Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
— У тебя лестница получилась. Но нижняя ступенька — другая. Редакторов забыл, — уточнила Женя. — О себе не говорю, а ты, неужели ты не собираешься по ней подниматься?
— Конечно, собираюсь. Если ты меня покормишь.
Саша демонстративно зашагал пешком на восьмой этаж, где была теперешняя Женина квартира.
22. УМОЛЯЮ
— Умоляю, давай встретимся! — часто дыша, прошептала Женя в телефонную трубку.
— Который час? — Таким же тоном, наверное, поэт спрашивал: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» На этом вопросе-парашюте Алина спустилась в реальную жизнь: — Я пишу сейчас… Что стряслось?
— По телефону не могу…
— Не пугай! Заболела? С работы выгнали?
— Да нет… Хотела тебе рассказать…
Алина догадалась, что сестра опять потерялась, потеряла себя. Надо ее выслушать, но не для того, чтобы вместе погоревать, а чтобы помочь найти твердое место и протянуть руку. Пусть потом окажется, что и эта кочка медленно уходит под воду, но, может быть, с нее уже будет близко до берега?
— Приезжай…
Полегчало. Алина что-нибудь придумает, найдет выход из тупика — кто-то должен быть неправ, если так больно. Она, конечно, отыщет мою вину — гордыню, самолюбие непомерное, или скажет, что… Все-таки, может быть, он виноват?
Решила не отпрашиваться — время обеденное, да и недалеко здесь, часа за полтора можно обернуться, все начальство с утра на совещании — никто не заметит. Но тут из коридора послышался голос Валерии, громко скликающей всех в кабинет заведующей.
Кузьминична была в своей стихии — путаясь в словах, повторяясь, говоря лишнее, всем тоном и видом показывала, что директиву надо немедленно выполнять, недобросовестность или злой умысел будут строго наказаны, вплоть до увольнения. А приказ вот какой: доложить в главную редакцию о всех упоминаниях Л. И. Брежнева — в статье ли, в прозе или в стихах, вернуть из типографии рукописи и корректуры, меченные этой фамилией.
Народ испугался: разве упомнишь, что там есть в рукописи, которую год назад срочно сдавали в производство, а корректуры до сих пор нет? Бросились перечитывать все, что лежало теперь на столах, гадать, мог ли автор цитировать покойного.
Из косноязычной речи Кузьминичны было ясно — сведения собирают с вполне определенной целью: король умер — да здравствует король! Сброс идеологического балласта, финиш вялого брежневского культа — дело неизбежное, но ведь если бы нашим труженикам идеологического фронта велели настучать, кто читал Солженицына или неодобрительно отзывался о сталинских репрессиях, то они так же старательно начали бы вспоминать…
С этими мыслями Женя ехала к Алине. Она уже остыла и начала раздумывать, стоит ли откровенничать даже и с сестрой… В вагоне метро у сиденья со светло-коричневой заплатой беспокойно переминались с ноги на ногу двое молодых людей — похоже, муж и жена. Тоже вышли на «Спортивной» и рядом с Женей ехали на длинном эскалаторе. Мрачные, безразличные друг к другу. Зачем они вместе?
На улице 10-летия Октября замешкалась, отдаляя ясность, которая может наступить после разговора с Алиной. Женщина в шляпке грязно-песочного цвета и кроссовках спросила, где здесь булочная. Женя сообразила не сразу и «через дорогу направо» пришлось прокричать вслед, так как тетка даже не замедлила шаг, чтобы выслушать ответ.
— Так в чем дело? — Алина включила электрический чайник — старалась лишний раз не выходить на кухню, чтоб не мозолить глаза злобной соседке, — и закурила.
— Посоветоваться хотела… — Женя стала повторять слова, которые еще утром продиктовало ее страдание. — Только никому не говори, даже Корсакову, ладно? Я люблю…
— Кого? — деловито спросила Алина.
— Думала, ты знаешь…
— Сашка?
— Рахатов.
