Датировка катренов Нострадамуса и акварелей «Потерянной книги» - Разумов Илья
Однако «Воспоминания» о Распутине оставил не только один И. А. Симанович, но и князь Н. Жевахов, епископ Феофан (Быстров), полковник Д. Н. Ломан, фрейлина А. А. Вырубова и многие другие. Третий вариант «Письма — Завещания» принадлежит воспитателю царских детей Ч. С. Гиббсу (впоследствии архимандриту Николаю, 1876–1963), относящихся к Тобольскому периоду, завещание приведено в более расширенном варианте: «Государь подошел к небольшому столику, где лежала Библия, которую он читал ежедневно, открыл ее и вытащил спрятанный между страниц небольшой лист бумаги, сложенный вдвое. Его Величество развернул лист и подал мне. За годы, проведенные в России, я очень хорошо научился читать и писать по-русски, но бумага, которую мне вручил Государь, была исписана каракулями наподобие детских, и я не мог разобрать ни слова. «Простите, — сказал Император, — я понимаю, что вам трудно разобрать этот почерк. Мне самому удалось прочесть письмо с большим трудом, хотя почерк мне знаком. Это последнее письмо, написанное мне Григорием Ефимовичем накануне своего убийства. Послушайте его, господин Гиббс: «Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Санкт-Петербурге. Я предчувствую, что умру до 1 января [1917 г.]. Я обращаюсь к русскому народу, к Папе, Маме и Детям, ко всей Русской земле, что им следует знать и понять. Если я буду убит обычными убийцами, особенно своими братьями — русскими крестьянами, то ты, Русский Царь, не должен бояться за Детей своих — они будут править в России еще сотни лет. Но если я буду убит боярами и дворянами, если они прольют мою кровь, и она останется на руках их, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придется бежать из России. Братья будут убивать братьев, все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. Царь Земли Русской, если услышишь ты звон погребального колокола по убитому Григорию, то знай: если в моей смерти виновен кто-то из твоих родичей, то скажу тебе, что никто из твоей Семьи, никто из твоих Детей и Родных не проживет более двух лет. А если и проживет, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской земли, пришествие антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплеванные, где каждый станет мертвецом. Русский Царь, убит ты будешь русским народом, а сам народ проклят будет и станет орудием диавола, убивая друг друга и множа смерть по миру. Три раза по двадцать пять лет будут разбойники чёрные, слуги антихристовы, истреблять народ русский и веру Православную. И погибнет земля Русская. И я гибну, погиб уже, и нет меня более среди живых. Молись, молись, будь сильным, думай о своей Благословенной семье» (Игумен Серафим (Кузнецов) «Православный Царь-мученик», стр. 531–532). Впервые был опубликован в печати в 1924 году.
За неделю до своего убийства Распутин имел беседу с писательницей Тэффи (Н. Лохвицкая), которая неоднократно брала у него интервью: «Милай друг, есчё скажу, вот меня все убить хотят. Как на улицу выхожу, так смотрю во все стороны, не видать ли где крови. Беда. Да. Хотят убить. Не понимают, дураки, кто я таков. Я, Рассею, люблю, хоть против Папы и Мамы грешен во многом, но неволею, клянусь крестом. Одного не понимают, меня убьют, и Рассеи конец. Вместе нас с ней похоронят. Беда, темно, просвету нету. Вздохнуть не могу. Боль в груди. Убить хотят. А того не ведают, ежели меня один раз убьют, Рассею, один раз разделят, ежели два раза, то два раза разделят. А если бесы трижды меня убивать станут, так трижды разделят. Вороньё. Тяжко Божие наказанье. Сердце ноет. Спать не могу. Сожгут они меня, безбожники. Чую сожгут, мёртвого сожгут. Они не знают: Распутина убьют, Рассеи конец. Не попусти безумным торжествовать. Они не меня будут жечь, они Рассею, будут жечь. Огонь по всей Рассеи пройдёт. Мне плохо. Всем плохо будет, горько будет. Вспомни. Вспомни потом. Трижды Рассея пожарами займётся. Я дым от пожарищ нутром чую, гарью пахнет. Куда не пойду всюду гарь. Убьют меня, а месяца так через пяток и полыхнёт. Вся тонет в крови, велика погибель, бесконца печаль». (Архив писателя М. Е. Губонина, распространялось по линии Самиздата с 1968 года.
