Буратино. Правда и вымысел. Как закалялся дуб - Конофальский Борис (читать книги полные txt, fb2) 📗
– Ты законченный осёл, хоть и мнишь себя умником. Ну, разве я мог иметь в виду такую глупость. Разве я посоветую тебе бросить бизнес, который приносит доход? Но, видя всю бесперспективность этого направления в будущем, я настоятельно тебе рекомендую подумать о серьёзном деле.
– А о каком? – спросил Пиноккио.
– Неужели у тебя на примете нет ни одного хорошего дела, в котором бы ты смог себя проявить?
– Не знаю, кажется, нету.
– Лопух, – резюмировал Говорящий Сверчок, – а я так в тебя верил.
– Не злитесь, синьор Говорящий Сверчок, но я действительно ещё не знаю серьёзного бизнеса, где я мог бы себя проявить, – грустно произнёс Буратино, – я, наверное, ещё маленький.
– Маленький? – переспросил Говорящий Сверчок. – Ты не маленький, ты просто инфантильный балбес, который, дай ему волю, всю жизнь будет гонять шарик между напёрстков.
– Синьор Говорящий Сверчок, – жалобно взмолился Пиноккио, – расскажите мне про серьёзный бизнес.
– Эх, злишь ты меня, старика, конечно, но почему-то я не могу тебе отказать. Запоминай: весь бизнес в мире делится на три главные части, есть, конечно, и ещё виды человеческой деятельности, но сегодня мы поговорим о главном. Первый вид – это торговля, главный закон торговли гласит: дешевле купить, дороже продать. Самым доходным видом торговли является торговля товарами первой необходимости. Кстати, какие ты знаешь продукты первой необходимости?
– Картошка, хлеб, молоко, – сразу догадался Пиноккио.
– Болван, запомни, товарами первой необходимости являются: выпивка, табак, наркотики, девки, правда, последние попадают у нас в разряд сферы услуг и о них мы поговорим в конце.
– Неужели люди не могут без выпивки? – усомнился Пиноккио.
– А это ты у своего папаши спроси. Даже можешь провести опыт: поставь на стол бутылку молока с картошкой и хлебом, а рядом поставь бутылку самогона. И пронаблюдай, что схватит первым. Полагаю, что самогон.
– Это точно, – грустно согласился Буратино.
– Тогда продолжим: с выпивкой мы решили, с табаком тоже всё ясно, заядлого курильщика легче убить, чем отучить от табака. А с наркотиками… Ну, про них и говорить нечего. Поклонники и ценители этого товара за одну порцию убить смогут родную мамашу.
– Неужели?
– А ты думал? Знал я одного поэта-кокаиниста, так он стишки писал. Аж плакали все от жалости, читая его стишки про безутешную старушку-мать, которая ходила в старомодном ветхом шушуне на дорогу и ела неизвестно что. А поэт этот, бывало, получит гонорар и сидит в меланхолии, решает: денег мамаше послать или купить кокаина и с шалавами в кабак завалиться? Сидит, значит, мучается, а потом хлопнет, значит рукой по столу: «Что за глупость, – говорит, – на дворе весна, тепло уже, да и щавель поспел, а через неделю редиска пойдёт. Авось мамаша копыта с голоду не откинет, она у меня привычная, женщина сельская». Скажет так и, купив себе кокаина, уедет себе к шалавам с иностранными именами. Вот такая вот грустная история.
– А стишки хоть хорошие пишет? – спросил Буратино.
– Не пишет он больше стихов, почил во бозе.
– Это как?
– Да так, холеричный был человек. Поссорился с очередной своей девкой, напился вина, нанюхался кокаина, взял подтяжки и… В общем, не пишет больше стихов поэт. Зато как теперь вся интеллигенция убивается. «Не усмотрели, – кричат, – не уберегли. А какие стихи писал лирические, как маму любил и яблонь белый дым. Осиротели мы, осиротели».
– Жалко поэта.
– Да уж, талантливый был парень. А всё водка с кокаином, да бабы. Это и тебе наука, парень. Не делай, как он.
– То есть не писать стихов? – уточнил Пиноккио.
– Свят-свят! О чём ты вообще говоришь? Если человек начал писать стихи – пиши пропало, ничего путного из него не выйдет.
– А что же с ним может приключиться?
