Русская народно-бытовая медицина - Попов Г. (библиотека электронных книг .txt) 📗

– Братие, братие, – воскликнул он, – что вы делаете? Ведь это христианин, что он вам сделал? Опомнитесь! [132]

– Воду отравил, скотина околевает, люди мрут. – Смерть ему, смерть! – ревела толпа.

Народ всё плотнее и плотнее окружал священников, стараясь вырвать Молчанова.

– Бей холеру, бей жидомора, бей отравителя!» – Градом посыпались удары. Священников отбросили. Всё слилось в оглушительный рёв. В воздухе мелькали сжатые кулаки, палки и камни. Озверелые люди с бешенством били и топтали Молчанова, по временам подхватывая его на руки и с силой бросая на землю. Вдруг раздался откуда-то произведенный выстрел. Толпа моментально бросилась в стороны: все подумали, что это стреляют подоспевшие войска.

Несколько секунд Молчанов лежал один. Видимо, он пришел в себя, приподнялся и, собрав последние силы, бросился было бежать. Но разбежавшийся народ скоро понял свою ошибку, в нем снова проснулся зверь и Молчанов без труда был вновь настигнуть и схвачен толпою. Начались новые побои и новые истязания. Когда в один из следующих моментов он, полуживой, еще раз приподнялся, как бы собираясь ползти, толпа, с криками: – «жив, жив, собака, бей его!» – ещё раз, уже последний, набросилась на него и окончательно добила. Наконец, когда Молчанов лежал уже без движения и жизнь совсем оставила его, некоторые из присутствующих [133], поочередно, вскакивали на него и дико топтали ногами. В издевательствах над трупом не отставали от своих мужей и женщины-матери: забыв стыд, они ругали, били, плясали кругом Молчанова, рвали одежду и царапали тело.

– Братцы, православные христиане, опомнитесь, что вы делаете? – раздался было из толпы голос кого-то, пораженного диким неистовством толпы.

– Oго-го! – заревела толпа, – защитник нашёлся, видно, заодно морить собираешься. Бей его, бей! – и через минуту подавший голос человеколюбия лежал на земле окровавленный, умоляя палачей пустить душу на покаяние.

– Так всех будем бить, кто вздумает защищать их, – ревела толпа.

После убийства Молчанова, начался грабеж и разгром домов и, вплоть до утра, расходившаяся ватага переливалась громовым «ура» из конца в конец по городу. Не оставили в покое убитого Молчанова и на другой день: кто подойдёт и швырнёт в него камнем, кто плюнет или обругает. Подходили и главные палачи, бившие Молчанова, чтобы еще раз повторить свои издевательства. Перенести его труп на квартиру никто не решался, и лишь к вечеру этого дня нашелся смельчак, сделавший это.

Магазины и лавки были заперты. Одни лишь кабаки и трактиры широко открыли свои двери для попойки буйной толпы. Пьяные крики, дикая ругань и угрозы слышались всюду. Город трепетал. Из интеллигенции все, кто мог, бросили дома и бежали из города. Tе же, кому не удалось бежать, собрались в стенах тюрьмы, вооружив себя и небольшую кучку солдат ружьями и ожидая с минуты на минуту нападения. В таком томительном состоянии прошло двое суток. Наконец. прибывшие войска быстро восстановили порядок, разогнав банды плетьми.

Более двух месяцев город был охраняем войсками. Следствие выяснило, что бунт носил явный характер подстрекательства, но кто они, эти подстрекатели, осталось тайной. Привлеченные к ответственности бунтовщики, как один, не признавали себя виновными: Все шли, все бунтовали, но почему и за что, никто не мог дать объяснений. Толпа шла, как стадо баранов, руководимая неведомой силой. Казанский военно-окружный суд, которому было передано дело, постановил 4-х человек подвергнуть смертной казни и до 60-ти человек присудил к каторжным работам и ссылке на поселение.