Писательница Шабельская опубликовала такой текст: «…Царя-то, как мужик, во как люблю, хоть, может, против Дома Царского и грешен во многом; но неволею, клянусь крестом… Чувствуется, матушка-голубушка, что конец мой близок… Убьют-то меня, — убьют, а месяца так через три — рухнет и Царский Трон» (Ф. В. Винберг «Крёстный путь», 1925 г.).
Генерал А. Спиридович вспоминал о своём разговоре с Распутиным за три недели до убийства: «Несомненно, они убьют меня, милый мой! И вы все тоже погибнете! Они убьют всех вас. Папу и Маму [Императора и Императрицу] они убьют тоже.» (Роберт Бэттс «Пшеница и плевелы», стр. 155. 1926).
Роль Григория Распутина в гибели России ещё полностью не изучена. Общество ещё не поняло роль и влияние, которой обладал Распутин при жизни на Царя, и на Царицу. Вернее, не хочет понять. С одной стороны, Распутин неоднократно критиковал министров и иерархов Церкви за их антинародный образ жизни, а с другой стороны, водил дружбу с бесами. С одной стороны, пророчески предсказывал гибель Монархии и Царской семьи, с другой — сам же раскачивал в бурю неустойчивую лодку государства — Российской империи.
«Думаю, что мы не будем далеки от истины, — писала в 1914 году писательница Тэффи (Н. Лохвицкая), — если скажем, что Распутин — «газетная легенда» и Распутин — настоящий человек из плоти и крови — мало что имеют общего между собой. Распутина создала наша печать, его репутацию раздули и взмылили до того, что издали она, могла казаться чем-то необычайным. Распутин стал каким-то гигантским призраком, набрасывающим на всё свою тень. Зачем это понадобилось? Он нужен лишь для того, чтобы скомпрометировать, замарать наше время и нашу жизнь. Бросить тень на Царя. Его именем хотят заклеймить Россию».
«Воспоминания» Анны Александровны Вырубовой (1884–1964) (в монашестве Мария), фрейлины Императрицы Александры Феодоровны: «Россия, как Франция восемнадцатого века, прошла через дикое безумие, из которого она только сейчас начинает выходить в раскаянии и боли. Это безумие никоим образом нельзя отнести только на счёт так называемых революционеров. Оно проникало и в Думу, и высшие слои общества, и самих членов Императорской Семьи, — все они так же виновны в гибели России, как самый кровожадный террорист. То, что произошло в эти тёмные годы, было просто наказанием Божиим за грехи всего народа. Когда Его карающая рука так очевидно вознеслась над всем народом, как осмеливается кто-то относить эти бедствия только на счет большевиков? Мы, русские, взираем на ужасное состояние нашей некогда Великой страны, видим миллионы умирающих от голода на Волге и Украине, читаем пугающий список убитых, ввергнутых в тюрьму, в ссылку и слабовольно кричим, что Царь был виноват, Распутин был виноват, тот мужчина или та женщина были виноваты, но не признаемся никогда, что мы все были виноваты в измене Богу, своему Государю, своей Родине. И покуда мы не перестанем обвинять других и не покаемся в своих грехах, до тех пор не озарит рассвет милосердия Божия эту истощённую и безплодную пустыню, которая когда-то была могущественной Россией» (Р. Бэттс. «Пшеница и плевелы», стр. 186–187).
Сейчас необходимо непредвзято и честно разобраться с ролью Григория Распутина, убрать газетную легенду и оставить настоящего, живого человека. По делам его и воздать ему.
«…Хотя авторитет Распутина в глазах Государя и Государыни и действительно был высок, но Распутин не пользовался своим авторитетом для преступных целей, и самые ярые его враги не в состоянии будут указать ни одного преднамеренного преступного деяния с его стороны. Если бы его имя не сделалось мишенью для обстрела монархии, то он сошёл бы со сцены так же, как сошли со сцены и его предшественники… Всё это хорошо сознавали все, но все боялись прослыть «распутинцами» и тем громче кричали о преступлениях Распутина, чем больше желали отмежеваться от него и не запятнать своей репутации. А в чем выражались конкретные преступления Распутина, этого никто не мог сказать, и когда я об этом спрашивал, то никто не мог мне ответить…» (М. Е. Губонин «Акты Святейшего Тихона, патриарха Московского и Всея России», т. 1).
