Тот, кто убил лань - Лакербай Михаил Александрович (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
С турецкого берега, должно быть, нетрудно разглядеть наших девушек в широкополых шляпах, собирающих лепестки роз или срезающих цветы для отправки в Москву и другие города страны. Иногда ветер доносит на тот, чужой берег, не только аромат цветов, но и песенку наших девушек:
От красных атласных и бархатных роз
веселым, как молодость, стал наш колхоз.
Мы с песней срываем цветов лепестки,
весну рассылаем во все уголки.
...В тот день над Чорохи стоял густой туман. Ничего не было видно, но гул летящих самолетов слышали все. С нашего берега поднялось несколько воздушных кораблей. Все они летели в одном направлении. Но вот с одним из самолетов что-то случилось: сперва отказал один мотор, за ним стал давать перебои другой... Надо было немедленно возвращаться на аэродром. Однако точно определить место посадки оказалось невозможным — мощные кучевые облака плотно закрыли Батуми и аэродром, равно как и берег Турции, откуда надвигалась гроза...
Пробивая облачные слои, незаметно для себя пилот спланировал на турецкую территорию. Вдруг вокруг нашего самолета в облаках мелькнули турецкие истребители. Пилот принял их за своих, но после того, как они открыли предупредительный огонь, понял, что его принуждают приземлиться на чужом аэродроме. Пришлось подчиниться и сесть на посадочную площадку в районе турецкого города Кемаль-паша.
Это была сенсация, которой давно не знавала Турция. Еще бы! "Русский самолет нарушил границу и принужден сесть на турецкой территории". Эта фраза, сообщенная по телефону в соответствующие штабы, вызвала небывалый переполох.
На аэродром прибыли журналисты и фотокорреспонденты. Они готовились запечатлеть сенсационные кадры... Яркие прожекторы были направлены на советский самолет. Вокруг построилась рота автоматчиков. Взоры людей были прикованы к дверце кабины. Все напряженно ждали...
И вот наконец дверца открылась. Вышел пилот, а за ним — высокий крепкий мужчина в штатском костюме. Он вел за руку малыша лет семи-восьми, одетого в черкеску... Турецкие охранники стали выносить из самолета ящики с розами, левкоями и другими благоухающими цветами... Мужчина — это был Нури Смырба, ботаник цветоводческого колхоза "Счастье" — вез от своего колхоза подарок Москве к празднику Первого мая. А сынка своего, маленького Кязыма, взял с собой, чтобы показать ему праздничную столицу...
Журналисты были разочарованы и даже удручены: никакой сенсации!.. Мирный советский самолет был нагружен цветами и сбился с пути — только и всего!.. Пришлось признать: злонамеренного нарушения границы не было.
А между тем маленький Кязым начал раздавать алые розы турецким ребятишкам, которые сумели пробиться на аэродром. И даже взрослые не могли не восхититься этими чудесными цветами, выращенными на противоположном берегу Чорохи.
Каждый год из Западной Грузии к Первому мая розы летят в Москву. На этот раз туман помешал одному из самолетов выполнить наказ цветоводов. Турки поняли это и выразили летчику свое сочувствие. Ведь красота и аромат цветов облагораживают чувства людей. Кто станет отрицать, что мир — это красивая, радостная жизнь? Жизнь, которой нужна не война, а цветы!
Сильнее смерти.
Если бы в это солнечное утро кому-нибудь пришло в голову спросить у восемнадцатилетней Шазины Царгуш: кто, по ее мнению, самый счастливый человек на свете? — она, вероятно, застенчиво улыбнувшись, ответила бы, что этого не знает. Но про себя подумала бы, что вряд ли на всей земле найдется девушка счастливее ее!
