Тот, кто убил лань - Лакербай Михаил Александрович (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
— Чудесное предложение! — воскликнул Нестор Лакоба.
— Правильно! Верно! — раздались отовсюду одобрительные возгласы.
— Умное предложение! — вновь сказал Лакоба, подошел к старику, обнял его и торжественно произнес:
— Живи еще сто лет, почтенный Джарназ! И всегда учи нас своей мудрости!..
Когда русским гостям перевели слова Джарназа, они также одобрили предложение старика, а академик Щуко подошел к нему, крепко пожал ему руку и попросил переводчика перевести пастуху свои слова:
— Почтеннейший! Я и мои коллеги, составлявшие этот план, признаем непреложную справедливость ваших слов. Ваши замечания, абсолютно правильные, мы принимаем с большой благодарностью. В ближайшие же дни это упущение мы исправим: окружная дорога и переулочки для скота будут внесены в план. Большое спасибо вам!..
Возвращаясь вечером в Сухуми, архитекторы и Нестор Лакоба не раз вспоминали сельского пастуха и его несколько удивительное, на первый взгляд, но весьма дельное и целесообразное — конечно, по тем временам — предложение.
— Он преподал нам сегодня хо-ороший урок! — сказал Щуко. А затем, обращаясь к Лакобе, добавил: — Вы очень верно сказали, что в народе могут подать нам ценную мысль.
— Это мое постоянное правило, — ответил Лакоба. — Когда трудно решить что-либо самому, обязательно надо посоветоваться с людьми. Мудрость народа всегда выручит.
Эстафета.
Перевод автора
В старину, когда не было ни поездов, ни самолетов, ни электричества, срочные письма посылались особыми конными нарядами. Передавали вести друг другу быстро, едва успев соприкоснуться стременами.
"Стафа" — итальянское слово, означающее стремя, а "стафета" — гонец. Передать эстафету еще означало — передать наказ от поколения поколению.
Об одном случае такой своеобразной эстафеты — эстафеты аламыса — мне и хочется сейчас рассказать.
История эта берет свое начало в обороне города-героя Севастополя в дни Великой Отечественной войны. Черным кольцом в 1941 году окружили немецкие фашисты этот прославленный город. Шли ожесточенные бои.
У Мекензиевых гор, на холме, имевшем важное стратегическое значение, стояла наша батарея, где наводчиком одного из орудий служил молодой абхаз Нури Смырба. На этом участке враг стал усиленно нажимать, и наши бойцы были вынуждены временно отступить. Случилось так, что под ураганным огнем фашистов вышли из строя все бойцы батареи. В живых остался только Нури. Он понимал, почему враги так обрушились на этот холм, и знал, что если им удастся его занять, то с высоты они еще больше усилят свой уничтожающий огонь. И юноша твердо решил ни за что не подпускать фашистов к холму. Он быстро заряжал орудие и стрелял, стрелял, сдержав фашистов до подхода высадившейся с кораблей гвардейской Чапаевской дивизии. Гвардейцы разбили врага, выручили и Нури, и его орудие, с которым он так и не расставался потом до самого Берлина.
Об этом подвиге молодого артиллериста-абхаза писала фронтовая газета. Вступив в Чапаевскую дивизию, Нури встретился здесь с другом детства, Джарназом Абухба, с которым вместе учился в сухумской школе, жил в одном интернате. С тех пор они стали и вместе воевать.
Под самым Берлином Нури был убит и посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Джарназ тоже отличился в боях за Берлин и был награжден боевым орденом.
Вернувшись после окончания войны в родное село, Джарназ часто рассказывал односельчанам о своем друге.
Однажды в колхоз "Апсны Капш" приехал из Сухуми работник абхазского литературно-художественного журнала "Алашара". Услышав от колхозников про рассказы Джарназа о подвигах Нури, он обратился к нему с просьбой написать свои воспоминания о герое для журнала.
— Вы были свидетелем его подвигов, — сказал он Джарназу. — Опишите их, пожалуйста. Если одной статьи будет мало, напишите несколько. Мы обязательно напечатаем.
— Я не писатель и не журналист, — ответил Джарназ. — Но хочу, чтобы светлая память о моем друге, беззаветно защищавшем Родину, сохранилась, и постараюсь, как смогу, написать...
