Таврия - Гончар Олесь (первая книга .txt) 📗
Заволновалась площадь, зашумели турбаевцы, грозно обступив своих обидчиков.
Как раз во время перепалки с судебными чиновниками на площадь прибежало несколько встревоженных сельских пастушков:
— Караул! Стадо угоняют…
— Кто? Где?
— Есаулы Базилевских!!!
Это была искра, упавшая в пороховницу. Налетев на воинскую команду, турбаевцы мгновенно обезоружили и связали ее. Кинувшись в другую сторону, разгромили помещение суда и, до беспамятства отлупцевав панских прихвостней — судей и подсудков, двинулись всем селом к усадьбе Базилевских.
Задрожало панское отродье, увидев, как надвигается на него с угрожающим гулом и клекотом многолюдная разгневанная толпа, как среди цепов и кольев поблескивают турбаевскис косы, пики и сабли! Казацкое, в боях с чужеземцами освященное, оружие лежало в тайниках, ожидая своего часа. И вот он настал, этот час, и, как бы выросли из-под земли, оружие засверкало в воздухе мстительной сталью, играя над растревоженным валом грозной толпы, блестя и кровавясь под лучами вечернего солнца — последнего солнца для Базилевских!
Со звоном посыпались стекла из окон, кольями высадили двери, темная волна турбаевского гнева ринулась в панские покои. На месте были растерзаны палачи-сотники, вытащили турбаевские молодицы и волчицу Марьянушу из-под перины…
Запылали в ту ночь на взгорье хоромы Базилевских. На всю Украину легли отблески непокоримого турбаевского пламени. Заметалось панство в близких и далеких поместьях, заволновались Кринички, Остапье, Сухорабовка…
— Мы тоже не родились крепостными! Мы тоже хотим воли!
Расправившись с Базилевскими, турбаевцы избрали самоуправление, определили кордоны, выставили вооруженную стражу на шляхах, чтоб никто не мог въехать в село без их ведома. Правительство со своей стороны выставило на кордонах всего Голтвянского уезда усиленную стражу против турбаевских бунтарей. Правда, пикетчики, стоявшие в карауле, сочувствуя турбаевцам, часто удирали со своих постов, но, так или иначе, село жило в осаде, с пиками на страже своих нелегких вольностей.
Тем временем царица вела переписку по поводу Турбаев с князем Григорием Потемкиным, генерал-губернатором харьковским, екатеринославским и таврическим. Переписка эта была полна тревоги. Как их прибрать к рукам без особого шума? Двинуть против них войска? Но не получатся ли хуже, не раздуют ли подобные действия новую Пугачевщину? К тому же, Польша под боком гудит от недовольства, во Франции — революция…
Решено было, откупив турбаевцев в казну, переселить их с Хорола на свободные, незаселенные земли юга. Высочайшим указом дело это было поручено вести правителю екатеринославского наместничества генерал-майору Каховскому.
С наследниками Базилевских Каховский договорился без особых затруднений, помещики уже и сами рады были избавиться от беспокойных Турбаев, быстрее перепродать их в казну. Наследники шли даже на то, чтобы вместо денег получить плату натурой, «солью таврической», за каждую турбаевскую душу. Но с самими турбаевцами Каховскому не удалось так легко и полюбовно сговориться. Оказалось, что никуда переселяться они не хотят, что без пана им и в Турбаях хорошо.
«К переходу в степи не имеем желания, — писали они Каховскому, — да так, что хотя бы и смертью пострадать в Турбаях готовы».
От старых казаков, побывавших в Крымских походах, турбаевцы немало слыхали о южных безводных степях, знали, чем они могут встретить крестьянина…
Решили держаться до последнего, не сдаваться ни на угрозы, ни на уговоры.
Тогда, с согласия царицы, Каховский снарядил против турбаевцев карательную экспедицию.
Не в открытом бою, — хитростью были взяты славные Турбаи, по коварному плану, заранее разработанному Каховским. Цель похода даже от самих солдат держалась в полнейшей тайне. Им говорилось, что совершают, мол, они переход в город Гадяч, что останавливаются под Турбаями лишь для того, чтоб починить обозы и напечь хлеба. Под вечер, когда турбаевцы, доверчиво пустив войска на постой, сами принялись помогать им варить ужин и чинить обозы, была дана команда: хватать старого и малого, сгонять, запирать в амбары.
