Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли (читать книги полностью txt) 📗
Моше увидел перед собой томную, теплую ночь конца весны. Прошел один из последних дождей, земля была еще рыхлой, влажной. Стены города возвышались вдалеке. Он, рассматривая крупные, чистые звезды в черном небе, услышал шепот жены: «Иди сюда».
Ее волосы, выбивавшиеся из-под платка, чуть шевелил ветер. Элишева стояла — маленькая, гибкая, не доходившая ему и до плеча. Моше, опустившись на колени, вдыхая запах земли, обняв ее за талию, велел: «Прямо здесь».
Она только рассмеялась, скользнув в его руки, сорвав платок, и откинула голову назад. Темные волосы хлынули вниз, по стройной спине. Элишева застонала, и он еще успел подумать: «Так и надо, да. Наши дети, наша страна. Так и будет».
— Осенью я туда саженцы уже привезу, — Моше ласково поцеловал жену в лоб, — после Суккота дожди пойдут, мы скоро той пустыни и не узнаем. Тем более дядя Теодор, когда с озера, вернется, до своего отъезда там колодец сделает, он обещал».
Элишева приподнялась на локте. Прислушавшись, она блаженно сказала: «Тихо-то как! Исаак играть пошел, Ханеле с маленькой у Горовицей…»
— На то и Шабат, — Моше вдруг, обеспокоенно, спросил: «А мама где?»
— Тоже гулять пошла, — Элишева натянула на них легкое одеяло. «Врач же сказал — хоть с палкой, но ей надо ногу разрабатывать. Так что пусть дома не сидит».
Моше внезапно помрачнел и заметил: «Я отцу предлагал с нами жить. Дом большой, места много…, Зачем ему в подвале тесниться? Однако он пока отказывается. Говорит, неудобно перед тобой, передо мной…»
— Он вернется, — твердо ответила ему жена. «Увидишь, Моше. Он все-таки твой отец. И внук его здесь».
— Внуки, — рассмеялся мужчина. Перевернув жену на бок, Моше сомкнул руки на ее животе. Они так и заснули, прижимаясь, друг к другу, в тихом сиянии субботнего вечера, спокойно, размеренно дыша.
Маленькая Хана бойко ковыляла вслед за Диной по зеленой траве сада Горовицей. «Остальные девчонки спят все, — Батшева сидела, откинувшись на резную спинку скамейки. «И Малка спит».
— Вот и правильно, — Ханеле искоса взглянула на девушку и напомнила себе: «Только хорошее». Она видела почти такую же лужайку — с ухоженной травой, видела вырытую могилу и серые, низкие северные тучи. «Выстрелы, — услышала Ханеле. «Кровь, много крови. Господи, бедная Батшева».
Она смотрела на дядю Теодора и слышала тоскливый, горький женский плач. «Лед, — думала Ханеле. «Лед и снег. Зима, ветер. И опять кровь, так много крови…, Петля, виселица… — она помотала головой и заставила себя не думать об остальных. О том дне, когда будут слышны разрывы ядер и свист пуль, когда бесконечный дождь будет заливать равнину, и лошади будут тонуть в непролазной грязи. «И ему не надо ничего говорить, — твердо велела себе Ханеле. «Все равно, он не один умрет, а с близкими людьми вокруг. Но меня он больше не увидит. Ни меня, ни дочки своей, ни сына. Бедный мой».
— Ханеле, — робко спросила Батшева, прервав молчание, — Ханеле, а правда, что….
— У тебя будет два мальчика, — улыбнулась та. Встав со скамейки, Ханеле подхватила девочек на руки: «Пойдемте, сходим в одно местечко. Мне кажется, уже пора. Ты на стол накрывай, — велела она Батшеве, — папа твой на третью трапезу в синагоге останется, а мы здесь поедим».
Ханеле зашла в дом. Возясь с девчонками, она услышала ласковый голос Аарона: «Тфилин тебе сделал. Ты же с ними молишься, я знаю, как дочери Раши».
Ханеле приняла бархатный мешочек и кивнула: «Да. Спасибо вам, дядя Аарон, — она погладила серебряные пластинки, мягкие ремни черной кожи, — очень хорошие».
Аарон послушал звук молотка, что доносился из мастерской, — Бергер мастерил себе стол, — и спросил: «Ты не хочешь в Иерусалиме остаться?»
Ханеле покачала на коленях заснувшую дочь и вздохнула: «Нет, дядя Аарон. После праздников уеду. Отец ее, — она погладила Хану по черным кудрям, — в Европе. Он, хоть и редко ее видеть может, но все равно, не след дитя от него увозить. Да и мне, сами знаете, — женщина помолчала, — одной легче».