– Он может стать поэтом и покатиться по наклонной. Конец известен – или умер, иди драматург!
– Неужто поэты и драматурги такие пропащие?
– Эх, ты, – пожалел Пиноккио Говорящий Сверчок, – совсем ты ещё маленький, ничего ты не понимаешь. Так вот знай, что в лучшем случае, поэты всякие и драматурги ещё в молодости на себя руки накладывают.
– Ох, – охнул Буратино, – а что же бывает в худшем случае?
– В худшем – психушка, если их успеют изловить психиатры, если врачам после этого удаётся их подлечить, то они становятся интеллигентами.
– А если не удаётся?
– То диссидентами.
– Ой, – Буратино даже от ужаса рот ладонью прикрыл, – какое слово страшное.
– И ругательное к тому же.
– А что же эти интеллигенты-диссиденты делают потом?
– Да ничего не делают, они становятся совестью нации. Если быть до конца честным, то отмечу, что вреда от них, в общем-то, никакого, хотя и пользы тоже. Пишут они себе всякие обличительные статейки и друг другу читают их, а потом ходят туда, сюда и возмущаются над несправедливостью жизни. Иногда они свои статейки печатают в газетах.
– И кто же их читает?
– А кто их галиматью читать будет, кроме них самих, рабочие что ли или крестьяне? Так им их статейки и даром не нужны. Крестьяне всё больше про курс доллара читают и прогноз погоды. А рабочие только про футбол, да кто кому в Думе морду набил. Единственно, кто читает их белиберду, – это тайная полиция, да и то из чувства долга. Читают и зевают от скуки.
– А почему же так плохо быть интеллигентом, раз они такие безобидные?
– Да не любит их никто, не знаю почему. Просто не любят, как, к примеру, тараканов, хотя они тоже безобидные.
– Я не люблю тараканов. Потому что они шуршат по ночам, а мне страшно, – заявил Буратино.
– Хе-хе, – засмеялся Говорящий Сверчок, – наверное, интеллигентов не любят потому, что они тоже шуршат и от их шуршания людям тоже страшно. Это, конечно, шутка. А вот власти не любят интеллигентов потому, что интеллигенты думают о себе, что они умные. Так что все вместе, народ и власть, их не любят. Я не знаю ни одного полицейского, который упустит возможность врезать интеллигенту-очкарику, если ему за это ничего не будет. А рабочий всегда толкнёт этого умника в сторону лужи или конской кучи. В общем, народ и власть в этом вопросе всегда солидарны. Редкое единодушие, так сказать.
– Грустная у них жизнь, – подвёл итог Пиноккио.
– И поделом, чтобы не корчили из себя совесть нации. И скажу я тебе по секрету, парень, что в интеллигенты идут одни неудачники. Если человек не может ничего добиться в жизни, он начинает эту жизнь критиковать. Знавал я одного писателя, отчаянный был диссидент, такой отчаянный, что режим вышвырнул его из страны. А когда сам режим накрылся медным тазом, этот литератор туда вернулся и стал кричать, какой режим был хороший, и даже партию основал в поддержку прошлого режима. А книжечки писал дрянь, хотя и очки носил.
– А раз в очках – значит интеллигент?
– Запомни, парень, даже многолетнее учение в разных учебных заведениях, наличие очков, знание нескольких языков и умение извлекать корни не сделает из стоящего человека интеллигента.
– Синьор Говорящий Сверчок, а что же в них такого плохого, в интеллигентах?
– Да ничего в них особо плохого нет, ну, трусливы они, ну, болтливы, а кто без греха? Лицемерны они, конечно, это факт. Но ведь и стоящие люди лицемерны. Вот ханжество в них развито непомерно, да не способны они ни на что. Но самый главный их недостаток – это слезливость и сердобольность, проистекающие из трусости. Из этой самой слезливости они сделали культ, а посему, из скромности, величают себя совестью нации. Ни больше, ни меньше, хотя нация их почему-то своей совестью не считает, а считает соплями.
– Наглые какие они, интеллигенты, прямо уж так и совесть нации, – возмутился Буратино.
– Да не наглые они, просто глупые. Самомнение у них, бедолаг, гипертрофированное, а с мозгами плохо. Образованность у них одна гуманитарная, а не мозги. Кстати, а чего мы о них разговорились? С чего начали?
– С поэта-кокаиниста, – напомнил Пиноккио.
