Развязка петербургских тайн - Зобин Вадим (читать хорошую книгу TXT) 📗
— Вы?
— Я...
— Зачем? Не надо... Я никого не принимаю... Платон Алексеевич, почему ко мне пускают без доклада?
— Успокойтесь... Вам ничто не угрожает. Я же здесь...
— Да, да... Не уходите... Это случается часто... Помните? Шарлотта Корде... Он и не подозревал... Сидел в ванне... Я знал ее... Вполне респектабельная дама...
— Дмитрий Платонович... Это я, Анна... Вы не узнаете меня?
И вдруг Шадурский зарыдал.
— Анна! Девочка моя! Мне так плохо здесь! Ты даже представить себе не можешь, как мне плохо... Меня бьют... Честное слово! Кругом хамы... Забери меня отсюда! Мы поедем в Италию... Нет, лучше в деревню... Помнишь охотничий домик? Нет? А я'помню...
Дмитрий Платонович упал перед Анной на колени.
— Умоляю! Забери меня... Мне плохо здесь...
— Я заберу вас...
— Обещаешь?
— Обещаю, — тихо сказала Анна. Шадурский мгновенно приободрился, перестал
плакать, встал с колен.
— У меня обширные творческие планы... Я замыслил трилогию... На природе мое вдохновение удесятерится... Я стану всемирно известен...
— Сегодня я не смогу вас забрать... Это случится не раньше, чем через неделю-другую...
— Я подожду, — охотно согласился Шадурский.
— Нам нужно идти, — сказал Загурский.
— Да, да... Я окрылен. Распорядитесь насчет перьев. Мне надо писать... Я чувствую вдохновение.
Анна и Загурский вышли в узкий длинный коридор со множеством дверей. Из-за них слышались крики, визги, рыдания.
— Вы и вправду решили забрать его? — спросил Загурский.
— Он не опасен для окружающих?
— Нет. Совершенно не опасен.
— Тогда я, пожалуй, заберу его... Помещу под присмотром где-нибудь в деревне... Пусть гуляет, дышит свободой...
— Кто он вам?
— О, это длинная история... Я... впрочем, он — мой муж.
— Муж? — изумился Загурский.
— Год назад мы обвенчались... Так что перед вами княгиня Шадурская. Остальное вам расскажет ваша жена. Она все знает... Мне хотелось бы поскорее уйти отсюда. Действительно, ужасное место...
Дом Чечевинских. Петербург.
Вернувшись из больницы домой, Анна застала там Николая.
— Николенька! — она бросилась обнимать брата. — Наконец-то... Я всю неделю места себе не находила... Где ты был?
— В Чечевинах.
Анна в тревоге отпрянула.
— Маша?! Говори правду... Что-то случилось с Машей?
— Все хорошо, Анна.
— Но что-то случилось? Я чувствую...
— Случилось... Он напал на нее, — сказал Николай.
— Управляющий Шадурских?
— Да. По счастью, Иван услышал крики о помощи... Вдвоем они с ним справились. Правда, он ранил Ваню из револьвера.
— Опасно?
— Не думаю. Левая рука... Я наложил гипс.
— Бедные дети! Сколько вынесли, и все равно нет покоя! Скажи, Николенька, за что им это? Кому они сделали дурное? И сколько еще это будет продолжаться?
— Надеюсь, такое больше никогда не повторится,— сказал Николай.
— Над нами, Чечевинскими, какой-то зловещий рок... Чем мы прогневили Господа?.. Год назад здесь ты сказал, что все наши беды позади. Я и тогда чувствовала, что это не так... Этот управляющий, генеральша... Да, — воскликнула она, — пришло письмо от Сергея Антоновича. Они скоро должны быть в Петербурге...
— Решили вернуться?
— Это письмо мне передала Наташа.
— Ты виделась с Наташей?..
— Она теперь замужем за Платоном Алексеевичем Загурским... Они были в Швейцарии, видели Ковровых.
— Вот как?
— Она очень изменилась...
— Где письмо?
— В кабинете на столе. Николай поднялся с кресла.
— Николенька, а этот человек, управляющий, не может вернуться? Он ведь сумасшедший... У него навязчивая идея.
— Не может. Сейчас он находится в этом доме, в чулане, под замком...
— Здесь?!— не поверила Анна.
— Мне нужна Устинья... Он отказывается давать показания... Я хочу, чтобы с ним поговорила Устинья.
