Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" (книги TXT) 📗
— Эй, юноша! — с ленцой окликнул Жеана кто-то, когда тот принялся разгружать провизию и белые покрывала для шатра.
Предчувствуя неладное, Жеан обернулся. Какой-то тощий, грязный и явно нетрезвый крестоносец стоял за ним, нервно переступая с ноги на ногу.
— Ну? — вяло кивнул ему Жеан.
— Было у вас что-то?
— Что?
— Ну… с той ведьмой, — пояснил крестоносец.
— Ах, это… — смущённо потупился Жеан. — Нет.
В нездорово осунувшемся, исполосованном шрамами лице мужчины промелькнуло нечто, похожее на лукавую усмешку.
— Да брось! Ты же спишь с ней! Говорю, спишь…
— Это тебя не касается, — Жеан почувствовал раздражение. — Не сплю. Отправляйся к Его Сиятельству, может, он подыщет тебе наложницу, пьяная рохля! А Кьяру не трожь!
— Раз говоришь «не касается», вдвое чаще… «спишь»! Меня бы это, сам понимаешь, в такой мере не волновало, если бы вы были женаты, а так… анафемы на тебя нет, друг мой сердечный! Ты же монах, если мне память не изменяет?.. Как же это можно-то, а?
Жеан не ответил и, сгорая от стыда, взял Рассвета под уздцы и быстрым шагом двинулся прочь, наскоро собрав выгруженные вещи.
— Ещё и покраснел, бедняга! Думаешь, не вижу?! — прокричал вслед докучливый насмешник и громко икнул. — А вот настоятель-то твой кабы завидел б…
И зачем он только выпалил, что его это не касается?! Зачем вообще спорил с пьяным?
Жеан вытянулся, ища взглядом шатры своего отряда.
«Интересно, Пио бы одобрил всё… что происходит?» — задался риторическим вопросом юноша. Поскольку Жеан до сих пор пользовался шатром покойного рыцаря, он часто вспоминал его, и каждое воспоминание отдавалось не болью — тупой горечью в сердце. Однако он понимал, что теперь не время предаваться смертному греху уныния.
Центр Земли почти распахнул перед ним свои заветные врата.
========== 6 часть “Иерусалим”, глава I “Священный Град. Ревнитель веры” ==========
Бескрайний небесный свод простёрся над головой Жеана. Казалось, никогда небо не было так чисто и высоко, никогда не переливалось такими яркими, насыщенными красками, и никогда столь заливисто не пели в его вышине жуланы и жаворонки. Казалось, никогда знойный воздух не дышал такой возвышенной торжественностью. Заветные стены! Стены, к которым крестоносцы стремились, преодолевая колючие тернии, ценою телесного и душевного здоровья, ценою тысяч жизней! Стены, ради которых Жеан жил три мучительных года! Ради которых дожидался этого главного, заветного, чудесного дня — дня святого Марселена!
Священный Град! Иерусалим!
Вот он — во всей своей невиданной красе простёрся перед ним на пустынном холме, освещаемый багряным рассветным солнцем, со всеми роскошными замками, величественными храмами, башнями, уходящими в небесное марево разноцветными штандартами. Не что иное, как сам Священный Град! Точно видение, точно необыкновенная грёза, однако же — действительность.
Благословенный Богом Иерусалим!
— Вот мы и прибыли, — блаженно пропыхтела Кьяра, спускаясь с коня, и преклонила колена.
Жеан последовал её примеру. Глаза его заволокло слезами. Теми самыми, совершенно особенными, восторженными слезами, какие он помнил ещё с той поры, когда крестоносцам удалось отстоять антиохийскую крепость. Но вместе с тем, лёгкая скорбь о тех, кто так же, как он, считали Иерусалим заветной целью всей жизни, однако не смогли достичь её, на долгие годы упокоившись под мертвенным слоем песка, выражалась в этих слезах… Воистину, путь в Иерусалим был проложен прахом и костями! Целые кладбища крестоносцев остались позади… С каждой пролитой слезинкой новые и новые картины минувшего всплывали в памяти Жеана. Он видел корчащегося в жуткой агонии Пио, чьи губы из последних сил, будто в лихорадке, лепетали «Блаженны плачущие», видел Яна, стремительно летящего с шестидесятифутовой стены, видел Сильвио, мечущегося в чахотке, и брата Франческо… «Иди же. Тебе пора», — кажется, сказал он на прощание Жеану и даже не обнял, боясь, что его сердце, болезненное старческое сердце, окончательно разорвётся.
«Ты был прав, брат Франческо. Иерусалим — вот моё искупление!»
«Не стоит обольщаться! — иная мысль прерывала слепое ликование Жеана. — Ты ещё не знаешь, что там, за этими белокаменными башнями, за этими стенами, отливающими золотом. Иерусалим полон дивных чудес, но не ими ты пришёл любоваться, не ими пришли любоваться твои собратья. Мрачный дух витает в этих стенах, питая уродливое и извращая прекрасное!»
«Но я справлюсь, ведь так?» — спрашивал себя Жеан, и внутренний голос давал утвердительный ответ с неслыханной уверенностью.
Окончив молитву, Жеан поднялся с колен, а вслед за ним и Кьяра.
— Ах, разве это не прекрасно?! — захлёбываясь от восторга, воскликнула она.
— Это ещё далеко не конец, — осторожно заметил Жеан. — Не позволяй бешеной радости лишать себя благоразумия. Я слышал со слов туркополов, здесь владычествует какой-то чудовищный правитель, пришедший к власти не по наследству и даже не волею народа, но путём мародёрства и кровопролития. А уж сколько он знает языков — мудрейшему из мудрейших Запада столько неведомо! Не хотел бы я лично повстречаться с ним в бою!
— Господь не оставит нас! Ты мне веришь? — Кьяра взглянула исподлобья не в силах скрыть озорных искорок, игравших в её глазах.
— Верю.
Жеан снова поднял глаза к безоблачному небу, осознавая, что не лжёт ни себе, ни тем более Кьяре. Невозможное уже свершилось, а значит, свершится и возможное, ведь Христово воинство воспламенилось новыми силами. Среди крестоносцев было много армян, а также сирийских лучников, именуемых туркополами, в розовых туниках, широких шароварах и прочных панцирях.
— Сейчас мы разобьём лагерь, — сказал Жеан. — Пойдёшь ко мне или останешься с монахинями?
— Чтобы ты опять меня до смерти зализал?! Вот ещё! — надменно фыркнула Кьяра и резко вскинула голову.
— Тебе же нравится. А ещё ты хочешь сказать, как сильно любишь меня, только не находишь подходящих слов.
— Я убью тебя!
— И кто будет тебя защищать? Я знаю, ты и сама отлично справляешься, но ведь так совсем неинтересно!
— Может, тебе за это меч отполировать, негодяй? Или завтрак в постель принести?! Иди сюда! — Кьяра потянула Жеана за грудки, тот поддался, и их носы почти соприкоснулись. — Ты красивый. А ещё безбожно наглый. Неудивительно, что тебя так легко из монастыря выпустили. Ты точно создан для того, чтобы раздражать меня своими усами и выходками! Ну что глазами хлопаешь? Сделай, что собирался. Ничего с мужским распутством нам, женщинам, не поделать — так уж Бог предопределил. Увы и ах, остаётся лишь покориться… мой хорошенький.
Жеан быстро поцеловал её в губы и, отступив назад, чтобы не получить оплеуху или пощёчину, сказал:
— И всё-таки меня интересует, когда мы обвенчаемся?
— Венчаться?! Изверг! Дай насладиться медвяной молодостью!
— Брось, тебе уже восемнадцать, в то время как при других обстоятельствах пришлось бы пойти замуж гораздо раньше, причём отнюдь не по своей воле… и не за того, за кого хочется.
Внезапно Жеан вспомнил, что в суме, прикреплённой к седлу, покоятся праздничные платья, купленные за вознаграждение Танкреда, и в который раз мысленно отблагодарил благородного графа.
— Ладно, всё едино! — отмахнулась воительница.
— Так что? — Юноша ненавязчиво коснулся плеча Кьяры.
— Что? — прыснула со смеху та.
Жеан невольно просиял. Зная натуру Кьяры, он не мог предположить ничего, кроме как того, что она согласилась.
***
Оглушительный орлиный клёкот раздался над ушами Жеана. Он проснулся, кажется, даже вскрикнув от неожиданности, и огляделся по сторонам. Кругом лежали лишь багровые песчаные дюны да дикий ветер пронзительно выл над пустошью, подёргивая сиротливо торчащие из-под земли пожухлые кустарнички.
«Какое странное место», — подумал Жеан. К неожиданности, мысль оказалась совершенно связной и внятной, более того, юноша не испытывал ни малейшего ужаса, но ощущал лишь странное смятение. Его мозг хотел что-то вспомнить, до боли, до тошноты надавливая на череп. Однако чем упорнее Жеан пытался понять, что именно, тем сильнее раскалывалась его мятежная голова.
