Крылья (СИ) - Славина Ирена (книги без сокращений TXT) 📗
Что теперь? А теперь самое время поступить по совести. И будь что будет. Альцедо просто с катушек слетит от такого поворота событий. Уайдбек бы тоже не обрадовался: якшаться с бывшими родственниками тела — дурной тон. Но явиться к матери Феликса и всё объяснить — не самая большая цена за возможность разгуливать по этому миру на своих двух, ведь именно ей я был обязан этим телом. Я был обязан ей, и какая-то часть меня настаивала на возвращении долга.
«Но на всякий случай подумай еще раз, герой, стоит ли оно того...Стоит ли ОНА того?»
Я бросил взгляд на безжизненное, беззащитное, такое хрупкое тело, лежащее на пассажирском сиденье, — и тут же принял решение: да, она стоит того. Запустил навигатор: до Симферополя всего каких-то десять часов езды. Если мы отправимся прямо сейчас, то утром будем на месте. И у Лики не будет никаких вокзалов, поездов и незнакомых людей в одном купе. Потому что я просто привезу её домой.
Итак, Симферополь. «Беспалова» — снова шевельнулось в памяти. Я вбил в навигатор название улицы и проверил то, что уже знал наверняка: так и есть, в этом городе была улица с таким названием.
***
Сначала мне показалось, что из этой затеи ничего не выйдет. Лика пришла в себя и заодно пришла в ужас. Она боялась меня так, словно я мог придушить её в любую секунду. «Куда ты везёшь меня?», «Ты сделаешь мне больно?», «Я не хочу умирать...» Я гадал, сколько времени я еще смогу выдержать весь этот бред. И ни мои шутки, ни отвлеченная болтовня ни могли усмирить в ней подозрения и почти животный страх. Впрочем, если бы она оказалась наедине не со мной, а с настоящим хозяином тела, то ей стоило бы побояться. Феликс точно питал к ней чувства, но вряд ли их можно было назвать светлыми...
«Терпи, она боится не тебя, а своего грёбаного братца, будь он неладен...»
А потом ей вздумалось позвонить подругам. Она пять минут поболтала с одной из них, а потом, движимая инстинктом самосохранения, решила описать ей машину, в которой ехала. Я был почти рад этому: если это заставит её перестать трястись, как осиновый лист, то пусть сделает это. Я сказал ей марку, модель и регистрационный номер. Как эта идея не пришла мне в голову раньше?
И тут она запнулась. Прямо посреди разговора. Её подружка что-то кричала в трубку, а Лика перевела на меня взгляд: расширенные зрачки, бледная кожа, отблески каких-то страшных мыслей в глазах... Ну и что теперь на этот раз? Она наспех распрощалась с подругой, так и не описав ей машину, и в изнеможении откинула голову на подголовник.
— Ну и? Почему передумала? — поинтересовался я.
— Я не могу сдать им тебя. Если я завтра не приеду домой, то Алька поднимет на уши всю милицию в городе, а то и в стране... Её мать — следователь и из-под земли тебя достанет. Но Анна не переживёт всё это. Так что лучше пусть никто ничего не знает. Даже если это будет стоить мне жизни...
Святые угодники... Когда я услышал всё это, то мое терпение лопнуло, разлетелось на тысячу осколков. Я вытащил её за локоть из машины, ткнул пальцем в цифры на номерном знаке и приказал звонить подруге. А иначе пообещал утрамбовать в двухместный спорткар третьего человека — первого попавшегося на дороге — чтобы ей было не так страшно. И если он не поместится с нами в салон, то запихну его, драгоценного, в багажник. Кажется, моим юмористическим угрозам удалось то, что было не под силу рациональным доводам: она внешне расслабилась и даже засмеялась. Я в первый раз услышал, как она смеется, и поймал себя на мысли, что был бы не против слышать этот смех как можно чаще.
— Я больше не буду бояться, — пообещала Лика.
Что-то не слишком убедительно.
— Я обещаю! — добавила она.
Я выдохнул. Как она умудрилась за каких-то полчаса довести меня до полного изнеможения?
Моя машина, которую она впервые смогла рассмотреть вблизи, окончательно переключила её мысли на новые рельсы. Лика начала спрашивать о моей семье, о моем прошлом, о том, как я узнал, что было до «потери памяти», кто помог мне в этом и почему. От её взгляда не скрылись все мои «новые умения» и ей не терпелось узнать, как и откуда я успел их приобрести.