Аарон посмотрел на жемчужную, нежную кожу ее щеки. Серые глаза были полузакрыты, на высоком вороте глухого, скромного платья лежала нитка бус. Она чуть покачивала ногой в изящной, тонкого сафьяна туфле.
— Как знаешь, — смешливо развел он руками. «А я Ханеле, здесь буду жить, мне без Иерусалима никуда. Еще и Малка у меня на руках, внучки…, Да и не пожениться нам больше, раз ты замужем была».
— Я не была, — алые губы улыбнулись. Ханеле покачала головой: «Пока ее отец жив, — она вздохнула, — я с ним останусь, дядя Аарон».
Он ласково взял девочку за маленькую ручку: «Да. Ты знай, Ханеле, если тебе что-то нужно, то я…»
— Я знаю, — она подперла подбородок рукой и посмотрела на его темные, побитые сединой волосы. «Простите меня, дядя Аарон».
— Да за что? — он все смотрел на голубое, высокое небо Иерусалима. «Это ты меня прости. Не думал я, что на старости лет…»
— На старости лет, — потом повторила Ханеле, глядя на белокурые косы Батшевы. «И там тоже — на старости лет. Может быть, сказать дяде Аарону, он ведь его знает…, Да зачем, — Ханеле вздохнула и приняла от Батшевы стакан чая, — все равно, Господь так решил, и человек уже ничего не остановит. Даже такой, как дядя Аарон».
Ханеле переодела девчонок. Услышав, как Батшева хлопочет на кухне, она весело спросила: «Вы, наверное, печенья хотите?»
— Да, да, — залепетали маленькие. Ханеле улыбнулась: «Сейчас и поедим».
Лея осторожно нажала на дверь подвальной комнаты и оглянулась вокруг. Было чисто, узкая, старая кровать — аккуратно застелена холщовым покрывалом, книги, что стояли в нише, задернуты такой же занавеской.
— Мы так жили, когда Ханеле привезли, когда Моше только родился, — вспомнила женщина, осматривая грубый, но крепкий стол и железную треногу в маленьком очаге. Рядом, на деревянном поставце, лежал мешок с хлебом, в плетеной корзине Лея заметила лук и баклажаны. Она повертела в руках глиняную бутыль с оливковым маслом: «И готовит сам себе. Бедный мой, он же голодает, наверное. Вчера на Шабате все съел, что перед ним поставили».
Муж приходил несколько раз в неделю. Он сидел рядом с Леей, в саду, читая ей Тору, гулял с детьми, занимался с Исааком. Краснея, собираясь в передней, он отказывался от еды, что пыталась дать ему Лея. «Да я сам, — говорил муж, — сам справлюсь».
Он, вместе с другими строителями из артели Моше, разбирал каменную стену, что разделяла дворы ешивы и их бывшего дома. «После этого, — заметил Моше как-то за обедом, — мы займемся сефардскими синагогами, там ремонт надо делать. Папа, — он усмехнулся, — теперь разрешил нам не только для турок строить».
Отца за столом не было, но Лея все равно вздернула бровь. Она потом строго сказала сыну: «Как так можно, Моше? Ты же знаешь, он не в себе был, он не виноват…»
— Он сам уже шутить об этом начал, мама, — Моше поцеловал ее в щеку, и услышал голос сестры: «Со Стены она прыгала потому, что дибука почувствовала».
Моше затянулся трубкой — они сидели с Ханеле на ступеньках крыльца, и недоверчиво спросил: «А папа, что, не чувствовал?»
— В начале да, — грустно ответила Ханеле, — а потом демон стал сильнее его. А мама Лея — в ней дибуку и приткнуться некуда. Она человек благочестивый, слабости в ней нет. Вот она сразу его и ощутила».
— Есть в ней слабость, — тогда подумал Моше. «И у меня такая слабость — Элишева. А у мамы — отец. Как бы его уговорить домой, вернуться, так для всех лучше будет».
Лея поставила свою трость в угол комнаты. Опустив на стол холщовый мешок, доставая с полки тарелку, она шепнула: «Накрою на стол, и уйду. Пусть домашней кухни попробует. Знаю я эти третьи трапезы в ешиве. Там две сотни человек за столом, разве ему что-то достанется?»
Она выложила на тарелку мягкую, посыпанную кунжутным семенем, румяную халу, куски паштета из курицы, жареные баклажаны, перец, фаршированный рисом и вздрогнула — чьи-то руки коснулись ее плеч.
