Под небом Палестины (СИ) - Майорова Василиса "Францишка" (книги TXT) 📗
Песок, кругом песок, и рыдание ветра, и низкое, двигающееся небо, окрашенное зловещими огненными красками… и орлиный клич! Но где же сам орёл?
Жеан приподнялся с земли. Он отлично помнил, что засыпал без рыцарского облачения, однако сейчас при нём было всё, даже оружие, и возможно, именно поэтому он не чувствовал страха. Даже огромная плотоядная птица — ничто против разящего металла. Жеан поднял голову кверху, высматривая орла. В следующий миг громадный крылатый силуэт, подняв над пустошью густые песчаные тучи, пронёсся над ним, и скрылся за крохотным пригорком… или же на самом пригорке, растворившись в непроницаемом слое красного тумана.
— Где ты?! — крикнул Жеан, и слова его звонким эхом разнеслись по округе. — Я готов сразиться с тобой!
«В самом деле?!» — громкий возглас на чистом французском заставил сердце Жеана подскочить к самому подбородку.
Жеан моргнул и едва не ахнул: на пригорке возник человек, а вернее, его высокорослый силуэт — в мешковатых одеяниях, на фоне которых отчётливо вырисовывалась сабля. Желтоватые лунные блики бешено скользили по сверкающей, идеально отточенной грани. Незнакомец имел, определённо, человеческий облик. Он был высок и, хотя уступал в этом Боэмунду, выглядел куда крупнее антиохийского князя: имел сложение поистине совершенного воина, особенно картинно выделялись его широкие плечи и мощные мускулы. Казалось, это был не человек, но бездушная машина для убийства из человечьей плоти и крови… или всё-таки из раскалённого железа. Жеан не мог понять наверняка, поскольку видел лишь смутные очертания загадочного человека, но этого было достаточно, чтобы тело покрылось зыбкими мурашками и он боязливо попятился назад, моля Всевышнего, чтобы тот больше не двинулся с места. Но, когда незнакомец неторопливо, почти бесшумно выступил вперёд, желая спуститься с пригорка, юноша осознал, что обречён. Луна, жёлтая, словно примула, осветила лицо мужчины, и Жеан смог разглядеть его черты. Смуглое, сплошь изрытое рваными рубцами, оно, к изумлению, оказалось абсолютно человеческим, мало чем примечательным на фоне прочих лиц восточной породы. Лишь единственное — вспухшее бельмо, пронизанное множеством тонких алых ниточек, вместо одного глаза, способно было надолго приковать к себе внимание, да второй глаз, пылающий нездорово-яростным огнём, побуждал в Жеане боязливый трепет. Зубы незнакомца были враждебно оскалены, точно он превозмогал желание атаковать. Жеану, равно как и ему, приходилось прилагать немалое усилие, чтобы не втянуть голову в плечи и не отвести взора.
Внезапно чудовищный пришелец сделал то, чего Жеан страшился наиболее всего, — заговорил…
— Как долго я ждал этого…
Жеан похолодел. Голос был подобен гулкому раскату грома: грозен и притом столь дьявольски спокоен, что, казалось, это говорил не живой человек, но восставший из могилы покойник.
— Вы… чего вы ждали? — каким-то чудом выдавил Жеан, боясь отвести взгляд. Незрячий левый глаз словно околдовывал, словно засасывал его в ужасающую, слепяще-белую бездну, на несуществующем дне которой вились живые кровавые паутинки. С каждым футом — всё шире, всё белее, всё тоньше и гуще — наконец, настолько, что невозможно было вообразить — лишь взалкать благодатной тьмы…
— Ждал, когда знамя священного джихада возденется над миром, возвестив о кончине всего непокорного! Миром, порабощённым грехом и пороком! Что вот уж столько веков корчится под гнётом кафирской скверны! И вот — она сама явилась ко мне на верное закланье… Ты должен помнить меня, юноша: я — орёл! О милостивый Боже, как я жалею, что не вспорол тебе брюхо тогда! — Голос незнакомца стал похож на рык. — О презренный сын шайтана! Ты должен помнить! Должен помнить блеск моих когтей в кромешной мгле пустынной ночи, свист моих смертоносных крыл, перекрывающий вой хамсина, должен помнить, как пылали в червонной дымке мои глаза, налитые праведной жаждой крови! Должен помнить, как я окрасил небо в свежий багрянец!.. Но ничто тебя не устрашило, и ты всё-таки явился ко мне… явился сам, наравне с прочими безрассудными содомитами, пришёл, чтобы так же, как они, беспамятно залечь в сухие иерусалимские почвы, а после столь же беспамятно истлеть, став пищей для червей! О — как долго я ждал этого!
