Порт-Артур (Том 2) - Степанов Александр Николаевич (читаемые книги читать .TXT) 📗
"Евгений Онегин" имел меньший успех.
- Про господ оно, нас мало касаемо, - зевал Блохин, - ты бы, сказочник, лучше про попа Балду сбрехнул.
Проходя как-то мимо Ярцева, Борейко поинтересовался, что он читает.
- И нравится? - справился он.
- Раззявя рты слухают, вашбродие.
Поручик хмыкнул носом.
- Некрасова поэта знаешь?
- Малость слышал, но по-настоящему не видел.
Борейко достал однотомник сочинений Некрасова и в один из вечеров, присев к солдатскому костру, прочитал на выбор несколько отрывков. Когда он кончил, солдаты продолжали некоторое время сидеть молча.
- Не понравилось, что ли? - спросил поручик.
- Какое не понравилось! - отозвался Блохин. - Да разве разрешается про такое писать? - недоверчиво спросил он.
- Ты думаешь - запрещенное? - усмехнулся Борейко и, раскрыв первую страницу, показал:
- Читай, коль грамотен: "Разрешается цензурой"
- Чудно даже, чтобы про господ так писать, - все еще сомневался солдат.
С этого вечера Некрасов стал любимым поэтом. Чтецом выступал сам взводный Родионов. Низким, рокочущим басом он неторопливо читал "Кому на Руси жить хорошо", "Орина, мать солдатская" и другие поэмы. Блохин располагался рядом и пристально глядел ему в лицо, повторяя следом за фейерверкером отдельные фразы. Один Ярцев по-прежнему предпочитал Пушкина и, устроившись в отдалении, умиляясь втихомолку, читал на память целые главы из "Евгения Онегина".
Иногда завязывались общие разговоры. Излюбленными темами были: скоро ли кончится война и что после нее будет.
- Без бунта дело, братцы, не обойдется, - заявил однажды Блохин. - Как до дому доберемся - помещицкую землю промеж себя поделим, а попервах всех генералов да офицеров побьем.
- Что ж, ты и Медведя убьешь? - иронически спросил Родионов.
- Зачем? Он у нас за главного будет.
- Так ведь он офицер.
- Душа в нем солдатская, нашего брата нутром чует.
- И водку лакать здоров, тебе под пару, - усмехнулся Родионов.
- Не в том дело, - отмахнулся солдат. - Дюже умный зверюга.
- А Сергунчика нашего куда денешь?
Блохин призадумался.
- Варьке отдадим, пусть с ним милуется.
- Он и без тебя на ней скоро женится.
- Она на нем женится, а он детей нянчить будет, - под общий хохот не задумываясь ответил Блохин.
- Кондратенку как? - спросил Кошелев.
- То пусть Медведь решает, он башковитый.
Перебрали всех известных им офицеров и решили, что большинству из них придется "открутить башку".
- Черт с ними, пусть себе живут, лишь бы скорей войне конец и по домам разойтись, пока целы, - окончил разговор Родионов. - Пора и по блиндажам.
Кто ночью-то дневалит?
В блиндаже Родионов обратился к фельдшеру:
- Слыхал, появилась в Артуре новая болезнь, от которой у человека зубы выпадают, а сам заживо гниет, скорбут, что ли?
- Скорбут-цинга. На перевязочном пункте говорили, что в Четырнадцатом полку были случаи. У нас быть ее не должно - она делается от плохой пищи.
Харчи наши пока что подходящие.
- Все же надо людей предупредить. Завтра перед обедом о ней скажи да заодно посмотри, нег ли больных. Она, говорят, прилипчивая.
В один из спокойных дней Звонарев отправился на батарею литеры Б, где давно уже не был. Прочные бетонные казематы служили достаточно надежным прикрытием от бомбардировок, и солдаты находились здесь в относительной безопасности. Сидя под прикрытием бруствера прямо на земле, они чинили свою одежду, обувь, брились, стриглись, пили чай из котелков... Картина была самая мирная, и только посвистывание пуль где-то вверху да взлетающие временами на гребне маленькие фонтанчики пыли говорили о войне. Прапорщик прошел к каземату, где помещался Жуковский. Капитан встретил его совсем больной, исхудавший, почерневший, с глубоко запавшими глазами. Он едва стоял на ногах.
- Желудок совсем замучил. Я уже подал рапорт о болезни командиру артиллерии. Хочу хоть недельки две пожить на Утесе, авось поправлюсь. Здесь же на хозяйстве останется Гудима, благо он устроился совсем по-семейному с Шурой.
Звонарев, в свою очередь, рассказал капитану о генеральском посещении, не забыл упомянуть и о вечерних прогулках Борейко в город.
- Дай бог, дай бог! Может, женится - переменится, бросит пить!
Талантливейший человек, а водкой губит себя! - вздохнул капитан. Пойдемте-ка к Гудиме.
Штабс-капитана они застали за писанием дневника. Тут же с рукоделием сидела Шура, конфузливо поднявшаяся навстречу гостям.
- Приготовь нам чаю, - бросил ей Гудима, здороваясь с вошедшими. - Сейчас из Управления передали по телефону, что вам разрешено уехать на Утес, Николай Васильевич.
- Тогда я попрошу вас поскорее составить передаточный акт. Пойдемте займемся этим.
Жуковский и Гудима вышли. Звонарев остался с Шурой, хлопотавшей над керосинкой, - Вы давно здесь? - справился прапорщик.
- Приехала вместе с Алексеем Андреевичем.
- И не страшно вам?
- На Утесе бывало страшнее. Кроме того, мне там папаня с маманей проходу не давали. Вернись да вернись домой, - жаловалась Шура.
Как только Гудима освободился, Звонарев вместе с ним отправился в стрелковые окопы. Прапорщику хотелось посмотреть на действие "артурских пулеметов" Шметилло. Офицеры прошли на пехотную позицию. Прочно устроенные бревенчатые блиндажи и козырьки хорошо предохраняли солдат от ружейных пуль, шрапнели и действия малокалиберной артиллерии. От осадных же орудий эти полевые укрепления защитить не могли. Стрелки по большей части дремали в укрытиях, и только одиночные часовые неустанно следили за врагом.
- Мои солдаты все время мастерят нечто вроде перископа, чтобы иметь возможность скрытно вести наблюдение за японцами, да у них что-то не получается, - вместо приветствия обратился к артиллеристам вышедший навстречу Шметилло. - Может быть, вы и тут поможете мне?
- Я привел нашего инженера, он и окажет вам полное содействие, - указал Гудима на Звонарева.
Капитан поблагодарил и предложил артиллеристам зайти выпить чаю.
- Где Харитина? - оглянулся капитан. - Пусть разогреет чай.
- Ушедши в тыл, - отозвался денщик.
- Это что еще за баба появилась у нас, ясновельможный пан? - улыбнулся Гудима, закручивая усы.
