Невольница для зверя, или Попаданский кодекс мести (СИ) - Мар Диа (читать книги без .TXT) 📗
— Боюсь, что я разочарую тебя.
— А вот давай проверим, — я упрямо подхожу ближе и смотрю в его разноцветные глаза. Что плещется в них: ярость или страх?
Грусть и боль. Он наклоняет голову и, прикрыв веки, шепчет:
— Я работал на Контору лет десять назад, — и еще ниже наклоняется, упирая подбородок в грудь.
— Ты думал, что это меня испугает? — я улыбаюсь. — Олег рассказывал, как они вербуют магов. И о том, что спрятаться почти невозможно.
Глаза Михаэля темнеют, а губы светлеют.
— Олег? Офрен?
— Да, он, — киваю я. — Он служит при борделе, потому что задолжал Виктору деньги.
Михаэль прыскает и отодвигает меня.
— Какая ересь! Олег — известный ловелас и мошенник. Через его постель сотни женщин прошли. Откуда ты его знаешь? Он приходил к тебе в бордель? — крепкие пальцы до боли сжимают мои плечи. — Что он хотел от тебя?
— Я знаю об этом, — лепечу я и сама пугаюсь своих слов. — Но тебе придется принять эту информацию: сейчас он служит при борделе.
— Приходил к тебе? — Михаэль щурится и, кажется, вытягивается надо мной. Высокий и страшный.
— Ничего не было, — шепчу я и краснею. Сквозь землю провалиться готова, вспоминая, какой застала себя в этом мире!
— То, что ничего не было, я и так знаю, — его голос песком сыпет, а в глазах просыпается недоверие и разочарование. Он долго смотрит, жует остервенело губы, а затем отдергивается. — Значит, приходил.
Я сглатываю. Вот глупая! Лучше б вообще молчала… Главное не раскиснуть окончательно и не выложить, что в Москве Олег целых полгода спал в моей постели.
— И что? — почти кричу я. — Это что-то значит? Может, еще мужчинам на улице на меня смотреть запрещено?
Михаэль отстраняется, будто его ошпарили.
— Он целовал тебя… Нет, я чувствую, что было больше. Ты меня обманываешь. Не могу словить, в чем, но сердце твое лупит, как сумасшедшее, — он хлопает по воде и выбирается из купальни.
— Правда за правду, — говорю я громко, и мне хочется прикрыться руками. Словно не сгорала только что в его объятиях. Будто никогда не желала его тела больше, чем воздуха. — Я расскажу тебе все. Но и ты тоже.
— И что я должен рассказать? — он поворачивается и, завернув полотенце на бедрах, подходит ближе. Его скулы ходят ходуном, а морщинки разделяют лоб на две половины. Голос занижается и сипит: — Как застал жену в постели друга — говорил, как работал на Контору — тоже. Что ты еще хочешь знать? Как лет пять скитаюсь по свету, чтобы боль свою вырезать из груди?! Что ты хочешь от меня узнать?!
— Ты не просто так пришел в бордель в то утро, — наконец, даю слово своим сомнениям. Червячку, что грызет под ложечкой и потихоньку пьет кровь. — И неспроста на твоем счете оказалась такая огромная сумма.
Михаэль шипит через зубы, складывает руки на груди и, закусив губу, смотрит в сторону.
— Разве я не объяснил, почему приходил? Рукоблудие мне не помогает! — снова впивается в меня взглядом. Озлобленным и затравленным. — А деньги… Родители мне достаточно оставили, чтобы можно было вложить в несколько прибыльных заводов дирижаблей. Что-то еще? — он холодеет с каждым словом и в конце концов отходит к столу, наливает полный бокал вина и залпом выпивает.
— Кто-то велел тебе вызволить меня из плена, — высказываюсь я. — Кто-то привел тебя именно в тот бордель, именно в то утро. Меня не покидает чувство, что это все — чья-то игра. Или чей-то хорошо продуманный план. И, если ты знаешь хоть что-то, ты мог бы помочь его разгадать.
Он стискивает руки, и я слышу хруст стекла под пальцами.
— А еще я зверь… Забыла?
Раскрошенный стакан падает на столешницу со звоном, а Михаэль сжимает кулак и уходит в угол. Я слышу, как шуршит одежда, и звякает пряжка ремня.
Только сейчас понимаю, как замерзла, и на каменных ногах выхожу из купальни.
Быстро обтираюсь и одеваюсь. Завязав пояс халата, медленно приближаюсь к Михаэлю. Осторожно беру его ладонь, изрезанную стеклом, и убираю из раны последний осколок:
— Тебе очень больно? — спрашиваю шепотом.
— Пусть.
Накрываю его ладонь своей, и кровь просачивается сквозь пальцы. Его кровь. Самая горячая, самая родная.
— У тебя нет повода меня ревновать. Я откинула его прочь, как только он пристал ко мне.
— Но сердце говорит другое, Элен, — он поджимает губы и опускает взгляд в декольте. — Я слышу, как оно неровно бьется. Так бывает только когда врут.
— В том мире… в Москве… мы встречались с ним. И жили вместе какое-то время. До тех пор, пока он не попытался меня обмануть.
Михаэль выдыхает, будто лопается воздушный шарик.
— Почему сразу не сказала?
— Не хотела тебя расстраивать.
Он стискивает ладонь, выжимая кровь, и обнимает меня другой рукой.
— Прости. С ума схожу от ревности, особенно когда подумаю, что меня не будет рядом. Элен, я соврал…
— В чем? — я глажу его плечо, и искры желания зажигают мое тело снова. Почти воспламеняют, разгоняя по венам огонь ада. — Никогда не поздно сказать правду.
— Мне кажется, что я… — он запинается и всматривается в мои глаза, будто ищет поддержки и понимания. — Люблю тебя.
Я улыбаюсь так широко, что губы начинают болеть. Обнимаю Михаэля и утыкаюсь в его плечо:
— Я знала это. Всегда знала.
— Ты замерзла из-за меня. Иди сюда, — он тянет меня за собой. — Нужно найти кровать.
Правило № 34. Есть только миг…
Как треснул стакан, не помню. Как уходил в темень — тоже. В голове будто лопнуло что-то. Так было больно представлять, как кто-то касался ее губ, тискал налитые груди и забирался под белье. Если бы девушка была где-то за стеной, в другой комнате, я бы разбил этот чертов стол. Ярость кипела ядовитым океаном в груди и мучила меня: выкручивала, но не убивала. Лучше бы сразу — наповал. Но нет, по капле, по чуть-чуть.
Элен еще не знает, что этот Олег и есть тот самый друг, что увел мою жену. Скотина! Порву его на клочки, как только увижу. Теперь жалею, что не перекусил ему шею, когда он драл мою…
— Тебе очень больно? — спрашивает Элен, подойдя ближе.
Горлом яд идет вместо слов:
— Пусть, — отвечаю и готов просто уйти, потому что ревность подкосила ноги. Еще секунда — и рухну, как бревно.
Она говорит, что нет повода для ревности, и рассказывает о прошлом. Меня накрывает злобой, но ревность притупляется. Это было в том мире, я должен это принять. Должен!
Преодолевая свои установки, обещания никогда не любить, никого не впускать в свое сердце, я признаюсь ей в чувствах. Говорю, что люблю. Не эмоционально, но как получается. Я не мастак лить сладкие речи, я могу только искренне чувствовать и быть преданным. Всего лишь.
Пока бродим закоулками кривой конструкторской комнаты в поисках кровати, ладонь заживает.
Я устал, но тело ноет и ниже пупка жмет от нерастраченной страсти, что успела за такой короткий срок скопиться. Чувствую, как от мыслей снова каменею и хочу Элен, как безумец. В одном из передвижных коридоров, где бронзовые трубы сплетаются над головой в люстру, я резко останавливаюсь и прижимаю девушку к стене. Она тихо ойкает и стискивает рубашку на моей груди. Прожигает и взглядом и прикосновением.
— Моя Элен…
Не могу сдержать порыв. Это как буран: вошел в раж и уже не остановить — сносит дома и города. Целую ее исступленно, шарю по телу в поисках покоя, но только распаляюсь.
— Не отдам, слышишь? Никому, — слова тают на языке, как капли воды на горячей плите, а я впиваюсь в рот Элен и толкаюсь языком внутрь. Глубоко, до томительной боли, до жжения и пламени по всему телу. Когда на миг отстраняюсь — целую тонкую шею, впитываю в себя раскрошенный стон девушки.
— Я твоя, — шепчет Элен мне в шею, и от ее горячего дыхания на коже рождаются мурашки. Вздыбливаются волоски, расширяются сосуды, нервы трещат от импульсов. И кажется, прикоснется еще раз — взорвусь! — Только твоя… Скажи, что не уйдешь. Что пойдешь за мной!
Она скользит языком по шее, выбивая из моей груди звериный рык, и легко прикусывает кожу. Гладит ладонями мою спину, легонько царапая. Никогда и ни с кем не взрывался так, не дышал так глубоко, не превращался в стекло — коснись, и лопнет!
