Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗
Хатори достал бледно-розовый пион из напольной вазы, стоявшей рядом с кровати, и провёл пальцем по нежным, трепещущим лепесткам.
— Я совсем не уверен, что смогу стать хорошим отцом для этого ребёнка, — сказал он.
Иннин непроизвольно положила руку на свой довольно круто выступавший из-под платья живот.
— А я думаю иначе, — как можно мягче постаралась возразить она. — Ты умеешь быть заботливым и нежным. Взять хотя бы Хайнэ. Кто другой смог бы на протяжении стольких лет так терпеливо и преданно ухаживать за калекой, который к тому же обладает, прямо скажем, не самым идеальным характером?
— Хайнэ — это другое, — сказал Хатори и закрыл глаза.
И Иннин вдруг действительно ощутила, что да, Хайнэ — другое.
Ей подумалось, что это оборотная сторона той раскрепощенности и внутренней свободы от правил, навязанных обществом, которыми обладал Хатори.
В обществе считается, что потомство — это одна из главных забот в жизни каждого, а его появление — большое счастье, так что даже тот, кто в глубине души не слишком любит и хочет детей, не смеет признаться себе в этом, и в итоге не допускает подобных мыслей.
— Мы с Хайнэ близнецы, — сказала Иннин. — Две части одного целого. Относись к этому ребёнку так, как будто это ребёнок Хайнэ, которого у него никогда не может быть.
Произносить эти слова было немного больно, но Иннин всегда понимала, что Хайнэ занимает в душе Хатори — сколько бы тот ни утверждал, что души у него нет — совершенно особое место. Она не ревновала — даже тогда, когда Хатори иногда уходил посреди ночи из постели и шёл спать в комнату брата.
Она знала, что сам Хайнэ ревнует гораздо больше.
— Я попробую, — ответил Хатори после долгого молчания.
Больше он этот вопрос не поднимал, и Иннин, в конце концов решившая, что после рождения ребёнка чувства его отца, в любом случае, изменятся, быстро вернула себе душевное спокойствие.
Однако когда до предполагаемой даты родов оставалось чуть более двух месяцев, в ней поселилось какое-то новое, неясное чувство — не то чтобы скука и пресыщение благодатной жизнью, но смутное желание что-то сделать. Её как будто куда-то тянуло.
Иннин занялась переустройством дома, вся в мыслях о «волшебном царстве», которое собиралась подарить своему ребёнку — ей хотелось, чтобы это волшебство начиналось для малыша с первой же минуты, когда он увидит мир.
— Мне нужно съездить в столицу, — в конце концов, сообщила она домашним. — Хочу сама заняться выбором тканей и мебели.
Её, конечно же, попытались отговорить, но тщетно — она твёрдо стояла на своём, утверждая, что превосходно себя чувствует, и поездка не будет ей в тягость.
В середине Первого Месяца Ветра она отправилась в Аста Энур, и трёхдневный переезд, в самом деле, не отнял у неё почти никаких сил. Физически Иннин чувствовала себя хорошо, морально — ещё лучше. Её хотелось некоторого одиночества, и чувство лёгкой тоски по оставленным вдалеке родным, к которым всё равно скоро вернёшься, не бередило душу, а было, наоборот, приятным.
Она решила навестить Ниту — та ничего не знала о переменах, случившихся в судьбе её старшей сестры. Уезжая из столицы, Иннин послала ей краткое письмо о том, что временно покидает дворец, но ничего не сказала о решении снять с себя одеяние жрицы и, тем более, о своей беременности.
Теперь она почувствовала, что готова рассказать сестре обо всём, однако оделась всё же так, чтобы живот не был заметен — посвящать в свои обстоятельства и семью Фурасаку тоже Иннин пока что не хотела.
Однако её постигла неудача — вышедшая к ней навстречу Марик сказала, что Нита окончательно перебралась во дворец, и искать её нужно там.
Марик была беременна. Собственно, этого и следовало ожидать — замужество её совершалось с единственной целью подарить родителям внуков, но Иннин всё равно испытала чувство, близкое к ошеломлению.
Её даже пробил лёгкий озноб.
