Дайте курс (Повесть) - Маркуша Анатолий Маркович (читать полную версию книги txt) 📗
Ко двору примчался Пилатр де Розье (по одним данным — парижский аптекарь, по другим — начинающий ученый-физик). Де Розье взмолился: «Человечество никогда не простит, ваше величество, что первым покорителем воздушного океана станет преступник, ваше величество, умоляю, позвольте лететь мне».
Людовик поколебался, но разрешил.
И тогда немедленно сыскался второй пилот — маркиз д'Арланд. Вот несколько слов из его воспоминаний:
«Мы тронулись в 1 час 54 минуты. Зрители были спокойны. Думая, что они испугались, я махал рукой. Де Розье закричал мне: „Вы ничего не делаете, и мы не двигаемся“. Я зашевелил огонь на решетке, и мы приблизились к реке. Де Розье закричал опять: „Посмотрите на реку. Мы сейчас упадем в нее!“ И мы опять пошевелили огонь, но все еще продолжали оставаться над рекой. Тут я услыхал звук в верхней части шара, точно он лопнул. Я закричал своему спутнику: „Вы там что, танцуете!“ В шаре было много дыр, и, схватив бывшую при мне мокрую губку, я закричал, что мы должны спускаться. Однако мой спутник заявил, что мы находимся над Парижем и должны пересечь его. Поэтому мы еще раз пошевелили огонь и повернули на юг, пока не перелетели Люксембург. Тут мы затушили огонь, и шар быстро опустился». [2]
И еще одно документальное свидетельство этого полета. О подвиге Пилатра де Розье и маркиза д'Арланда «Московские ведомости» сообщали так:
«Они не весьма устали, но очень вспотели от жары и нуждались в перемене белья. Пилатр де Розье нуждался еще в новом сюртуке, так как сюртук, снятый им в дороге, был разорван на куски зрителями, на память об историческом полете».
Этот полет продолжался около двадцати минут. Дальность его составила всего девять километров. Дата события — 21 ноября 1783 года…
Что ж это — седое прошлое? Страничка истории? Думаю, что так и не так. Все зависит от точки зрения. Пожалуй, этот робкий шаг в большое небо человечества характерен прежде всего тем, что полет — это работа!
И еще — шаг этот совершенно точно указывает: летать надо не только хотеть, но и непременно уметь. А уменье начинается с предвиденья.
Пилатр де Розье знал совершенно точно: пока поддерживается огонь, подъемная сила в шаре не убывает; д'Арланд запасся мокрой губкой потому, что ожидал прожогов оболочки и приготовился их ликвидировать…
Монгольфьеры — так называли шары братьев Жака Этьена и Жозефа Мишеля — залетали. И надо сказать, по тем временам они залетали хорошо. Из пятисот первых воздухоплавателей на протяжении целых семидесяти пяти лет убилось только десять. И первой жертвой летного дела оказался Пилатр де Розье. Он погиб спустя два года после своего первого полета.
На месте падения, в Булони, и поныне высится скромный белый памятник.
Однако все воздушные шары, как ни высоко они подняли потолок человечества, обладали общим недостатком. Шары плавали, и поэтому их дорогами небо распоряжалось само. Куда дул ветер, туда летел шар, а если не было никакого ветра, шар зависал на месте или кружил, подхваченный лёгкими воздушными течениями.
Шары могли быть построены более или менее удачно, им можно было придать большую или меньшую подъемную силу, а следовательно, и грузоподъемность, шары можно было обезопасить при старте и приземлении, но как было заставить их передвигаться по заданным трассам?
Нужен был двигатель и нужен был воздушный гребной винт.
Летучий шар, превращенный в летучую сигару, гребной винт, подобно судовому винту толкающий летательный снаряд по заданной траектории, породили новую машину — дирижабль.
Это даже не страница, а пухлый том в истории развития летного дела. Тем, кто заинтересуется дирижаблем, предстоит любопытный экскурс в прошлое. Мне же хочется извлечь из глубин прошлого только одно имя.