Только позавчера она приехала в Гагра погостить недельку-другую у старой тетки, доживающей здесь свой век в маленьком домике в верховьях ущелья Жоэквара. И сейчас, спускаясь по ущелью к курортному парку, прыгая с камня на камень с грацией, присущей горянке, она любовалась скалами и водопадами, густым лесом и сверкающим под солнцем морем, синеющим внизу подобно второму небу. Вдыхая воздух, пропитанный ароматом цветов, она вспоминала о родном селе — Калдахваре, о своем недавнем прощании с родителями, их напутствиях. Вспомнила она и слова старого Коблуха, председателя колхоза, торжественно объявившего на последнем собрании, что ее, как лучшего молодого бригадира, правление колхоза решило направить этой же осенью в Сухуми на курсы агрономов. Ее сердце забилось учащенней при мысли о Нури Барцыце. Юноша любил напускать на себя строгость, делавшую его лицо подчас суровым. Но когда он прощался с ней, его глаза стали совсем другими — приветливыми и бархатистыми; такими они становились всегда, стоило ему только взглянуть на нее.
К взаимной склонности молодых людей с одобрением относилось все селенье. С недавних пор не только молодежь, но и старики начали заранее предвкушать удовольствие, которое обещала им веселая свадьба.
Всё, решительно всё нравилось Шазине в красавце-женихе. Но более всего, пожалуй, его сдержанность в обращении с ней. Всем существом она чувствовала неизбывную силу его страстной любви, понимала, каких усилий стоит ему укротить свои порывы. Она выросла в семье колхозников-горцев, строгих, благородных нравов, в семье, чуждой деспотизму и ханжеству, любившей всякого рода увеселения, но не допускавшей в близких никакой распущенности. И девушка, воспитанная в духе истинного аламыса, никогда не позволяла себе вольностей, оскорбляющих слух или взор окружающих, вплоть до того, что ни за что не появилась бы небрежно одетой даже перед своими родными.
Миновав ущелье и войдя в парк, Шазина услышала смех, а вскоре увидела оживленную группу молодых людей, направлявшихся в сторону пляжа с полотенцами и фотоаппаратами в руках. Ей понравились их лица, легкие, изящные костюмы, модные прически девушек. Они посторонились, уступая ей дорогу, но она сама сделала шаг в сторону, обошла их и быстро направилась дальше.
— Ну и красавица! — донеслось до нее восклицание одного из курортников. — Легка, как серна! Сразу видно, что эта абхазка выросла в горах, — добавил другой.
— Какая точеная фигура! — громко произнесла одна из девушек.
Шазина хорошо понимала русский язык, в ней заговорила женщина, искреннее восхищение незнакомых людей доставило радость.
"Значит, не зря, — подумала она, — мой Нури из всех девушек Калдахвары выбрал именно меня..."
Шазина услышала за спиной торопливые шаги и оклик: "Извините, девушка! Одну минуту!" Остановившись, она обернулась и вопросительно посмотрела на высокого молодого человека с фотоаппаратом на груди.
— Все мы очень просим разрешить нам сфотографировать вас! — он сказал это, приветливо на нее глядя. Подошли его друзья, и все стали упрашивать ее исполнить их просьбу.
Шазина не усмотрела в ней ничего обидного или унижающего ее достоинство. В их глазах светилось расположение к ней, и она сочла невежливым отказать им.
После того, как молодой человек щелкнул аппаратом, одна из девушек сказала: "Если вы не возражаете, мы пришлем вам снимок. Скажите только ваш адрес, и вы его получите".
Шазина подумала, что в этом также нет ничего предосудительного, а Нури, ее родным и односельчанам будет любопытно посмотреть на снимок, сделанный в Гагра. И она дала свой адрес.
Дальше, они, конечно, пошли вместе. Молодые люди оживленно разговаривали с ней, расспрашивая об обычаях ее родного края.
Шазина подумала, что все они — хорошие, умные, веселые люди, и отвечала им хотя и сдержанно, но с вежливой готовностью. Но вскоре ее настроение омрачилось. Когда они проходили мимо ресторана, оттуда вышли полная женщина и мужчина, намного моложе своей спутницы. Она была в узких брюках, в обтяжку, и в нейлоновой блузке, до того прозрачной, что бюст казался совершенно оголенным. Прическа этой женщины напоминала раскрашенный в разные цвета конский хвост. На молодом человеке были лишь короткие трусы и тапочки. Не обращая никакого внимания на окружающих и подражая визгливым звукам джаза, он начал утрировать фигуры какого-то модного танца. Его кривляния напоминали ужимки расшалившейся обезьяны.