Все эти подробности, которых не выдумать ни одному реалисту-художнику, может создать только одна суровая и безжалостная действительность. Но та же действительность создает и другие факты, которые, при сопоставлении с только что описанным бессмысленным и жестоким событием, могут показаться удивительными.

По поводу той же эпидемии, о том же народе, еще более невежественном и грубом, чет население уездного города, вот что говорит врач, о котором мы уже упоминали [134], не только не растерзанный толпою, как Молчанов, но вспоминающий о своей деятельности в деревни с высоким чувством нравственного удовлетворения.

– Должен сказать, – свидетельствует он, – что при непрерывных своих сношениях с крестьянами, больными и здоровыми, ни разу, нигде решительно, не встретил не только никакого предубеждения или недоверия, но далее и малейшей неделикатности». Это поразительное заявление будет понятно, если вспомнить, что народ, при известных условиях, далеко не лишен способности понимать значение санитарных мер и, в особенности, если проследить деятельность этого врача в деревне. Вот как он начал свою деятельность в момент начинавшейся паники в деревне.

«– В первый раз, – рассказывает он, – я подъезжал к Егоровке уже под вечер. Вижу, стоят в поле люди и что-то делают. Свернул к ним – оказывается, роют одну огромную могилу и тут же стоят несколько гробов с холерными трупами. Чтобы проверить, исполняются ли все санитарные требования, я остался присутствовать при погребении. Совершал его священник, один, присутствовало 12 человек могильщиков, назначенных по наряду, родных – никого».

Это присутствие на погребении врача, когда не было никого даже из родных, должно было сразу расположить население в его пользу.

«– И вот, – продолжает свои воспоминания этот врач, – сидишь иной раз, один на один с больным, ночью, в избушке: на земляном поду, залитом извержениями, стонет и мучится больной, всеми оставленный на попечение врача, фельдшера или священника, нашего ближайшего и усерднейшего помощника. Засучиваем рукава и приступаем к делу. Бьёшься над больным 2–3 часа, а уж прибегают с разных сторон: к нам, пожалуйста, и к нам, пожалуйста! Выходишь, а на дороге опять перехватывают: «батюшка, у нас двух мужиков схватило, пожалуйте!»

Перечисляя далее ряд мер, принятых против эпидемии, врач говорит: «устроили мы еще с о. Николаем [135]; часовню в одной из избе, хозяева которой вымерли холерой и которую предварительно вымыли, вычистили и старательно продезинфицировали. Из церкви были принесены образа и отслужен молебен. При этом священник обратился к крестьянам с словами утешения и надежды, сказав, что не следует падать духом, не надо бросать своих полей неубранными и необработанными, что Бог не допустит, чтобы все мы умерли и необходимо исполнять меры предосторожности, на которые указывает д-р. Отслужили мы еще молебен Св. Пантелеймону, покровителю нашей науки, и, признаться, я, грешный человек, не мог без слез смотреть, как жарко молился бедный народ об избавлении от лютого мора. Устройство часовенки сильно пришлось по душе крестьянам и хорошо подействовало на их упавший дух, так что я был очень благодарен о. Николаю, подавшему мысль о часовне. Устройство её имело и то значение, что таким образом создавалась более полная изоляция Егоровки: ранее егоровцы посещали церковь в соседнем с. Колмычке, и священник ни за что не соглашался лишить народ этого последнего, остававшегося ему утешения».

Но и этот врач, по его словам, был на волосок от того, чтобы вызвать беспорядки. Видя, как много умирает из тех, которые по наряду от общества хоронили покойников, он решил, за хорошую плату, нанять специально для этого могильщиков, но о. Николай, прекрасно знавший народ и понимавший его настроение, решительно воспротивился этому: «Если вы подадите хоть малейший намёк, что можно от наряда избавиться, никто ни за какие деньги ни хоронить, ни копать могил не пойдёт, мёртвые будут у нас валяться не погребёнными, настанет смятение и беспорядок и придётся вызывать для усмирения солдат».

Подумав, врач решил, что лучше пусть умирают люди по наряду, чем за деньги, и отказался от своего намерения.