Альберто Сантос-Дюмон родился в Бразилии в 1873 году. Он был сыном весьма богатых родителей. Он был увлекающимся человеком. Он был… впрочем, не стоит прибегать к голословным оценкам.
Итак, в конце минувшего века бразилец Альберто Сантос-Дюмон появился в Париже. Он быстро научился летать на воздушном шаре. Между прочим, горячий бразилец особенно увлекался маленькими воздушными шарами. Шарами-карликами. Затем он начал строить дирижабли. Строил, летал, терпел аварии, и снова строил, и снова летал, и опять бился. Его не могли остановить никакие расходы (впрочем, тут большая заслуга принадлежала не ему, а его предкам), его не могли поколебать никакие неприятности (вот это уж, безусловно, его личная заслуга), его не в состоянии были огорчить никакие насмешки, а надобно заметить, что Сантос-Дюмон сделался вскоре постоянной мишенью всех лучших карикатуристов Франции (и это тоже, естественно, его личная заслуга!).
В конце концов 19 октября 1901 года он обогнул на своем дирижабле Эйфелеву башню, освоил управляемый полет аппаратов легче воздуха и пришел к точному заключению: будущее авиации принадлежит крылатым машинам!
Позже он стал одним из знаменитейших самолетостроителей и пилотов своей эпохи. Но это случилось позже.
Изучая наследие Сантос-Дюмона сегодня, приходишь к неожиданному и неустаревшему поныне выводу: путь в небо требует настойчивости, и не слепой, а осознанной. Летчику мало достигнуть чего-то, не менее важно понять: сколь ценно то, чего ты добился.
И если путь оказался ложным, если цель дается в руки слишком дорогой ценой, если можно завоевать большее с меньшими затратами сил, с меньшим риском, надо иметь в себе довольно мужества, чтобы признаться: я приобрел опыт, который говорит: «усилия были направлены по ложному пути». И начинать все сначала…
Вот почему я и вспомнил о Сантос-Дюмоне. Дирижаблестроителей было много. И не один Сантос-Дюмон упорствовал, терпел поражения и отступал. Однако его судьба, пожалуй, ярче всех других судеб показывает: человек неба должен быть еще и судьей. Строгим, мужественным, бескомпромиссным судьей самому себе.
Конец века. Бесконечен поток патентов и заявок на патенты. Люди самых различных профессий, самой несхожей судьбы, самых крайних темпераментов, ученые и едва овладевшие грамотой фантазеры пытаются подарить человечеству крылья. Нет никаких возможностей даже вкратце пересказать содержание наиболее любопытных проектов. Думаю, не ошибусь, если назову главным камнем преткновения двигатель. Крылья (более или менее удовлетворительные) уже проглядывают, уже, как говорится, светят, а вот настоящего двигателя нет.
И поэтому так волнует документ, долгие годы хранившийся вовсе не в авиационном архиве. Впрочем, сначала документ, а потом комментарии.
«Находясь в заключении, за несколько дней до своей смерти, я пишу этот проект. Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении. Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными-специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу родине и человечеству; я спокойно встречу тогда смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью».
Так писал Николай Кибальчич 23 марта 1881 года. Он был приговорен к смертной казни за покушение на царя. Его проект и сопроводительная записка пролежали в архиве жандармского управления вплоть до Октябрьской революции. А идея отважного народовольца была прогрессивной! Более того, в своей основе она предвосхитила реактивные двигатели второй половины XX века.
Людям авиации нельзя не знать и не чтить имя Николая Кибальчича, наши крылья выросли и на его крови, и на его убежденности, и на его правде.
Конец века. В Германии вышла книга исследователя, теоретика и планериста Отто Лилиенталя «Полет птиц как основа искусства воздухоплавания». Уже в ту раннюю пору летного дела, не дождавшись рождения достаточно легкого, мощного и надежного двигателя, Лилиенталь начал планировать на крыльях своей конструкции. Он затаскивал крылья на подходящий холм, надевал их на себя и слетал со склонов. Вот что сказано в этой книге:
