Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" (книги TXT) 📗
Нет! Альтаир не может быть человеком! Сам Князь Тьмы стоит перед ним, разражаясь человеконенавистническими речами! Иначе возможно ли объяснить то, что несколькими минутами ранее над ним парил орёл, впоследствии принявший человеческий облик? Подобное подвластно только сверхъестественной силе!
— В-ваша Светлость… — начал было Жеан и осознал, насколько язвительно это обращение в отношении Альтаира.
Перед глазами его всё пошло кувырком. На мгновение показалось, будто Альтаир снова обратился в птицу и воспарил над землёй, но, моргнув, Жеан понял, что всё осталось прежним: алое небо, бескрайние песчаные дюны, луна, льющая на землю свой невозмутимый, безучастный свет, обезумевший от жажды крови исполин, остервенело мечущийся по краю пригорка.
— Помни: перед кафиром я не держу слов, лишь меч. О… я знаю, чего ты хочешь: выкупить свою никчёмную жизнь златом! Воистину — я готов пойти на такую почесть, но лишь с твоим чистосердечным покаянием! Я готов облачиться в нищенские лохмотья, отправиться по миру, готов отдать все блага, что нажил себе, но не позволю языческой мерзости растлить мир! Прекрасный, светлый Божий мир!.. Клянусь Святой Каабой! О всеблагой Аллах! Я преданный посланник Твой, истинную веру несущий в земной мир! Я венец Правосудия, страстный ревнитель веры! Я посланник Твой! Венец Правосудия! Я страстный ревнитель веры!..
Всё потонуло в демоническом хаосе. Небо слилось с землёй и завертелось пламенными спиралями. Чёрная туча накатила на Жеана. В ушах зашумело, однако даже сквозь этот шум он слышал беспрестанное: «Я Посланник Твой! Я страстный ревнитель веры!», но вот оглушительный раскат грома перекрыл ревущие возгласы Альтаира, после чего всё кануло в обетованную тьму и стихло.
========== 6 часть “Иерусалим”, глава II “На брачном ложе” ==========
Комментарий к 6 часть “Иерусалим”, глава II “На брачном ложе”
Жеану двадцать лет, Кьяре — восемнадцать. Ничего криминального.
Жеан вскочил, тяжело дыша. Серый полумрак шатра окутывал его, и ветер зловеще выл снаружи, трепеща хлипкие стены. Всё произошедшее было лишь очередной тревожной грёзой, и в глубине души он знал это заранее.
— Уф, — выдохнул он. По телу пробежал промозглый холодок, хотя собирающаяся буря была далеко не холодна и тотчас наполнила шатёр тяжёлым чадом.
«Кьяра!» — вспомнив, какие любезности желал оказать ей страшный сарацин из сна, мысленно спохватился Жеан и встревоженно огляделся.
— Ты не спишь? — сонный голосок прорезал тишину шатра.
Кьяра, сладко зевнув, приподнялась с ложа, расстеленного наскоро и заброшенного льняным бельём. Она была в лёгкой сорочке. Под глазами её зияли нездорового цвета синяки, а ямочки и шрамы на лице, казалось, выявились ещё чётче, но в целом выглядела воительница счастливой и удовлетворённой, что не могло не радовать Жеана.
— Ах… ты не спишь! — вне себя от облегчения, ответил он Кьяре её же собственными словами.
— Гром громыхнул. Ещё бы, — недовольно проворчала та. — Дождём и не пахнет, опять, чую, буря песок несёт…
— Я тоже слышал. Но проснулся вовсе не поэтому. Снова дурные сны.
— В такую чудесную ночь. — Кьяра села.
В этом Кьяра была права: ночь действительно выдалась чудесная. После недолгих колебаний она всё-таки согласилась на брачный союз. Жеан понял это по её застенчивой улыбке и озорному взгляду. Они обвенчались моментально, вечером того же дня, как осели у стен Иерусалима, и ни разу за время таинства в голове Жеана не пронеслось мысли о том, что он поступает поспешно или ошибочно. Жеан чувствовал Кьяру, чувствовал, что та разделяет его устремления, несмотря на многочисленные надуманные разногласия. И уверенность в этом лишь усилилась, когда духовное чувство переросло в чувство плотское, только на сей раз не единое желание, но ещё и действо. Это было странно, полностью отлично от того, что представлял себе Жеан, но всё же приятно. Впервые в жизни он не испытывал ни малейшего стыда ни перед лицом Господа, ни перед самой Кьярой, и отнюдь не только потому, что на пике соития им овладела неистовая страсть, разом заглушившая глас разума. Он отчётливо видел, что чуткая Кьяра, которой всегда было известно больше, не ощущает смущения, а значит, любовный акт если не удовлетворяет Божьей заповеди, то по крайней мере, не противоречит ей.