Утром приехал из Гадяча суд, наехали палачи со своими инструментами.
Зверскими были царицын суд и расправа! Вожаков — к смертной казни, других — кого под батоги, кого под плети, но всех подряд — взрослых и детей, женщин и стариков. Покраснел от крови турбаевский майдан. Тем, которые должны бы умереть под батогами, но благодаря крепкому здоровью не умерли, — повырывали ноздри, повыжигали железом на лбу В, на щеках — О и Р — и в Сибирь на пожизненную каторгу, остальных — в степи на поселение, что равнялось самой тяжелой ссылке.
Всего нужно было переселить более двух тысяч душ. Разделили турбаевцев, как невольников, на партии: часть конвоиры повели за Буг, к Днестру, другую — в безводные степи Присивашья…
В мае офицер на коне вывел турбаевцев на черную дорогу… Опустели их хаты, обезлюдели сады и огороды над родным Хоролом… [4]
Тяжелой была дорога на юг. С каждым днем таяли на возах запасы пищи и воды. Падал непоеный скот, черные, как земля, плелись люди, обессилевшие, разбитые невиданной жарой, высматривая на горизонте спасительные озера… Дорожили каждой каплей, искали на рассвете росу на травах, но и росы в этих краях не было… Дети, один за другим, умирали в дороге, угасая на руках у иссохших, измученных жаждой матерей. Весь скорбный путь с Полтавщины до Присивашья был обозначен холмиками — могилками турбаевских детей…
— Колодцев здесь и сейчас мало, а в то время их и совсем не было, — рассказывал Мануйло. — Однажды, уже в глубокой степи, наткнулись турбаевцы на озерко… Сами, может, и не заметили б, да птицы помогли… Среди огромных равнин лежала чуть заметная впадина, заросшая буйными травами. Разные птицы летали над ней, цапли стояли в траве… Подошли поближе, смотрят: понизу — среди травы — водичка светится! Осталась тут, видимо, еще от снега, с весны… Турбаевцы так и назвали это место Чаплями, а всю впадину — Чаплинским подом… Вода в степи! Какая ни есть, а все-таки вода… Хотели уже и селиться на этом поду вокруг озерка…
— Оно было ничье? — спросил Данько, напряженно слушая.
— Ничье, как это небо… Вольно было кругом… Но не разрешили турбаевцам селиться возле воды пошали дальше. Потому что для поселения им были отведены другие моста: то на безводном Каланчаке, то по Перекопскому тракту — на месте теперешней Чаплинки… Хоть село свое назвали Чаплинкой в память о тех цаплях [5], которые первыми встретились им в степи и порадовали было водой… В Чаплинке паны тоже не забывали турбаевцев: прежде всего поселенцам было запрещено копать колодцы, чтоб не переманили чумаков от казенных платных водопоев. Это была кара из кар. Переселенцы вынуждены были бочками — за сорок верст — возить воду из Днепра, должны были лед заготовлять зимой в погреба… С мыслью о воде ложились и вставали, и так — всю жизнь… Потом стали тайком по ночам рыть в сараях колодцы. Свежую землю мешками выносили далеко за село, пригоршнями развеивали по степи, чтоб не видели следов приставленные для присмотра должностные лица… Кто знает: может, оттуда, из этой колодезной земли, ночами рассеянной в полях, как раз и родилось наше марево, вечно текущее, светлое и чистое, как реки слез…
— А Чапли те, с озерком… кому отошли?
— Озерко высохло, а Чаплинский под со всеми окрестными землями позже был продан… Царь Николай I продал их — пятьдесят тысяч десятин — какому-то пришлому герцогу Ангальт-Кетенекому… По полторы копейки за десятину… А герцог, основав в Чаплях экономию, дал ей название Аскания-Нова, потому что одна Аскания уже была у него где-то в Пруссии. Впоследствии он прогорел здесь, как швед, и должен был перепродать все земли колонистам Фейнам…