Но я не мог сказать ей правды. Моя жизнь и жизнь моей семьи была тайной за семью печатями. Все, что я мог — бессовестно лгать прямо в эти доверчивые глаза, наполненные искренним любопытством. Я скармливал ей толстые, наспех прожаренные куски полуправды, щедро приправленные суррогатными подробностями, и почему-то ненавидел себя за это.
***
Она оказалась первой девушкой после Катрины, с которой мне предстояло провести больше двенадцати часов кряду. И при этом человеком достаточно интересными, чтобы эти двенадцать часов не превратились в пытку. Когда она перестала шарахаться от меня, выяснилось, что она прекрасная собеседница. В ней было что-то подкупающее и чистое — что-то, за что хотелось сразу же отплатить самой лучшей монетой. Казалось, она не способна скрывать что-либо — все её эмоции сразу же отражались на лице: волнение — сжатые губы, сосредоточенность — тонкая морщинка между бровями, подозрительность — едва заметно сощуренные глаза. Именно эти три состояния составляли её эмоциональное ядро, но изредка я ловил на её лице странное задумчиво-мечтательно выражение, словно она вспоминала о ком-то, кто ей особенно дорог. В такие минуты мне хотелось узнать о ней больше... Гораздо больше, чем это было возможно за одну мимолетную, неизбежно ускользающую ночь.
Я попросил её рассказать что-нибудь о себе, но она снова забралась в свою сердитую скорлупу, в которую любила демонстративно прятаться, когда я пытался перевести разговор со своей собственной персоны на неё. Она сдвинула брови и проворчала: «Учусь в одиннадцатом классе, моё имя ты знаешь, планов на будущее нет, талантов особенных нет, на здоровье не жалуюсь». Я готов был расхохотаться над такой забавной характеристикой, но минута выдалась не самая подходящая: кажется, она раздумывала над чем-то, что нешуточно её беспокоило.
— Меньше чем за сутки ты успела три раза отключиться. И часто с тобой это происходит? — спросил я, надеясь, что она схватит наживку и хотя бы ненадолго перестанет истязать меня вопросами.
Кажется, я нащупал её слабое место: она еще глубже залезла в «скорлупу», да еще и выставила наружу сердитые рожки:
— За последние пару месяцев ты успел получить еще и медицинский диплом?
Еще как успел. Самый что ни на есть медицинский.
— Ладно, — сдалась Лика после недолгих препирательств. — Эти... обмороки случаются часто. Чаще всего, когда я напугана, или сильно волнуюсь, или когда мне больно. В общем, когда уровень адреналина начинает зашкаливать — я теряю сознание.
Вот это поворот... Она очень точно описала спусковой крючок «прыжка» в другое тело. И если бы вместо «теряю сознание» она сказала «перепрыгиваю в другого человека», то я бы, пожалуй, подумал, уж не сплю ли я. Десультор? Она? Я наобум прикатил в другую страну и первый человек, на которого наткнулся, — оказался немного... десультором? Да этого просто быть не может. Не сходи с ума, Фальконе. Гораздо вероятней, что у неё проблемы с мозговым кровообращением или еще какая-то причина из сотен возможных.
— Позаботься о том, чтобы обмороков больше не было. Обещаешь? — попросил я. Она просто обязана понять, что это серьезно, и обратиться к врачу.
— Обещать не могу. Прости, — отстранилась она.
До меня дошло, что тема задвинута в самый дальний ящик, а ящик заколочен намертво. Где я это уже видел? Ах да, психологический триллер «Сестра Диомедея и Её Большой Секрет...»
— Есть ли на свете что-то, что могло бы заставить тебя изменить свое решение уехать завтра же? — спросила Лика глубоко за полночь, почти выключившись от усталости. На этот вопрос у меня не было ничего, кроме категорического «нет». Пластырь нужно снимать одним рывком, а иглу всаживать быстрым и резким движением — в противном случае простейшая процедура превратится в нестерпимое мучение. Я смирился с тем, что придется выполнять чужую черную работу: объяснять своё исчезновение и придумывать что-нибудь убедительное о своей новой жизни, — и знал, что на это мне с головой хватит одного дня. Задерживаться дольше, прикармливать этих людей бессмысленной надеждой на то, что я когда-нибудь вернусь и смогу вдохновенно играть роль возлюбленного сына и брата, — их же блага ради, нет и нет.
