Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Много крови потерял... Болезненная рана.
— Пропала рука?— спросила Маша.
— Не думаю. Молодой... Кости должны хорошо срастаться. Распорядись, чтобы бандита привели. Хочешь быть при нашем разговоре?
— Нет, — не колеблясь, ответила Маша. — Что вы решили?
— Повезу его в Петербург... В конце концов, сдам в полицию. Но сначала получу письменные признания во всех его преступлениях.
— Он не сознается...
— А я полагаю — сознается... Иди.
Через пару минут два здоровенных дворовых втолкнули в кабинет Полиевкта Харлампиевича. Вид у него был жалкий: рубаха торчала из-под жилетки; один рукав был наполовину оторван, глаза затравленно зыркали по сторонам.
— За дверью подождите,— сказал Николай дворовым. — Ну, что ж, Полиевкт Харлампиевич, снова свидеться довелось... Я же вам говорил тогда в «Ершах»: купите домик и живите тихо и мирно... Не послушались вы меня. Опять за свое принялись.
— Вы не имеете права! Держать человека в погребе... У меня колики и геморрой! Требую сдать меня полиции! Требую вернуть мне деньги! Ограбили, избили и еще держат в холодном погребе!.. Мы, милостивый государь, в России, а не в Африке... Нас стерегут законы...
— Красноречиво... Боюсь, в полиции вам могут поверить. Ежели вы при этом случайно оброните на стол полицейскому чиновнику пару красненьких, несомненно, поверят... Не станут даже интересоваться, откуда взялся револьвер, из которого вы чуть не застрелили Ивана Вересова.
— Наговор! У вас есть свидетели?! Нет! Дворовые? Так это не свидетели. Дворовые, что баре прикажут, то и говорят.
— Умно. Придется не сдавать вас в полицию. Придется вам прокатиться со мной в Петербург.
— Не поеду! Силком повезете — кричать буду, скандал сделаю... Не получится ничего у вас. Так что пока добром прошу: сдайте меня в полицию.
— Угрожаете?
— Как хотите, так и понимайте.
— Ну, хорошо, — сказал Николай. — Считайте, что я испугался. Посидите немножко, сделайте милость... У меня неотложное дело. И на окна, пожалуйста, не поглядывайте. Собаки с цепи спущены. Разорвут... Хорошо, если насмерть загрызут... Считайте, повезет... А то таким калекой останетесь... Не приведи, Господь...
Николай вытащил из шкафа пузырьки, пробирки, длинную иглу на деревянной ручке.
Хлебонасущенский настороженно следил за ним, понимая, что он затеял все эти манипуляции не зря.
Николай налил в пробирку из пузырька, сделанного из плода неизвестного растения, желтой: маслянистой жидкости, добавил другой из черной стеклянной бутылочки и тщательно перемешал. Затем он осторожно погрузил в пробирку иглу.
— Вот так, Полиевкт Харлампиевич, туземцы Центральной Африки изготовляют смертоносное оружие. Достаточно уколоть буйвола такой стрелой, и он падает парализованный... Именно парализованный, а не мертвый... Уловили разницу? Если давать животному пищу и воду, оно еще долго сможет жить. Вам все понятно?
— Вы не посмеете! За это вас в каторгу...
— Возможно. Но, согласитесь, это малое утешение парализованному на всю жизнь человеку... Впрочем, не уверен, что вас можно именовать человеком.
Николай позвал дворовых.
— Поместите в чулане. Дверь поленом заложите. Разгуляя к двери привяжите, и сами — по очереди.
— Слушаемся, барин.
Дворовые подхватили Хлебонасущенского под руки.
— Игла будет при мне... При малейшей попытке сопротивления я пущу ее в ход,— сказал вслед Николай.
Наутро Николай с Хлебонасущенским отправлялись в дорогу. Полиевкта Харлампиевича усадили в коляску, по обе стороны от него сели Фомушка и Гречка. Николай собирался ехать верхом.
Хлебонасущенский тотчас же узнал Фомушку и Гречку. Он заприметил их еще в поезде и решил, что это люди Аристарха Петровича.
— Господа! — еле слышно обратился он к ним. — С кем имею честь?
Фомушка и Гречка насторожились.
— Вы, случаем, не из полиции, господа?
— Приходилось и в полиции бывать,— сказал Гречка.