— С нами Бог… — едва слышно пролепетал Жеан и тут же пожалел о своих словах.
Что-то неуловимое, похожее на жалостливое пренебрежение, проскользнуло во взгляде мужчины, который, как и предполагал Жеан, был сарацином. Его сросшиеся брови насмешливо вздёрнулись. Он разразился жутким раскатистым смехом. Юноша почувствовал, как земная твердь уходит у него из-под ног.
«Бежать!» — поразила его мозг безумная мысль, но, нащупав дрожащей рукой рукоять меча, покоящегося на поясе, он продолжил стоять на месте. Колени Жеана безвольно подкашивались. Ноги увязали в песке, а на глаза наворачивались слёзы, тотчас испаряясь на горячем воздухе. Это лишь пуще забавляло грозного врага, который знал всё: что он чувствует и, вероятно, даже о чём думает.
«Нужно атаковать сейчас!»
Но Жеан не мог даже пошевелиться, не говоря уж о том, чтобы ринуться наутёк или сражаться. Быть может, стоит взмолить о пощаде?
«Меч со мной. Я воин, — мысленно старался успокоить себя Жеан. — Меч со мной, а значит, полбеды уже преодолено».
Но выступать против него? Не подобно ли это выступлению против греческого Зевса или скандинавского Одина, что суть титанические бесы?!
— Кафиры… Шииты…— тихо, почти шёпотом, промолвил сарацин с едкой горечью. Приступ смеха прервался так же внезапно, как начался. — Они… сделали меня несчастным… У меня было потомство, пять сыновей, верных слуг всемилостивого Аллаха и Пророка Его, и одна красавица-дочь, которую я особенно любил… всех убили! Унизили!.. Вырезали безо всякого разбора!.. И лишь последний — Халид, остался с Альтаиром, дабы бок о бок с ним чинить страшный, вселенский суд, дабы вместе с ним отплатить бесовским отродьям по чести и совести, как было предначертано нашими славными предками! Иначе однажды они также сживут меня со свету… лишь о том и думают, чтобы ночью пробраться в покои и упиться моей мученической кровью… я вижу их во сне, слышу их голоса наяву, и порой они становятся настолько громки, что заглушают слова Магомета, неустанно призывающего меня к борьбе! Я готов, но сначала им нужно отплатить! Не унижением отплатить, но кровью!.. Безбрежными реками крови лишь с несколькими крохотными островками, где доблестные воины священного газавата будут чествовать свою последнюю, триумфальную победу… в этой извечной вражде! Очистительная буря… о, нет, Великая очистительная буря!.. Она не оставит после себя даже блёклого следа варварской скверны, и лишь стойкие в вере вырвутся из неё живыми, чтобы беспрепятственно дожить земной век в глади и покое!
— Потомство… это… всё, безусловно, ужасно, но… при чём же здесь христиане, если вы говорите о шиитах?
— Молчать, зловонная франкская собака! — взревел сарацин. Его настроение менялось с неслыханной скоростью. — Христиане, иудеи, шииты — сие есть в сущности одна и та же маска! Один паразит, нуждающийся в тщательном искоренении! — Внезапно голос Альтаира снова стал мягок и умиротворён: — У тебя есть женщина?
— Д-да…
В этот момент Жеану захотелось провалиться сквозь землю. Какая бесовщина тянула его за язык?!
— О-о-очень славно, — сладко протянул Альтаир и принялся озабоченно топтаться на месте. — Однако можешь не сомневаться: я тоже убью эту варварскую шлюху и убью с куда большим вожделением, нежели всякого мужчину-воина! Я сделаю так, чтобы она страдала! Страдала за Господа, которого не чтила! Я буду мучить и истязать её до тех пор, пока она не обратится в неузнаваемую мешанину — лишь единственный участок на этом тщедушном, жалком тельце останется в абсолютной целостности… для того, чтобы я мог насладиться им, когда оно издохнет и охладеет!
Последние слова Альтаир произнёс с особенным смаком. Единственный глаз его сверкнул тысячами невообразимо белых молний, и Жеану почудилось, будто он слышит раскаты неумолимо надвигающейся бури. Он стоял ни жив ни мёртв, холодный, как труп, но с бешено колотящимся сердцем, стука которого не слышал в непрекращающемся вое ветра, однако чувствовал, как болезненно оно разрывает грудь.
