Столичный доктор. Том VI (СИ) - Вязовский Алексей (полные книги .txt, .fb2) 📗
— Надо ехать в Царское. Там найдем у кого спросить. Сергей Александрович точно там. Да и другие великие князья. Дурново, Горемыкин — вряд ли откажут.
— Да я готов, собственно, мне только шинель надеть.
Ехали мы до Царского как простая публика, в пригородном поезде. В экипаже все равно дольше бы получилось. А на машине… Нет, пока не готов рисковать подвеской первых Мерсов. Всю дорогу молчали. А что обсуждать? В том, что смерть цесаревича — вовсе не следствие нашей операции, я был почти уверен — выписали то мы его вполне здоровым и бодрым. О чем была запись в больничной карте, которую я вез с собой. Но если нас захотят назначить виновными, то уже ничего не поможет. Спустят всех собак, потом еще добавят.
И в Царском тоже, как и простая публика, сражались за извозчиков. Вернее, я перехватил таксера прямо перед носом у какой-то дамы. Она что-то недовольно шипела мне вслед, но я вслушиваться не стал. Извините, сегодня не до политесов. Погодка, вопреки новостям, глаз радовала — солнышко светит, птички чего-то друг дружке рассказывают, ну и прочее, моменту совсем не соответствующее. Весна окончательно взяла верх над зимой.
На территорию дворца нас запустили без проволочек. И даже дали провожатого, чтобы уж точно не заблудились. А дальше — начались интересности. По дороге нас догнал ливрейный лакей и попросил пройти с ним. Блин, как в кино, Штирлиц идет по коридору и все на него пялятся. Провожатый вел нас какими-то закоулками, темными тоннелями и непонятными переходами. Я вроде не страдаю географическим кретинизмом, но очень быстро перестал понимать, в каком крыле здания мы находимся. На финише нас завели в приемную — а ничем иным это помещение и быть не могло, судя по секретарскому столу и еще одной двери. Лакей нас мигом покинул. Кино продолжается. Понятно, что сейчас мы с кем-то разговаривать будем, но можно было просто сказать? Мы уселись на стулья и продолжили начатое в экипаже обсуждение министерских дел. А что, в такой ситуации про работу только и остается говорить.
— Ходят слухи, — Склифосовский постоянно вытирал пот со лба платком. Явно нервничал. — Что у Горемыкина лежит проект закона о трезвости.
— Серьезно⁇
— Нас тоже собираются привлечь. Для обоснования.
На авторитете нового министерства хотят проехаться? А вот хрен им!
— Ну Семашко собирал цифры по смертности связанной со злоупотреблениями. Там все плохо.
— Знаю. И все-таки не верю в сухой закон.
Да когда нас уже примут-то⁇
— Я тоже. Справка от министерства финансов о потерях бюджета есть?
— Не знаю, я даже еще не видел черновика этого плана, — Николай Васильевич наклонился ко мне. — Говорят, что проект поступил из Госсовета. От Сергея Александровича.
Вот это сюрприз! Великий Князь ни словом мне не обмолвился об этом. Хотя мы пару раз виделись в яхт-клубе. Правда, все больше мельком.
— С пьянством бороться надо. Но запреты… — я пожал плечами. — Будут варить самогон не только в деревнях, но и по городам тоже. Травиться всякими суррогатами.
— Именно! — Склифосовский опять достал платок. Пот так и лил с него. А ведь он уже совсем не молодой. Зачем такие волнения?
Дабы отвлечь профессора от мрачных мыслей, я начал излагать свои соображения о борьбе с пьянством. Ограничение времени продажи спиртных напитков, плавный подъем акцизов. Ну и всякое замещающее — больше вина, зеленый свет пивоварению. Чтобы не только водку глушили.
— Очень здравые мысли, — покивал министр. — Но прислушаются ли теперь к нам…
— Да что там может быть-то⁈
Это китайская пытка ожиданием меня порядком достала.
— Какие-то послеоперационные осложнения, — тяжело вздохнул Николай Васильевич.
— Тогда бы его срочно доставили к нам! Ничего не понятно…
Мурыжили нас почти час. Никто не заходил, чай не предлагал. Да что там, даже воды стакан никто не поднес! Гады! И за дверью никаких звуков не раздавалось. Наверное, решают, что с нами делать, не иначе. Уж лучше бы выгнали, честное слово.
