конце террасы в полу была откидная каменная плита,скрытая за колоннами; тот, кто знал ее секрет, попадал через проход в каменнойкладке к самой воде. Здесь всегда стояла наготове лодка, чтобы увезти Валуа,если бы Лига решила захватить короля с помощью своих приверженцев, которых былонемало во дворце Лувр. Здесь-то и стал являться дух адмирала Колиньи.
Первым, увидевшим адмирала в одну январскую ночь и признавшим его, был некийдворянин-католик. И хотя он, из соображений практического характера, былглубоко предан делу короля Наваррского, все же, разумеется, едва ли желалвстретиться с духом убитого протестанта. Господину Ферваку он высказал своенедовольство, ибо покойник вмешивается в дела, происходящие после его смерти:они вряд ли могут быть ему до конца понятны. Впрочем, дух вел безответственныеречи, и дворянин даже не хотел их повторять. От такого свидетельства нельзябыло просто отмахнуться. Оно казалось гораздо убедительнее, чем рассказыгугенотов — фантазера д’Обинье и меланхолика дю Барта. Генрих, как и прежде,держал своих старейших друзей на некотором расстоянии. И все-таки между нимицарило безмолвное понимание, для которого не требовалось особого сговора, и онибыли непоколебимо преданны. Пусть их государь к ним несправедлив — они не ждалиот него милостей, они владели лучшим, большим. И они понимали, что государюнеобходимо привлекать на свою сторону врагов, подкупать их, очаровывать и дажеубеждать! Носиться с такими друзьями, как мы, значило бы только расточать своисилы: мы ведь знаем друг друга; незачем баловать нас, государь должен уметьбыть неблагодарным.
Когда в один ранний зимний вечер оказалось, что они оба спрятались в егонеосвещенной комнате, Генрих сурово стал их корить. В свое оправдание онизаявили, что господин адмирал дал им поручение: он-де вернулся. Затем подробноописали, где и как он предстал им, и Генрих не мог не выслушать их рассказ.Хотя он уже знал о явлении адмирала от католика, он начал уверять, что онипервые вестники этого события и сильно ошибаются, надеясь его обмануть. Но онисказали: — Сир! Дорогой наш повелитель! Бессмертные души усопших соприсутствуютздесь, они среди нас, живых, и нет ничего удивительного, если они иногдаявляются нам.
— Не это вызывает во мне сомнение, — возразил Генрих. — Так как духамизвестно, что их вид страшит живых, то обычно они являются нам не с добрыминамерениями. Чем я провинился перед господином адмиралом, что он посетилменя?
Друзья безмолвствовали. Или они не знали, что ответить, или своим молчаниемпредоставляли ему самому найти ответ на этот вопрос. — Слишком много чести дляменя, если обо мне говорят на том свете, — добавил Генрих.
— Не больше, чем на этом, — ответили они. — Всем королевствам Западаизвестно, что есть государь, который вот уже несколько лет ведет жизнь пленникапри дворе своих врагов. Его мать извели, его полководец и друг, заменявший емуотца, убит, почти все друзья насильно отняты у него. Он же и виду не подает,как ему трудно переносить все это, забавляется пустяками и так медлит, будтосовсем позабыл о тех действиях, которых все от него ждут.
— Кто ждет? Чего ждут?
Они ответили, кто. — Назовем хотя бы одно лицо: королева английская находитвашу историю захватывающей, сир. Нам это сообщил Морней, который долго тампрожил и до сих пор тесно связан с британским островом. Королева расспрашиваетнашего Морнея о вас, как о самой романтической фигуре наших дней. Решитесь ливы, наконец, прикончить мадам Екатерину, до того как она вас отправит на тотсвет? В стране все разрастается движение, быть вождем которого самою судьбойпредназначено вам; вы же все мечтаете. Разве это может не тронуть девственноесердце сорокалетней Елизаветы? Загадочный, непроницаемый принц! Совсем не точто ветреный д’Алансон, который все еще питает какие-то надежды касательно ееруки. Впрочем, ей теперь известно, что у него два носа.
Генрих опустил голову; он понял, на что они намекают, рассказывая все этиистории. — И что же, он хочет, чтобы я явился к нему на свидание?
Они сразу догадались, кого он имеет в виду. — Сегодня в одиннадцать, —прошептали они и постарались незаметно исчезнуть.
Генрих с неохотой остался один: ему стало страшно. Увидишь духа, и топочувствуешь грозную жуть. А идти на свидание с ним? Это уж самонадеянность идерзость. Священнослужители обеих религий пригрозили бы за это тяжкою карой.Нет, у него не хватает хладнокровия, чтобы подойти к этому вопросу непредвзятои по-мирскому. А вот д’Эльбеф смог бы! Почему-то Генриху пришел на память именнод’Эльбеф, хотя он из другого лагеря, из дома Гизов. Генрих не посвящал его всвои планы побега, однако д’Эльбеф уже предостерег его против новых шпионов,которые могли обмануть Генриха своей светской учтивостью. Д’Эльбеф умел хранитьтайну и мог дать хороший совет. Лежа на кровати, Генрих сказал своему первомукамердинеру: — Д’Арманьяк, я хочу повидать господина д’Эльбефа. —Слуга-дворянин отправил с этим рискованным поручением одну из камеристоккоролевы Наваррской, самую скромную и незаметную, чтобы нельзя было догадаться,по чьему делу она идет. Когда друг наконец явился и, стоя возле кроватиГенриха, выслушал всю эту щекотливую историю, он заявил:
— Появление адмирала естественно, особенно если взять в рассуждение теобстоятельства, при которых он погиб. Скорее удивительно, что он так долгомедлил. По моему скромному разумению, сир, вам нечего опасаться. Напротив,может быть, он хочет предостеречь вас.
— Мой добрый дух, который всегда меня предостерегает, — это вы сами,д’Эльбеф.
— Я принадлежу к числу живых, и мне известно далеко не все. — В тонед’Эльбефа прозвучал кроткий упрек: мной, дескать, пользуются, но в тайны непосвящают. Для столь наблюдательного человека это, впрочем, не составлялоособой разницы: д’Эльбеф знал о перевороте, который совершился в душе ГенрихаНаваррского, и догадывался о его намерениях. Но так как он принадлежит к стануврагов, то ему были виднее и опасности, ускользавшие от самого Генриха.
— Одно для меня несомненно, сир: нельзя допускать, чтобы дух ждал васпонапрасну. Но с ним, вероятно, надо держаться, как и с прочими духами, аименно: ни при каких условиях не подходить слишком близко, ибо самыеблагожелательные духи могут все же впасть в искушение. — В какое, он умолчал. —Спокойно идите туда, сир. По обычаю духов — насколько мы их знаем — будетдержаться в отдалении и этот, для того чтобы не поддаться искушению. Сам я будунеподалеку, хотя ни вы, ни дух не заметите меня, — разве только появитсянеобходимость вмешаться живому человеку. — Д’Эльбеф сказал эти слова, как будтони к кому не обращаясь, и при том улыбнулся, словно они вырвались у негослучайно.