— Ты, кажется, был неосторожен, — спустя минуту, добавила Кьяра.
— Что? — не понял Жеан.
— Ну… я о том, что произошло. — Взгляд её посуровел. — Ты хоть осознаёшь, что будет, если я забеременею?
— Прекрасно осознаю. Не бойся: наше потомство будет самым достойным, — с нежностью промурлыкал Жеан, чувствуя, как тревога испаряется вслед за странным кошмаром.
— Ты знал! Хитрец! Ну уж нет! Ладно всё остальное, но к такому я не готова!
— Нет. Прости, если сделал что-то не так. Ты права: нам рано думать о семье, ведь Иерусалим до сих пор находится в неприятельском плену.
Жеан деликатно прильнул к Кьяре и с наслаждением зарылся носом в её взлохмаченные волосы.
— Так что опять за сны? — спросила она и отстранилась.
Жеан ждал этого вопроса. Покорно отпустив Кьяру, он вкратце рассказал об увиденном во сне, умолчав о том, что грозился сотворить с Кьярой кровожадный сарацин.
— …право, никогда ещё я не видел такого разъярённого сарацина. Его голос был похож на гром, сложение — как у совершенного орудия убийства, а глаза… или, вернее, глаз… ах, видела бы ты, каким безумным огнём он горел, безотрывно выедая меня изнутри. Поистине дьявольское око! Если меня не подводит память, он даже ни разу не моргнул. А человеконенавистнические речи? Даже самый одичалый фанатик, будь то магометанский или христианский, — невинный агнец на фоне Альтаира! Мне кажется, это небезосновательно, и тот человек… или не человек, словом — создание… на самом деле существует! Возможно, даже в нашем лагере. Шпионит за нами, читая мысли, подслушивая разговоры и замышляя нечто ужасное. Не удивлюсь, если через закрытый вход в шатёр он наблюдал за единением наших тел!
— Сарацин? В лагере? Не говори глупостей! Мы столько пережили, не одному тебе снится подобный вздор! Я думаю, этот Альтаир — твои сомнения и страхи, ничего более!
— Нет. Он особенный. Неуловимый! Чудовищный!
— С нами Бог, — решительно сказала Кьяра, хотя было видно, как она напугана.
— Вот и я сказал ему так, — ответил Жеан.
Он снова потянулся к Кьяре, и на этот раз она поддалась. Поцелуй был на редкость длительным и горячим. Постепенно Жеан ощущал, как гнетущее чувство, вместе с томной сонливостью, покидает его, уступая место упоительному плотскому трепету. Кьяра выдохнула и едва не застонала.
— Всё ещё не нуждаешься в мужчине? — насмешливо спросил он.
— Нуждаюсь, и ты даже не представляешь, как. Я люблю тебя, Жеан. Больше идеи. Свободы. Воинского ремесла. Больше всего-всего, чем я жила! Да. Я признаю. И сейчас жажду лишь одного… Ты победил, усатый аспид. Ты прижал меня к земле, укротил, как дикую кошку. Можешь собой гордиться. Ведь это говорит Кьяра, сама Кьяра. Говорит — и не верит. — Она поцеловала Жеана в засаленную шею. — Когда-то я думала, что смогу пойти не только против своего низшего положения, но и своей женской природы, однако, едва испытала влечение к тебе… я испытала его гораздо раньше, чем ты ко мне и потому оттолкнула тебя. Я не давалась мужчинам, но мне всегда хотелось этого — с тобой, только с тобой. Я не крестоносец. Нет. Не крестоносец. Я распущенная, несносная крестьянская девка и всегда ею буду. Я порочна, и твоё огромное заблуждение…
— Довольно слов. Ты чудесная девушка, и сегодня я действительно вижу в тебе девушку. И вчера, когда ты впервые облачилась в женское платье. Однако когда мы покинем шатёр, ты снова станешь монахиней войны, ничуть не менее полюбившейся мне за эти годы. Я люблю в тебе всё, Кьяра — каждую твою крайность, — прервал её Жеан. — И всё сделаю, моя дикая кошка. Только скажи, что.
— Я в твоей власти, нахал. Что угодно, только осторожно, — пробурчала Кьяра, неторопливо стягивая с него пропитанную потом нательную рубашку и легко прикасаясь к наиболее чувствительным участкам тела. — Даже если тот страшный сарацин увидит нас, и происходящее побудит в нём жажду, не нам отвечать за его грехи.
