Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT) 📗
— Кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево. Надо и о публике подумать.
С палубы тем временем пытались спустить на воду резиновый плотик.
— Поверьте, Олег Петрович, нет у нас ничего лучше, — вздохнул Зеленый козырек. — Вам легко требовать, вы автор экранизации. А что делать нам? Если по-честному, это корыто полагалось списать минимум пять лет тому назад. Вы думаете, у меня есть интерес латать дыры? Говорят, весной заложили новое. Спустят на воду, тогда и спишем…
Кешка не выдержал. Он не понимал всех тонкостей разговора, свидетелем которого невольно оказался, но одно было ясно: эти люди имеют к судну самое прямое отношение. Он поднял глаза на мужчин, не зная, к которому из двоих обратиться. Так и не решив ничего, он спросил сразу обоих:
— Что это? — Кешка повел облупленным носом в сторону бухты. — Наш или заграничный?
— Бригантина, — ответил бородач. — «Глори оф де сиз», что означает «Слава морей». Водоизмещение двести тонн, отличный ход — двенадцать узлов при бакштаге. Плавает под флагом Георга Второго, его величества короля Великобритании.
При этих словах худой и длинный почтительно снял шапочку.
— О-о, — сказал Кешка, и щеки его покрылись румянцем. — То-то я гляжу, вроде флаг не наш.
— Сколько тебе лет? — спросил короткий.
— Одиннадцать, — ответил Кешка. — Осенью в пятый иду. — Он сделал паузу для приличия и только тогда задал очередной вопрос: — А что она делать у нас будет?
— Бригантина? Да так, пошарят людишки по округе, а потом, — бородач понизил голос, — антр ну, то есть между нами, как говорят французы, спалят деревню. Начисто. Дотла! Ну а наше дело на пленочку их заснять. Как вещественное доказательство. Потом кино крутить будем. Пригвоздим их к позорному столбу истории.
— Э-ге-гей! — закричали с надувного плота. — Мы тута!
— Не потопли? — осведомился Зеленый козырек. — Воды много?
— Тапочки мои, считай, всю дорогу на плаву держались…
Еще в ту пору, когда Кешка был прикован к люльке Антона, он от нечего делать пристрастился к чтению. Надо же было куда-то девать время. Залпом прочитал «Робинзона», «Остров сокровищ», «Всадника без головы» и стал добровольным пленником удивительного мира с благородными героями, вероломными красавицами и изысканными подлецами. Этот мир был мало похож на тот, где ему приходилось ежедневно вращаться, хотя в каждом человеке теперь он пытался найти сходство с тем или иным книжным персонажем. У него была настолько хорошая память, что ему ничего не стоило запоминать наизусть монологи иногда по полстраницы. Кешке хотелось походить на добрых, мужественных героев, но в жизни маленького поселка не было места геройству. И, хотя подобная мысль не вызывала у него сомнений, она помогла ему впервые взглянуть на себя со стороны.
И что же? Оказалось, что к матери своей он почти равнодушен, отца не любит и побаивается и только к Антону испытывает родственные чувства. Но, трезво оценивая будущее, Кешка понимал, что тот никогда не станет для него настоящим товарищем. Антон был девчонкой, его младшей сестрой. Хотя стригли и одевали ее, как любого поселкового пацана.
Родного отца Кешка никогда не видел. Отчим появился в доме, когда мальчишке не было и трех лет.
— Здравствуй, Ин-нокентий, — сказал он, протягивая руку с такой осторожностью, с какой протягивают ее незнакомому щенку. — Давай лапу. С сегодняшнего дня я буду твоим батей…
Но батей он так и не стал, хотя Кешка и привык со временем к этому его высокому званию. Отец все время мечтал о «собственном» сыне и даже загодя придумал ему приличное имя — Антон. Он был потрясен и обескуражен, когда узнал, что вместо Антона на свет появилась Антонина. Но отчим был упрям и все время называл девочку мужским именем. Постепенно к этому привыкли все в доме и стали следовать примеру главы семейства. Так появился Антон, и Кешка с удивлением отметил, что не только говорит, но и думает о сестре в мужском роде — «он», а не «она».