Обсудив все, что можно мы впали в какое-то оцепенение. Молчали уже минут двадцать — разговоры даже про работу бесконечными быть не могут. И я погрузился в то самое состояние медитации, которому меня обучил Ли. И вновь попытался вспомнить хоть что-то про изониазид. И вроде ничего нового, кроме непонятно откуда взявшегося запаха крепкого табака, а потом в памяти всплыл старый советский лозунг про каплю никотина, которая убивает лошадь.
— Господа, ваша авантюра привела в итоге к гибели наследника престола, — ронял свинцовые слова Николай.
Я молчал, следуя недвузначным инструкциям Склифосовского. Да и смысл перечить императору, если точно видно, что слушать он сейчас согласен только самого себя?
Завели нас минуты три назад, и всё это время мы внимали потоку черного пиара в исполнении господина Романова. Ничего выдающегося, так, обычный треп, но важно ведь, кто говорит. И смотрел он всё время только на меня, стоящего за правым плечом Николая Васильевича. То есть, поначалу мы рядом были, но потом он ступил немного вперед, прикрывая меня. Не помогло. Присутствовавшие на экзекуции Сергей Александрович и Дурново не вмешивались. Великий князь, может, и посылал телепатические лучи поддержки, но у меня сегодня с приемом мыслей на расстоянии беда. Впрочем, он пару раз ободряюще кивнул, когда никто не видел.
Зато наконец-то мы узнали обстоятельства смерти Георгия. Пришлось вычленять из кучи обмолвок и высокопарной брехни, но кто знает, тот поймет. И снова, как и в реальной истории, велосипед. Как выяснилось, накануне они с адъютантом вопреки всем нашим инструкциями слегка усугубили, потом утром продолжили, после чего младший брат императора внезапно понял, что его физические кондиции позволяют совершить велосипедную прогулку. А ну как же! От чахотки вылечили, можно дышать полной грудью и ни в чем себя не ограничивать.
И всё было хорошо, пока он не решил спуститься на велосипеде с небольшой горки. Как пишут в протоколах, потерял управление и упал, ударившись о дерево левым, блин, боком. Даже не правым. Тут понабежали помощники, подняли, и понесли в жилые помещения. Туда пришел дежурный доктор, который не заметил при осмотре сломанное ребро. Порекомендовал обезболить ушиб кокаином и приложить лед. Через час наследник благополучно заплохел и был осмотрен повторно. Перелом шестого ребра обнаружили, но к предыдущим действиям добавили тугое бинтование. Больше ничего. Легче не стало, и только с третьего, господа, раза додумались до икс-лучей. Гемопневмоторакс. Кровь в плевральную полость лилась ручьем. Думали, решали, совещались. Когда поставили дренаж, было поздно. Вытекло порядка двух литров крови. Вероятно, началось диссеминированное внутрисосудистое свертывание, что ситуацию не улучшило, кровить начало только интенсивнее. Нет, в почти труп честно перелили означенные два литра цельной крови, но было уже поздно. Глаза закрыли за четыре, блин, часа. Специалисты, конечно, сказать нечего. И никто не догадался пригласить тех, кто лечил цесаревича и оперировал его. А теперь мы виноваты. Вернее, я.
Зато придворные лекари оказались мастерами отмазок и перевода стрелок. Уж не знаю, как они рассказывали, но сочинили убедительную версию, связавшую операцию с велосипедом. Сволочи. Узнаю ведь всех поименно, и вычеркивать из списка не буду, даже когда отомщу.
У меня к этим ветеринарам много вопросов появилось. И самый первый из них: они что, легкие совсем не слушали? Или стетоскоп приложили пару раз к груди, а переворачивать пациента не стали? Не знаю, что решит в их отношении император, но я бы этим специалистам не доверил даже анализы в лабораторию отправлять.
— Нужно вскрытие, — мрачно резюмировал Склифосовский. — Без него делать подобные выводы преждевременно.
— Преждевременна была ваша операция! — повысил голос помазанник.
А глаза то у него заплаканные, красные! Какая же сука его так накрутила?
— Раз ваше императорское величество считает, что виноваты мы, точнее я, как инициатор всей этой истории, то остается подать в отставку, — я вытащил из папки и протянул царю прошение.
