Гибель империи. Северный фронт. Из дневника штабного офицера для поручений - Посевин Степан Степанович
Этот-то нелегальный «Совет» рабочих и солдатских депутатов, все время весны и лета состоял преимущественно из русской интеллигенции, державшей в своих рядах немного и «сереньких людей» — для фирмы и голосов, руководимых чужими людьми — агентами, свободно явившимися в Петроград в период безвластия 26/П — З/Ш. Надев солдатские шинели и прикрывшись слегка псевдонимами, эти агенты Генерального штаба императора Вильгельма II, лейтенанты и майоры, делали все зависящее от них, чтобы в кратчайший срок развалить в свободной великой стране российские армии и флот. Им открыто, конечно, помогали доморощенные большевики — Ленин, Троцкий и другие, поспевшие вернуться также из заграницы с известными директивами, а в армиях ближайшего Северного фронта, на который уделено особенное внимание, усердно исполняли их поручения свои же агенты из солдат и «на скорую руку спеченные офицеры?», как: Брег, Сиверс, Данишевский, Нахимсон и многие другие, безнаказанно обрабатывавшие 600-тысячную солдатскую массу Рижского фронта, фронта, важного для страны и по стратегическим, и по политическим соображениям. Всюду ли переполнялось тогда теплом и светом? — спросит наш читатель.
Бескровная Февральская революция, или как ее окрестил Генерального штаба полковник Казбегоров — «революция господ», легко передала верховную власть в стране в руки «временного правительства», которое еще легче, с самого начала своего существования, начало постепенно, самовольно, передавать эту власть дальше — в руки безответственных масс, не исполнив поручения и не оправдав доверия, данного ему представителями российского народа, высшего в то время в стране учреждения — Государственной думы. Слабохарактерность власти, этого Временного правительства, с первого дня своего существования показала и другим пример к непослушанию, к неисполнению «распоряжения высшей власти, как то было объявлено народу с «высокой» трибуны Государственной думы: «созвать в июле месяце того же года, т. е. после четырех месяцев, Учредительное собрание, но отложило дальше, и допустило ограничение власти начальников — офицеров в армиях, на фронтах, хотя бы в виде «Приказа № 1, а затем и административно — должностных лиц в стране. Само же это «временное правительство» скоро персонально стало оставлять постепенно свои ответственные посты: сначала военный министр Гучков [12], а затем Милюков [13], Коновалов, дальше князь Львов и другие народные демократы, пока эсеровский «товарищ», господин Керенский, подготовлялся именно вскочить, хотя бы на короткое время, на вершину власти большой страны и многомиллионных армий на фронтах протяжением более чем в две тысячи верст, и тем, так сказать, «укрепить за народами свободной страны достижения Февральской революции». Вместе с тем главным образом он питал себя надеждой и на хорошие результаты своей личной юриспруденции по Министерству юстиции «О омоложении и об освежении армий», допустив к выпуску в армии на фронт офицерами (прапорщиками) евреев: 2600 человек к концу апреля и 2600 человек к началу августа, заручаясь к осени хорошим кадром. Об этом Керенский сделал и подробное официальное сообщение на заседании «нелегального совета рабочих и солдатских депутатов» в Смольном (Рижское обозрение, 1917 г., 20/IV, № 88).
На Северном фронте в то время было еще тихо, спокойно, и «товарищи» — солдаты, под руководством своих же выборных комитетов и агентов из «Петроградского Центрального совета» — уверенно занимались политикой и братанием с противником на передовых позициях, безнаказанно покушаясь на жизнь своих начальников — офицеров. В городе же — разлагали агитацией резервы, натравляли солдатскую массу на офицеров и комитет на комитет, и чуть ли не каждый день Рига превращалась в боевой фронт: ружейная перестрелка и даже пулеметная трескотня меняли часто обстановку ближайшего фронта; дрались между собою непослушные Совету войсковые комитеты и формировавшиеся под их же руководством женские ударные группы, шефом которых считался все-таки главковерх г-н Керенский. Гетрудненская и Двинская улицы часто оглашались под вечер пулеметной трескотней и свистом пуль.
