Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги полностью txt) 📗
— Это я знаю, — улыбнулся Наполеон, — как-никак больше десяти лет только и делаю, что воюю.
— А еще, — Ханеле взяла его под руку и потянула вниз, — после тумана всегда появляется солнце.
Потом, в декабре, стоя под скрытыми густой дымкой Праценскими высотами, он повернулся к Мишелю: «Сбегай к маршалу Сульту, передай ему — один решительный удар и мы закончим эту войну».
Дивизия Сен-Илера двинулась мимо него по склону. Наполеон вспомнил ее серые, как туман глаза.
Император вскинул голову и увидел среди рассеивающейся дымки маленький, золотой диск зимнего солнца.
— Солнце Аустерлица, — прошептал он и положил руку на медальон: «Спасибо тебе, спасибо».
— Пошли, — кивнул он Мишелю, и стал подниматься наверх — туда, где слышались крики «Ура!», туда, где в чистом сиянии утра развевалось трехцветное знамя Франции.
— Вот как вчера, — добавила Ханеле, улыбаясь. Он вспомнил росу на траве, подернутую туманом воду реки. Наполеон, подняв ее, — высокую, легкую, — вынес на берег, целуя, не в силах оторваться от ее губ.
— Ты пиши, — наконец, вздохнул Наполеон, когда они уже шли по рыночной площади. «В Амстердам, Иосиф мне все передаст. Я приеду… — он замялся. Ханеле нежно отозвалась: «Когда сможешь, тогда и приезжай. Я буду ждать».
— Может быть, — он кивнул на лавочников, что отпирали ставни, — договориться, чтобы тебе провизию доставляли…
— К чему? — женщина подняла красивую бровь. «У меня все свое, ты же видел». Ханеле прищурилась: «Вот и они».
Она увидела темноволосую, покрытую шляпой голову Иосифа, и рядом с ним — белокурого, изящного юношу.
Ханеле услышала свист ядер, испуганное ржание лошадей, ощутила на своем лице капли холодного дождя. «Как много их погибнет, как много. Молчи, молчи, нельзя ничего говорить…»
Наполеон шепнул ей: «Скажи мне, когда я умру — ты будешь рядом со мной?»
— С тобой будут близкие люди, — уклончиво ответила Ханеле. Помахав рукой Иосифу, женщина пошла ему навстречу.
— Хоть так, — проворчал Наполеон и велел Мишелю: «Закажи обед. Они здесь есть не будут, в еврейском трактире перекусят. И найди экипаж, вечером отправляемся в Данциг».
— Экипаж? — удивился юноша и незаметно посмотрел на лицо Наполеона: «Две недели его не было. А выглядит хорошо, лицо загорелое, глаза блестят…»
— Экипаж, — сварливо повторил Наполеон, скрывая зевок. «Я выспаться хочу. Пусть мне наверх принесут горячей воды и мыла, надо побриться, — он почесал короткую, каштановую бородку.
— Мы тут две недели в карты играли и читали газеты трехмесячной давности, — ухмыльнулся про себя Мишель и побежал искать хозяина.
В трактире было еще пусто. Иосиф, сняв шляпу, — под ней была кипа, — принял от хозяина медный поднос с чаем. Размешав сахар, он взглянул на Ханеле. Женщина сидела, жмурясь от теплого солнца, грызя имбирное печенье. На губах ее была мимолетная, нежная улыбка, под глазами залегли легкие тени. Она зевнула и отпила чая:
— Вы не беспокойтесь, дядя Иосиф. С вашей семьей все хорошо будет. И внук у вас отличный. Я отправлюсь в Иерусалим, не сейчас, — она подумала. Помахав рукой, будто разгоняя туман, Ханеле тряхнула головой: «Года через два. Так будет правильно».
— А что Аарон? — он все смотрел на ее черные, туго заплетенные косы.
— С ним тоже, — Ханеле подперла острый подбородок кулачком, — все устроится, я обещаю. И дядя Теодор на Святую Землю приедет. Я ему напишу. Впрочем, он и так, — Ханеле помолчала, — туда собирается.
— Она все знает, — напомнил себе Иосиф. «Господи, вроде бы столько лет я ее вижу, а все равно страшно».
— Семь, — Ханеле, облизав оловянную ложку, потянулась за еще одним печеньем.
— Что — семь? — поинтересовался Иосиф. В трактире было тихо, время обеда еще не настало, ветерок шевелил холщовые занавески на окне.
— Ничего, — Ханеле осушила свой стакан. «Я была права, вот и все. Вы не волнуйтесь, — нежно заметила она, — делайте свое дело, а я сделаю свое».