Отец работал экскаваторщиком в каменном карьере, где добывали гравий для асфальтобетонного завода. Временами оттуда слышались взрывы, от которых дрожали стекла, и отдаленный грохот камнедробилки. Отец часто приходил домой под градусом, скандалил с матерью и поучал пасынка.
— Слушай, Ин-нокентий, брось свои дурацкие книжонки, — говорил он, икая и целясь грязным перстом в расшатанную этажерку. — Не засоряй мозги. Ученого из тебя не выйдет. Лучше бы огурцы прополол…
Когда родители заводили брань из-за денег, огорода или пересоленного борща, Кешка старался незаметно улизнуть из дому, так как знал, что дело кончится дракой и ему может ни за что перепасть.
Возможно, жизнь его еще долго текла бы по этому руслу, если бы не сегодняшняя неожиданная встреча в маленькой бухте…
О том, что в Каменоломне будут снимать фильм, Кешка мог бы догадаться и раньше. Еще три дня назад на опушке рощи появились пять аккуратных вагончиков на резиновых колесах. Рядом с ними выросла целая гора маркированных ящиков, странные треноги, передвижная электростанция. Возле всего этого хозяйства похаживали люди в коротеньких шортах и пестрых рубашках, а то и вообще по пояс голые. Конечно же, кино, но кто-то из ребят постарше определил: «Геологи. Бурить будут». И Кешка, дурак, поверил. Нет чтобы самому разузнать как следует. Надо было немедленно сообщить о новости всем друзьям и знакомым…
Теперь Кешка готов был не спать, не есть, не купаться в море. Он мог с утра до вечера торчать вблизи съемочной площадки и во все глаза смотреть на незнакомых людей в треугольных шляпах со страусовыми перьями, на их богатые камзолы и легкие рубашки с кружевными манжетами и пышными жабо на груди.
Среди всей массы людей он сразу же выделил нескольких, наиболее значительных. Прежде всего это был Большой Генрих, или Генрих Спиридонович, — режиссер и постановщик фильма. В отличие от другого Генриха — Генриха Карловича Околелова, осветителя, сутулого человека с красными, словно бы воспаленными веками, он оказался куда как невысок. Кешке невдомек было, что приставка «Большой» к имени режиссера объяснялась не ростом, а занимаемым положением, чем-то вроде немецкого «фон». Здесь он был единоличным властелином. Любое его приказание выполнялось мгновенно и беспрекословно.
Кроме Большого Генриха, был еще некий Василь Сергеич — помощник капитана, старый негодяй с трубкой и одним глазом (второй постоянно был прикрыт черной повязкой), с рыжей бородой и серьгой в ухе; молодой герой Миша с огромным пистолетом и шелковым бантом на шее; пожилая добродетельная дама с хорошими манерами и попугаем какаду. Даму звали Алевтиной Никитичной, а желтохвостого австралийского попугая — Жулик, или, по-иностранному, Жюль.
Попугай также принимал участие в съемках, хотя не числился в реквизите киногруппы и даже не имел своего инвентарного номера. Он был собственностью Алевтины Никитичны и жил в круглой проволочной клетке. Прутья ее удивительно напоминали параллели и меридианы на школьном глобусе, и от этого казалось, будто птица заключена внутрь земного шара.
Кешка уже слыхал, что, несмотря на свое французское имя, попугай был чистокровным англичанином, вывезенным лет десять тому назад из Австралии, и довольно свободно изъяснялся на своем родном языке. Он то и дело выкрикивал английские слова, а расторопный Миша тут же переводил их на русский. Любопытно и то, что все слова, за исключением «Год дэм!» — «Черт побери!», начинались на одни и те же буквы «кр». Может быть, эти вороньи звуки были особенно приятны слуху попугая, а может быть, бывший хозяин обучал птицу по словарю, открыв его на первой же попавшейся странице.
— Краун! — кричал попугай своим надтреснутым голосом.
— Корона! — поспешно переводил Миша.
— Крайсис!
— Кризис!
— Крупие!
— Банкомет! — возвещал Миша, радостно потирая руки.
Слова «кредит», «критик», «кретинизм» в переводе не нуждались. Тут явно давало себя знать заграничное воспитание. Все успели заметить, что птичий словарь состоит преимущественно из терминов, свойственных прогнившему капиталистическому строю.