Спустя некоторое время Джарназ принес в редакцию свои воспоминания. Вскоре они были опубликованы в журнале. Редакция перевела ему гонорар в колхоз через сельскую почту.
Как-то вернувшись с поля домой, Джарназ узнал, что на почте для него получены деньги из Сухуми.
— Я стал журналистом, — похвалился он своему деду за ужином.
— Каким образом? — спросил старый Лагустан.
— Помнишь, я показывал тебе абхазский журнал. Там рассказывалось о Нури Смырба, моем фронтовом товарище.
— Да, да, помню, как же! Хорошо ты написал о своем друге. Славный был малый!
— Мне прислали за эти воспоминания солидные деньги. Завтра утром пойду получать их.
— Какие деньги? За что? За эту самую статью?
— Да, — ответил Джарназ.
— И ты возьмешь их? — серьезно спросил Лагустан.
— А почему бы и нет?
Дед задумался, а затем, нахмурив брови, произнес:
— Получишь деньги за воспоминания о человеке, с которым дружил с детства и который погиб на твоих глазах, защищая Родину... Нет, дад, ты не пойдешь за этими деньгами и не возьмешь их ни завтра, ни послезавтра — никогда, слышишь? Разве аламыс тебе это разрешит?..
Перевода Джарназ не взял, и деньги спустя месяц ушли обратно в Сухуми.
В редакции "Алашары", где мне рассказали об этом случае, знали, почему Джарназ отказался от гонорара, но не смогли сообщить всех подробностей. А меня они очень заинтересовали, и я стал искать случая встретиться с Джарназом Абухба из села Ахуца. К счастью, он не заставил себя долго ждать.
Встретились мы с Джарназом в сельском клубе в воскресный день на собрании колхозников, где оглашали итоги соревнования двух табаководческих бригад. Одну из них возглавлял он сам. Кстати сказать, его бригада вышла первой в соревновании.
После собрания Джарназ вызвался проводить меня к общему нашему приятелю, у которого я должен был переночевать. В пути мы и разговорились. Я задал ему вопрос, верно ли, что он отказался получить гонорар за свои воспоминания о погибшем друге. И Джарназ без утайки рассказал мне о словах старого Лагустана, повлиявших на его решение, — словом, все то, о чем я уже поведал читателям.
Я не мог не увидеть необычайной чистоты чувств, проявленной и дедом и внуком.
— Ваш отказ от гонорара мне нравится, — искренне признался я. — Но ведь вы могли хотя бы пожертвовать эти деньги кому-нибудь, ну, к примеру, сиротам из детского дома.
Джарназ с удивлением взглянул на меня и сказал:
— Что я — дореволюционный князь? Или какой-то благодетель, чтобы делать эффектные жесты?! Пусть государство отдаст кому надо — оно ведь лучше знает, куда направить деньги.
Признаюсь, я был очень приятно смущен.
Это была своеобразная эстафета, эстафета аламыса через поколения.
Обещание.
Перевод автора
Нас было трое в купе: двое мужчин и одна очень интересная, средних лет женщина. Вечерний ветер шевелил оконные занавески. Становилось прохладно. Мы мчались к желанному всеми и родному мне югу и старались говорить только о приятном. Мы говорили о дружбе, о любви, о чести, об абхазском аламысе...
Неожиданно женщина встала со своего места и, взволнованная, начала ходить взад и вперед по купе.
Глядя на нас прекрасными бирюзовыми глазами, она сказала:
— Я уверена, что у каждого из нас есть на совести не одно невыполненное обещание, хотя вы и могли его свободно выполнить... Я имела счастье знать человека, выполнившего свое обещание при совершенно невероятных обстоятельствах, и поэтому не забуду его никогда в жизни...
Мы попросили ее рассказать об этом человеке, а один из нас даже спросил: "Это ваша первая любовь?" Она тихо ответила:
— О, нет! Я этого человека видела всего лишь два раза в жизни. Любовь — это не то слово, уважение — тоже не то. Скорее всего — преклонение перед величайшим благородством души... — Она снова села и продолжала говорить, не отрывая взгляда от потемневшего неба за вагонным окном.