— Не надо с ней спорить, — подумал Иосиф и помялся: «Может быть, тебе денег оставить?»
— Да зачем? — Ханеле пожала стройными плечами и разгрызла еще одно печенье. «Я вас провожу сегодня, и устроюсь у кого-то на телеге. Я мельничиха, — она блеснула белыми, крепкими зубами, — крестьяне все ко мне ездят. Доберусь до леса, а там пешком. По дороге где-нибудь переночую».
— Там же звери, — неуверенно сказал Иосиф. «Не боишься ты?»
Ханеле звонко расхохоталась: «Дядя Иосиф, закажите фаршированной рыбы, она тут сладкая. И цимес морковный, пусть его тоже с сахаром сделают».
Он посмотрел на красивый, легкий румянец на ее щеках: «Ну, как хочешь».
— Я вам буду писать, — пообещала Ханеле. «И вы мне тоже передавайте весточки. От себя… — женщина не закончила. Иосиф, поднявшись, ответил: «Будем».
Заходящее солнце освещало дорогу. Ханеле стояла на холме, придерживая на плечах шаль, подняв руку, глядя на экипаж. На западе небо уже начинало темнеть. Она увидела, как Наполеон, сказав что-то Иосифу, поднимается к ней.
— Опять ты выше, — он улыбнулся. Наклонившись, Наполеон прижался лицом к ее ладоням: «Ты ведь знаешь, я император…, Мне надо будет, чтобы у меня появился наследник, когда-нибудь».
— Появится, — нежно ответила женщина. Наполеон, обняв ее, шепнул: «А что будет дальше?»
Маленькая, жесткая морщинка залегла в углу красивого рта. Ханеле вздохнула: «Господь о нас позаботится, милый мой. Обо всех. Он не хочет, чтобы люди страдали».
— Больше чем это нужно, — добавила про себя Ханеле, ощутив прикосновение его губ. Она положила руку на свой медальон, — от него исходило ровное, уверенное тепло: «Езжай. Я буду с тобой».
Пока экипаж не свернул на северную дорогу, Наполеон, оглядываясь, видел Ханеле — высокую, стройную, провожавшую его неотрывным, ласковым взглядом.
Эпилог
Польша, весна 1806 года
Белый аист летел на север. Он покружился над рекой, над верхушками леса. Увидев свое гнездо, птица облегченно захлопала крыльями.
Раньше здесь не было людей, гнездо было заброшено, но с тех, пор, как в доме появился человек, с тех пор, как зашумела вода в мельничном колесе — аист вернулся. Это гнездо он построил еще молодой птицей.
Он присел на сухие ветки. Задумчиво склонив голову, аист посмотрел на крышу дома — из печной трубы шел легкий дымок.
Потом прилетит его подруга аиста, потом в гнезде будут подрастать птенцы. Он, утомленный долгой дорогой, закрыл глаза и успокоено застыл — в доме все оставалось по-прежнему.
Ханеле осторожно спустилась с крыльца. Постояв на дворе, переждав схватку, женщина улыбнулась:
— Аисты появились. Надо будет ему записку отправить, как дитя родится. Девочка, — она ласково коснулась рукой своего живота. «В конце лета в Белосток поеду, в синагогу. Ей там имя дадут. Хана, как и я. Незаконнорожденная, конечно, — женщина вздохнула.
Она взяла скамеечку и сказала корове: «Не мычи так. Видишь, я тебя подоить пришла».
Ханеле, неся ведро, вернулась в дом. Акушерка-полька всплеснула руками: «Пани Горовиц! Я же вас просила — не ходите больше. Вы с утра так и не присели».
— Так легче, пани Марыся, — Ханеле подышала и поставила горшок с молоком в печь: «Вы поешьте, у меня и хлеб свежий, и сыр…»
Она присела на лавку и увидела перед собой серые, холодные глаза отца, услышала низкий, жалобный женский крик. В коридоре было темно, дверь чуть приоткрылась. Рыженькая девочка, лет четырех, в глухом, темном платье, робко выглянула наружу.
— Мама, мама, — раздался сзади плач. Девочка, сама вытирая слезы, тихо позвала: «Мамочка!»
— Вон отсюда, — распорядился отец, и занес руку. Девочка, задрожав, захлопнула дверь. Отец повернулся — из-за двери раздавалось хныканье новорожденного.
— Дочка, рав Судаков, — акушерка высунулась в коридор. «Зайдите, теперь можно».
— Чтобы она сдохла, — пробормотал себе под нос отец. Заложив руки за спину, он пошел вниз по лестнице.