— Я это сразу понял... Еще когда в поезде вас приметил...— обрадовался Полиевкт Харлампиевич. — Господа, вас ввели в заблуждение. Арестуйте этого господина. Он преступник... Они меня здесь ограбили, избили, издевались...
— Много взяли ? — спросил Фомушка.
— Все, что кровью и потом заработал! Восемьдесят пять тысяч.
— Восемьдесят пять тысяч! — присвистнул Гречка. — Кто же такие деньги с собой носит? Ну, вы, дядя, учудили...
— Такие деньги не грех отобрать, — сказал Фомушка.
— Господа, деньги при нем... В седельных сумках... Разделим честно...
Фомушка и Гречка переглянулись. Перспектива стать обладателями столь фантастической суммы начала овладевать их сознанием. Они оглянулись на Николая, который прощался с племянницей и Иваном.
— Ну как, герой? Болит? — спросил он Ивана. — По сравнению со вчерашним, считай, совсем не болит...
— Вам скоро в Петербург ехать... Так что быстрей выздоравливай,— сказал Николай.
— Зачем? — удивилась Маша. — Нам и здесь хорошо...
— На свадьбу...
— А кто женится? — спросил Иван.
— Я...
— Вы?! — хором воскликнули Маша и Иван. И вдруг до Маши дошло:
— На Долли?! -Да...
— Поздравляю, дядечка! — Маша обвила руками шею Николая. — Я так рада за вас!
— Поздравляю, — Иван протянул Николаю руку. — Хорошо, что правая рука цела.
— Дядя! А они все время о чем-то шепчутся и на тебя оглядываются, — тихо сказала Маша, глазами показав Николаю на коляску.
— Я заметил, — также тихо ответил Николай.
— Будь осторожен...
Николай подозвал здоровенного дворового, тот подбежал к нему.
— Седлай коня, Трофим. Со мной поедешь. Ружье возьми. Кучеру Никите скажи, пусть пистоли за пояс сунет. Готовы будьте ко всему...
— Слушаю-с, барин.
Сборы затягивались. Кучер зачем-то поменял коренного. Из конюшни выехал Трофим с ружьем за плечами. Дворовая девка не торопясь загружала багажные ящики всевозможными припасами.
Полиевкт Харлампиевич и его новые сообщники нервничали, крутили головами, не понимая, зачем их так загодя усадили в коляску.
Наконец, к Николаю подвели оседланного Янычара, он вскочил в седло, и они тронулись в путь. Сбоку от коляски ехал вооруженный Трофим, чуть позади — Николай.
Дом Шеншеевых. Петербург.
Анна только что рассказала Долли о записке Николая. Она сидела в гостиной за столом, на котором стоял самовар и все необходимое для чая. Долли, раскрасневшаяся, возбужденная, ходила из угла в угол.
— Так нельзя, Анна Яковлевна. День — нет, два — нет... Неделю — нет! Посудите сами, что тут можно подумать... Ведь раньше по два раза на день виделись...
— Успокойтесь, Долли. Ради Бога, не нужно так себя мучить. Это я виновата... Надо было сразу послать к вам человека.
— Вы тут ни при чем... Обыкновенный мужской эгоизм.
— Вы не правы, Долли...
— Права, тысячу раз права... Каково я выгляжу перед папа, перед родными и знакомыми... Я ведь уже объявила всем о своей помолвке с князем Николаем. Что же мне теперь делать?..
— Долли, не надо ничего предпринимать. Вам нужно научиться ждать и терпеть. Это очень важно для женщины — уметь терпеть и ждать.
— Не хочу! Больше не хочу. Мне столько уже пришлось вынести...
Анна подошла к Долли, погладила ее по голове.
— Ты не представляешь, девочка, сколько может перенести человек.
— Я все же не понимаю... Почему надо было уезжать, никому ничего не сказав?
— Потому что Хлебонасущенский вернулся в Саратов... Потому что от Саратова до Чечевин двадцать верст... Потому что Маше угрожает опасность. И не понимать это может только эгоистка...
— Вы не смеете!
— Смею, Долли! Ты не знаешь, какую жизнь я прожила. И не дай Бог тебе это узнать... Я с таким трудом нашла дочь... У нее, к слову, жизнь тоже была не сахар... И вот ей снова угрожает опасность, а ты — «зашел перед отъездом — не зашел». Они надолго замолчали.