— Не нужно этого делать, Николя... Она не в себе... Она убьет его.
— Не думаю... Но, согласись, он этого заслуживает.
— Нельзя творить самосуд. Нельзя становиться с ним на одну доску.
— Зло должно быть наказано. Таков порядок вещей...
— Нет.
— Пока он ходит по земле, Маше и Ивану угрожает опасность.
— Ты не допустишь до самосуда, Николай. Обещай.
— Хорошо. Обещаю. Но Устинья мне нужна. Где она?
— Я пошлю за ней. Послушай, Николай, я была у Долли.
— Как она?
— Твой неожиданный отъезд очень напугал ее. Тебе необходимо тотчас же пойти к ней...
— Но ты сказала, чем вызван мой отъезд?
— Долли влюблена в тебя, боится тебя потерять... Она очень возбуждена. Нафантазировала, что ты отказался от нее...
— Как она могла так подумать! — с досадой сказал Николай.
— Влюбленная женщина не слушает никаких доводов...
— Я прочту письмо позже. Теперь я поеду к ней... А ты к моему возвращению сыщи Устинью.
— Николя, только что я была в Обуховской больнице, — сказала Анна.
— У него? -Да...
— Что он?
— Ему там очень плохо...
— Мы поговорим об этом после,— сказал Николай и вышел.
Дом Шеншеевых. Петербург,
Николай стремительно вошел в прихожую. У дверей в покои путь ему преградил ливрейный лакей.
— Как прикажете доложить?
— Пошел прочь!
— Приказано никого не принимать.
— Доложи: князь Николай Чечевинский.
— Слушаю-с, ваша светлость.
Лакей ушел, Николай нервно расхаживал по прихожей. Дверь отворилась, появилась Кузьминична, за ней лакей.
— Барышня не принимают,— зловредно сказала Кузьминична. — У них мигрень.
— Да ты сказала ей, кто пришел?..
— Ей это без разницы... Ходят тут всякие... Наговорят с три короба, а опосля исчезают.
— Кузьминична! Тебя, кажется, так величают...
— Ты гляди... Запомнил...
— Не доводи до греха...
— Испужал, касатик... Да барышня из-за тебя все глаза выплакала. Исхудала, побледнела... А тебе-то хоть бы хны... Все вы, мужики, такие.
— Кузьминична! Поди вон, — раздался голос Долли, и она появилась в дверях. — Здравствуйте, Николай Яковлевич.
Николай бросился к ней, взял ее за руки. Долли мягко отстранилась.
— Прошу... Ну, как ваши дела? Надеюсь, все благополучно?
— Вы сердитесь на меня?
— С чего вы взяли? У меня нет никаких прав сердиться на вас.
— Значит, сердитесь... Я виноват... Я должен был заскочить к вам перед отъездом... Но я боялся за Машу...
— Как она?
— С ней все благополучно. Иван ранен.
— Опасно?
— Всякая рана опасна.
Долли подняла глаза на Николая, из глаз ее текли слезы. Николай впервые видел, чтобы так плакали: тихо, без всхлипов и рыданий.
— Я очень боялась за вас... Вы не представляете, как я боялась за вас... И за себя... Потому что, если бы с вами что-то случилось, я бы этого не пережила. Никогда не исчезайте! Обещайте мне...
— Обещаю.
— Берите меня с собой... Я все умею и ничего не испугаюсь. Особенно рядом с вами. А может быть, вы передумали? Тогда я возвращаю вам ваше слово.
— Какие глупости лезут вам в голову... Нужно как можно скорее обвенчаться. Со дня на день в Петербурге появится мой друг Ковров. И мы сыграем свадьбу. Хорошо?
— Хорошо, — сказала Долли. — Но мне все равно кажется, что этого никогда не будет... Наверное, потому, что мне этого очень хочется.
Она бросилась к Николаю, повисла у него на шее и крепко поцеловала его.
Дом Чечевинских. Петербург.
Хлебонасущенского поместили в темный чулан. Он сидел на полу, поджав ноги, и тихо плакал... Он проклинал судьбу, проклинал бывших хозяев Шадурских, проклинал генеральшу фон Шпильце. Странное дело, к Николаю Чечевинскому он не испытывал ненависти. Был страх. Ему хотелось съежиться под его колючим взглядом, стать маленьким, незаметным.