Горожане также не отставали в прогрессе этом. Свобода была для всех. Как-то скоро обленились: праздные разговоры, еда и критика заменили все у них. О работе и думать никто не хотел. И было очевидно, что только от зажигательных речей волновалась вся страна и армии, но мер к ограничению такого зла никто не принимал, хотя и ясно понимали могущие быть от этого последствия; и ловчаки-начальники ухитрялись под шумок бежать домой, беспомощно махнув на все рукой, а за ними и солдаты-дезертиры, и местный обыватель вслед за ними, не зная сам куда, — уплотняя необъятную Россию. Страшное слово «газы», правда, у всех в то время было на уме, но искреннее желание, конечно, скорей попасть подальше в тыл и на кавказские курорты — полечиться и отдохнуть немного на казенный счет, при благосклонном Временном правительстве.
Северный фронт, — опора и защита путей к столицам, был, вместе с тем, и колыбелью обеих российских революций. Здесь в вежливой форме предлагалось, пока высшим, «неугодным Временному правительству и комитетам» властям и вождям армии ехать на Кавказ и отдохнуть — на ваше, мол, место назначим другого, более сговорчивого с нами. И эта смена и повышения, без особой к тому необходимости, порождали в низах зависть и стремление также к высшей власти, а если что не удавалось, применялись тогда интриги; интриги куда опаснее интриг бывших «при дворе». Там они захватывали лишь известный придворный круг, а у Временного правительства — весь народ и армии страны. В результате появились и захватчики, для которых интриги были слабы; им нужны были более сильные ощущения, как физическое и моральное наслаждение, что и вылилось в конечном итоге в «большевизм», поправший все права народа и нанесший удар, удар смертный всей благомыслящей интеллигенции.
Главкосев [14] генерал Рузский [15], так много старавшийся для Февральской русской революции (его речь и объяснение корреспондентам Рижского обозрения, 1917 г., III, № 57), не нашелся своевременно предложить более реальную — спешную реформу для блага всех народов и большой своей страны и армий, а именно он-то и уговорил императора Николая II отречься от престола, сам же был отчислен от должности (Рижское обозрение, 1917 г., № 93), по выработанному закону министра юстиции Временного правительства «эсеровским товарищем» Керенским — об омоложении армии (Рижское обозрение, 1917 г., 24/Ш, № 68); на основании этого закона убрали из армии и весьма многих других достойных и стойких высших военачальников из генералов. Центральный совет (нелегальный) солдатских и рабочих депутатов работал на разложение не покладая рук. Этот же Совет упросил английское правительство (Рижское обозрение, 1917 г., 11/IV) освободить и задержанных в пути Троцкого, Мухина, Романчека, Фишелева, Чудновского и Мельнишанского, агентов императора Вильгельма II; a 17/IV 1917 г. (Рижское обозрение, № 86). Ленин сам предъявил себя Совету. Таким образом, аппарат разложения налажен был. Военный министр Временного правительства г-н Гучков, видя, что армии и страна направлены уже к разложению, счел за благо отказаться от дальнейшей своей работы и с 1 мая 1917 г. сложил с себя обязанности военного министра.
Но вот вступает в должность военного и морского министра Керенский. Спешно удалены от должностей в армиях еще около 114 генералов, и 32 генерала перемещены (Рижское обозрение, 1917 г., 4/V, № 100), что вызвало, главным образом, и уход Гучкова. В армиях отменяется дисциплина и вводится «товарищеское обращение»: да, нет, не хочу, не могу и пр. (Рижское обозрение, «Приказ армии и флоту…» 1917 г., 11 мая). И начался безумный танец миллиардеров; прожигание жизни и систематическое уничтожение накопленных долголетним упорным трудом капиталов, почему министр торговли и промышленности Коновалов также поспешил отказаться от своего поста (Рижское обозрение, 20/V, № ИЗ). А на Всероссийском съезде солдатских и рабочих депутатов Троцкий уже открыто заявляет: «помните, что у нас нет другой власти, кроме Советов… (Рижское обозрение, 7/VI, № 127)».