— Ну, ужас… Я же тебе говорила, это неглубокий человек, донжуан какой-то… Он даже со мной, твоей сестрой, та-а-ак по телефону разговаривал… — Самодовольная улыбка промелькнула и тут же исчезла с Алининых губ. — Ты просто очень неопытная…
Увлекшись, Алина с жаром, глубоко затягиваясь и забывая стряхивать пепел с сигареты, принялась доказывать, что всесоюзный бабник — не тот человек, который нужен сестре.
— Но я хочу быть с ним вместе… — растерянно пробормотала Женя, уткнувшись в пол.
— Ну, если ты решила…
— Он не может… Или не хочет… А мне так тяжело… Понимаешь, я в тупик зашла. Не знаю, порвать или переступить гордость?.. Я верю, он меня правда любит, заботится: папе врача нашел…
— А может, просто ваши отношения исчерпались? У меня было такое. Леню помнишь? Мне тогда казалось, что он меня бросил. Целый год страдала. Тоже никому ничего не говорила, а потом вдруг поняла, что просто отношения исчерпались. И это я его бросила, а не он меня…
Как многие, как почти все, Алина считала, что личный пример — самое убедительное доказательство.
Жене стало стыдно за свою откровенность. Бессмысленную? Царапнуло и то, что ее чувства, редкие, уникальные, единственные, оказались сравнимы с чувствами другого человека, пусть даже и родной сестры. Еще раз подтвердилось, что впредь надо разбираться самостоятельно.
Побродив взглядом по картинам, висевшим на стенах, стоящим на полу и на широком подоконнике, Женя стала смотреть сестре прямо в лицо и безо всякой связи с предыдущим — неуклюже заметая следы — заговорила о новом, довольно рискованном с политической точки зрения коллективном сборнике, составленном опальным Бариновым. Но Алина с таким же, даже с еще большим вниманием заинтересовалась новым сюжетом.
— Баринов изо всех сил эту книгу пробивал, считая ее только первым шагом. Говорит, надо от Октября к Февралю вернуться, а там уже дальше и дальше… Он прямо через ЦК действовал, где есть люди гораздо прогрессивнее издательских. А для нашего начальства Баринов — персона не очень грата: из аспирантуры когда-то выгоняли не то за пьянство, не то за идеологические просчеты, из партии тоже, в шестьдесят восьмом. Правда, оба раза восстанавливали, на высшем уровне. Пишет мало, но за каждое слово дерется. Первый раз у меня такой автор несгибаемый. Одно плохо — получилось, что я опять Майковой дорогу перебежала. Он хоть и женился не на ней, но все равно у нее оставался редакторский приоритет. Странные у них отношения… Я случайно совсем увидела, как он вместе с прочитанной корректурой ей плитку шоколада протянул. И она взяла…
— Женечка, дорогая, все-таки надо начинать жить своей жизнью… — Алина по-настоящему испугалась за младшую сестру и даже забыла о себе. — Вот ты каждого нового писателя воспринимаешь как событие, но они-то ничем из своей настоящей, во всех смыслах богатой жизни и не думают с тобой делиться. А твою увлеченность безответственно используют, тем более что ты никакой платы не требуешь — даже шоколадки тебе не надо… Когда-нибудь ты поймешь, что я права, только бы не слишком поздно…
Страшно не хотелось возвращаться в издательство. Одиночество еще тяжелее там, где много людей, но надо себя пересилить. Вдруг завтра Рахатов назначит встречу, а отпрашиваться будет неудобно. Нет, для себя одной прогуливать нельзя. И Женя вернулась на службу.
23. НА СЛУЖБЕ
На службе Женя уже давно чувствовала себя разведчиком — не в стане ярых врагов, а как бы в стране третьего мира, которая и дружественные поступки совершает, но может и агрессивную акцию предпринять. Надо быть начеку: и разгадать намерения, и постараться предотвратить преступление.
Как порой хотелось назвать вещи своими именами! Но достаточно один раз возмутиться перестраховкой директора, снимающего из плана книгу участника «Метрополя», или сказать в лицо Альберту, что нельзя превращать Заболоцкого в неуемного любителя путешествий, который по своей воле в тридцать восьмом уехал из Ленинграда на Дальний Восток, а потом в Казахстан, — все равно их решение не изменится, а доверие исчезнет — доверие, благодаря которому Женя сумела почти в каждой книге что-то спасти, протащить.