«Когда-то давно я смотрела на неё с высокомерием и одновременно с лёгкой завистью, — думала она, глядя на женщину, которую могла в какой-то степени считать своей соперницей. — Казалось, что у нас совершенно противоположная судьба. Многочисленные романы и восхищение окружающих у неё, одинокий путь жрицы у меня… И вот теперь мы стали одним и тем же, и дети наши появятся на свет в один и тот же год. Забавно, что к этим переменам в судьбе, нас, судя по всему, привёл один и тот же мужчина. Наверное, теперь это Марик бы завидовала мне, если бы знала о моём положении и о том, чьего ребёнка я ношу».
— Поздравляю вас, — сказала Иннин вслух. — Я не знала о ваших счастливых обстоятельствах.
— Да, мы давно не виделись, — кивнула Марик. — Я слышала о том, что вы больны, и поэтому удалились поправлять своё здоровье в провинцию.
То, что Даран не стала покрывать имя своей ученицы позором, публично лишая её звания жрицы и разглашая всем, что она нарушила свою клятву, стало для Иннин новостью.
— Мне уже лучше, — сказала она. — Но я всё ещё чувствую лёгкое недомогание — и, видите, вынуждена так тепло одеваться...
Воспользоваться обстоятельствами и объяснить количество надетых на неё накидок болезнью показалось Иннин удачным решением.
Марик, судя по всему, поверила в эту ложь.
— Жрицы говорят, что это будет девочка, — призналась она. — Я очень рада.
— Вот как… Что ж, в таком случае, поздравляю вдвойне.
Сама Иннин испытывала странную раздвоенность — в глубине души ей также хотелось дочь, но брошенные напоследок слова Даран привели к тому, что это желание пришлось в себе подавить.
«Сын — это лучше, — думала она. — Дорога в Храм для мальчика будет закрыта изначально, и никогда он не испытает тех сомнений и метаний, которые пришлось испытать мне самой. Хуже будет, если родится девочка и, как я, загорится мечтой о судьбе жрицы. Тогда однажды мне придётся объяснить ей, что эта мечта не сможет исполниться по моей вине… И рассказать ей всю свою историю, за которую она, вероятно, станет меня презирать».
В отличие от Марик, ей предстояло ждать до самого дня родов, чтобы узнать, кто у неё родится, — умение предсказывать пол будущего ребёнка было одним из тех строжайше охраняемых секретов, которым жрицу учили только после второго посвящения, а его Иннин так и не получила.
Распрощавшись с Марик, она решила заняться делом, ради которого, в частности, и приехала в столицу — подбором тканей для занавесей, пологов и одежды будущего ребёнка.
Торговые дома и лавки располагались в отдельной части столицы — там же строили свои дома и те выходцы из Нижнего Города, которым удалось сколотить на торговле состояние и за деньги купить право селиться в другой части города. Прежде и такое казалось невозможным, но теперь всё быстро менялось, вызывая у многих, особенно в числе старшего поколения, ужас и глубочайшее внутреннее отторжение…
Сама Иннин к простонародью большой неприязни не питала. Особой любви, впрочем, тоже, но всё же почти инстинктивная брезгливость, которую испытывало большинство аристократов к низкорожденным, была ей незнакома. Иногда она думала, что это случилось благодаря тому, что они с Хайнэ провели детство вдалеке от столицы; родители мало занимались их воспитанием и не успели внушить им подобающих принципов. К тому же, госпожа Ниси сама взяла в мужья человека из простонародья — ей ли было учить детей презрению по отношению к людям незнатного происхождения.
Но иногда Иннин казалось, что всё дело в том, что она Санья. Санья не делили мир на знатных и незнатных, как все остальные, — они делили его на Санья и не-Санья. Любой человек, в котором не текла божественная кровь, был ниже их по определению, и уже имело не столь большое значение, насколько именно ниже… Это приводило одновременно и к величайшей гордости, и к специфическому великодушию. Не зря же Эсер Санья в своей провинции первой допустила людей незнатного происхождения к довольно высоким должностям, исповедуя принцип «способности и усердие значат больше, чем известная фамилия». И всего лишь за двадцать лет Канси превратилась в одну из богатейших и процветающих провинций во всей стране, своеобразное «государство в государстве», территория которого, выкупаемая Эсер у нуждавшейся в деньгах Императрицы, постоянно росла… Жители Канси, по слухам, боготворили свою правительницу, которая, хоть и обладала поистине демоническим характером, но со своими подданными и преданными ей сторонниками была ласкова и милостива.
